Пролог

Все описанные события вымышлены. Персонажи, за исключением некоторых второстепенных, не имеют исторических прототипов. От города, где происходит действие, осталось так мало, что можно считать несуществующим и его.

Урал — это специфически экспроприаторское место. Экспроприации бывали там всяческие, бывали даже случаи, когда у одних экспроприаторов по дороге экспроприировали другие экспроприаторы.

Выступление уполномоченного ЦК ПСР по Уральской области. — К. Н. Морозов, "Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг."

— Пролог

Михаил Донатович Бородин, политический эмигрант из старых народников-землевольцев, а ныне эсер, приехал по поручению партии в Америку — собирать деньги на русскую революцию. В Нью-Йорке лекции Бородина имели неожиданный успех: он собрал почти тысячу долларов и несколько записочек от девиц, впечатлённых его красноречием и европейским шармом. Записочками он из застенчивости не воспользовался, а деньги, за вычетом предварительно оговоренного процента на расходы, перевёл телеграфом в Швейцарию на партийный счёт. Воодушевлённый успехом, Михаил Донатович решил устроить большое турне по Америке.

В Йельском университете он дискутировал с марксистами, а в Гарварде с прудонистами. В Вашингтоне пытался добиться приёма у президента, но дошёл только до заместителя госсекретаря, а тот наотрез отказал в поддержке: "Правительство Соединённых Штатов не вмешивается во внутренние дела Российской Империи". В Чикаго в рабочем клубе ему устроили бурную овацию и качание на руках. В Де-Мойне, штат Айова, напротив, освистали, слегка побили и забрали деньги после того, как он опрометчиво признался в атеизме. После этого Бородин стал избегать религиозных тем. В Омахе он купил у старьёвщика подержанный семизарядный смит-вессон, но тот не пригодился: на всём пути через Скалистые горы и Большой Бассейн никто не пытался ограбить поезд. Индейцы, пару раз мелькнувшие в окне вагона, оказались убогими бродягами вроде самоедов, виденных Бородиным в архангельской ссылке. Сан-Франциско ещё не отстроился после землетрясения и не дал хороших сборов, да и вообще калифорнийское общество обнаружило полное равнодушие к европейским делам. Приближалась зима. Бородин решил замкнуть круг и вернуться на восточное побережье через Аризону, Техас, центральные и южные штаты.

Он останавливался часто, не гнушаясь маленькими городками в стороне от железной дороги. В таких местах его лекции часто бывали единственным развлечением и, несмотря на бедность жителей, собирали прилично. Бородин начинал обычно с визита в местную масонскую ложу. Сам он, хоть и презирал "всю эту средневековую мишуру", вступил в масоны ещё во Франции по совету однопартийцев: "В Америке без этого никак, да и вообще все серьёзные социалисты работают в Grand Orient". На первых порах его изумляло, что американские каменщики ничуть не конспирируются, а устраивают уличные шествия, в открытую поддерживают политиков, гордятся членством президентов и сенаторов, и прямо от своего имени издают газеты. Довольно быстро Михаил Донатович понял, что большинство лож — это просто полузакрытые клубы местных отцов города, и хотя его официально принимают как брата, никто здесь не считает заокеанского гостя за своего. И всё же эти контакты приносили пользу. Масонство Бородина служило рекомендацией, некоторой гарантией того, что он не аферист и собирает деньги действительно для русских братьев, борющихся за свободу. Поэтому американские братья неплохо жертвовали, а кроме того, помогали советами и устройством лекций для широкого круга горожан. Эти-то лекции и давали основные сборы.

Американская публика была бесконечно разнообразна. В каждом штате, каждом городе и даже городском районе требовался особый подход. Набив немало шишек, Михаил Донатович усвоил, что иногда нужно избегать слова "социализм" как огня и говорить только о демократической республике, а иногда наоборот: как раз "социализм" взрывает шквал аплодисментов. Что тема погромов идёт на ура у консервативных протестантов и, конечно, евреев, а вот перед поляками лучше даже не заикаться о позорном антисемитизме царской империи. Что в ответ на вопрос, куда пойдут деньги, в одних аудиториях нужно говорить только об издании книг и помощи политическим заключённым, а другие охотнее жертвуют именно на подготовку восстаний, оружие и террор.

Эта поездка сильно изменила Бородина. Он сохранил облик и мягкие манеры русского интеллигента — как-никак этот image был частью show (как он сам формулировал в уме, думая о таких вещах уже наполовину по-английски). Но внутренне он стал жёстче, собраннее, циничнее, ближе к американскому шоумену, чем к преданному идее социалисту. Михаил Донатович научился чувствовать публику, тонко играть на её симпатиях и предрассудках. Но то была публика Востока и Запада. А теперь перед ним лежал Юг. Штаты бывшей Конфедерации, до сих пор не вполне смирившиеся с торжеством янки. Совершенно новый мир, который ещё только предстояло изучить и понять.

Этот городишко в центре Миссури никогда не процветал, а после того, как железная дорога прошла стороной, зачах окончательно. Сквозь густой ноябрьский туман едва проступали фронтоны в облезшей от сырости побелке и полуголые кроны старых гикори. От единственного в прошлом предприятия, табачной фабрики, остались одни чёрные от плесени руины. Заехав в этот городок по пути в Сент-Луис, Бородин не ждал от него многого. Местные масоны ему показались кем-то вроде выживших из ума гоголевских помещиков. Они и сами приняли его холодно, а когда Бородин имел неосторожность спросить, нельзя ли устроить отдельную лекцию для негров, вообще почти перестали разговаривать. На успех публичной лекции Михаил Донатович тоже не рассчитывал. Он хотел составить первое впечатление о южной публике, не более того.

Однако же город не был избалован развлечениями, и местная баптистская церковь — единственное публичное здание — наполнилась до отказа. Разумеется, пришли только белые. Бородин зажёг керосиновую лампу и вставил её под рефлектор волшебного фонаря. Круг света засиял на белой церковной стене под распятием. Бородин подкрутил фокусировочный винт, сделав круг чётким. Вошёл сам в световой конус.

— Леди и джентльмены! — заговорил он. — Моя родная страна, Российская Империя, не только расположена на противоположной стороне земного шара, но и во всех отношениях являет собой противоположность этой прекрасной, хранимой Богом стране. Америкой правит народ, Россией — коронованный тиран. Америка основана на стремлении людей к свободе, в России одно упоминание о свободе — государственное преступление... — (Публика явно ждала картинок, и Бородин поспешил сделать переход). — Как такое возможно, спросите вы? Давайте познакомимся с этой печальной страной поближе.

Михаил Донатович взял из коробки стеклянный позитив, вставил в рамку держателя, со щелчком передвинул под свет фонаря. В круге появилась раскрашенная фотография Петропавловской крепости.

— Это Санкт-Петербург, столица империи. — (Бородин сменил картинку на вид Адмиралтейства). — Это первое, что вы видите, когда прибываете в страну морем. Прекрасная архитектура, великолепные виды! — (Показал стрелку Васильевского острова). — Вы уже очарованы этим городом и этой страной. Но едва сойдя на берег, вы попадаете в лапы жандармов, специальных полицейских, чья единственная работа — борьба с оппозицией. — (Рисунок: жандармы со свирепыми лицами роются в чемоданах). — Вас выспрашивают о цели визита в страну. Ваш багаж тщательно досматривают. В каких ещё странах мыслимо такое пренебрежение к частной жизни? Вас могут не впустить в страну безо всяких объяснений, достаточно чем-либо не понравиться полицейскому. А уж если найдут запрещённую литературу — а в России запрещена любая литература, прославляющая свободу и республиканский строй — вас могут даже арестовать! — (Рисунок: жандармы заламывают руки испуганному господину мирной наружности). — Но предположим, вам повезло — вас впустили и не арестовали. Не расслабляйтесь: всё время пребывания в России за вами, подозрительным иностранцем, будут тайно наблюдать полицейские агенты. Вы спросите: неужели полиции в этой стране больше нечем заняться? Да, нечем! В отличие от Америки и других стран, где полиция охраняет граждан от преступников, в России главная задача полиции — охранять царя от народа...

Зал хранил молчание. "Тяжёлая публика", подумал Бородин. Он поставил фотографию Малахитовой лестницы Зимнего дворца и с удовольствием отметил первые восхищённые шепотки. Роскошь произвела впечатление, публика начала разогреваться.

— Так живёт русский царь, самый богатый человек в мире. — (Показал Петергофский дворец с фонтанами). — Так живёт его многочисленная родня из семьи Романовых. — (Екатерининский дворец в Царском селе). — Семья, чьи достойные представители — Пётр "Великий"... — (Бородин изобразил кавычки пальцами). — ...Собственноручно рубивший людям головы, пытавший и казнивший собственного сына; Екатерина "Великая", о которой я не осмелюсь сказать ни слова в присутствии дам; сумасшедший Павел, запретивший самые слова "отечество" и "гражданин"; умерший от пьянства Александр "Миротворец"; и наконец, ныне царствующий Николай Кровавый! Триста лет они безудержно грабят свой народ, чтобы строить дворцы и содержать гигантскую армию, угрожающую всему Старому Свету. А вот как живут простые русские люди! — (Показал фото обитателей ночлежки на Хитровке). — Неописуемая нищета, каторжная работа, бесправие, темнота и невежество — вот их удел! Ещё недавно эти люди были в буквальном смысле рабами, их покупали и продавали как скот...

По залу прошло неприязненное бормотание, и Бородин вспомнил, где находится.

— ... Белых людей продавали как скот! — поспешил он исправить оплошность. — Теперь вы согласитесь, что полиции есть что охранять, и есть от кого охранять... Немного цифр, леди и джентльмены! — (Он давно усвоил, что американцы обожают цифры). — На каждые две с половиной тысячи сельских жителей в России приходится один полицейский, а в городах эта пропорция доходит до одного на пятьсот! Какое ещё государство может позволить себе содержать такую неслыханную армию против собственного народа? А ведь есть ещё судьи, прокуроры, следователи, тюремщики... и, конечно, палачи! — (Показал гравюру петровской эпохи со сценой колесования). — О, Романовы никогда не стеснялись казнить людей направо и налево. Даже знаменитейший русский писатель Достоевский... возможно, вы слышали это имя? — (Ни один человек не кивнул). — ...Даже он был приговорён к смертной казни царём Николаем! А знаете ли вы, леди и джентльмены, сколько несчастных казнил Николай Кровавый за одни только политические "преступления", по одним только официальным данным, всего за три года — с 1905 по 1907? Держитесь за скамьи, леди и джентльмены, постарайтесь не упасть в обморок от чудовищности этой цифры...

Бородин сделал драматическую паузу.

— Девятьсот. Пятьдесят. Человек.

В зала поднималось нехорошее шевеление — признак того, что скоро люди начнут расходиться. Пора было, не откладывая, палить из главного калибра.

— Но кто жертвы этой кровавой гекатомбы, этой вакханалии государственного террора? Чьи сердца так отважны, чьи души так оскорблены творящейся несправедливостью, что они осмеливаются бросить вызов дьявольской тирании царей? — (Коллаж из фотографий революционеров, что покрасивее). — Лучшие люди России, те, кто подобно отцам-основателям Соединённых Штатов, жертвуют все свои силы, ум, здоровье и самую жизнь на алтарь свободы. Я горжусь личным знакомством со многими из них, такими как Желябов, Морозов, Засулич. Сам я не смею причислять себя к этой плеяде великих сынов отечества. Моя собственная история проста и подобна тысячам других. Я всего лишь организовал кружок самообразования крестьян, читал им Белинского и Чернышевского, рассказывал истории Разина, Пугачёва и других борцов за свободу. За эти невиннейшие занятия меня арестовали, несколько месяцев держали в каменном мешке Шлиссельбурга, а потом сослали в арктическую пустыню. Оттуда я бежал...

— Так вы из этих нигилистов? — громко перебил с первого ряда тощий желчный старик с длиннейшими бакенбардами — один из отцов города. Ещё на собрании ложи он не понравился Бородину крайней бесцеремонностью манер. — Вы анархист? Вы не верите в Бога?

— Нет, я не анархист, — ответил Бородин, — я не желаю полного уничтожения государства. Я выступаю лишь против абсолютной монархии и за установление в России демократической республики, подобной моему идеалу — Соединённым Штатам. Что касается религии, могу заверить, что многие из нас — не просто глубоко верующие люди, но настоящие праведники наподобие мучеников раннего христианства. Николай Морозов, навечно заточённый в одиночный каземат Шлиссельбурга, двадцать лет изучал Библию...

— Но вы проповедуете террор! — не унимался вредный старик.

— Да, — сказал Михаил Донатович. — Когда нет ни честных выборов, ни свободной прессы, ни каких-либо иных законных средств воздействия на деспотическую власть, остаётся только террор. Sic semper tyrannis!

Прошла волна одобрительного гомона, кто-то захлопал, и Бородин понял, что попал в точку, процитировав убийцу Линкольна. Старикашка, сам того не желая, помог переломить настроение аудитории.

— Вы подстрекаете фермеров бунтовать, сжигать имения лендлордов! — Старик не сдавался. — Это уничтожение частной собственности!

— Я вижу, вы прекрасно разбираетесь в наших делах, сэр. Да, мы поддерживаем борьбу крестьян за землю. Это неизбежное зло. Вы не представляете, до какой степени бедствуют крестьяне Европейской России, как задыхаются на своих клочках земли. С вашего позволения, немного цифр...

— Ваша страна самая большая в мире, и вы говорите о нехватке земли?

Нельзя было не признать, что старикашка — сильный противник. Зал наконец-то заинтересовался и следил за диспутом, затаив дыхание.

— Да, на окраинах земли много, — признал Бородин. — Но даже на окраинах нет ничейной земли — всё уже кому-нибудь принадлежит. Например, на Урале и в Сибири землёй владеют обычно казаки или инородцы — киргиз-кайсаки, башкиры и так далее. Переселенцы должны платить арендную плату, и она настолько высока, что...

— Что ещё за киргизо-казаки? — спросил толстый мордатый мужчина с зачесанными на лысину остатками волос. — Они цветные?

Поворот от неудобной темы частной собственности был неожидан, но спасителен.

— Да, сэр, — сказал Михаил Донатович, — это кочевые племена монгольской расы, вроде ваших индейцев.

— Вашим фермерам стоило бы поучиться у наших, как вести дела с дикарями, — подал неожиданно примирительную реплику старик с бакенбардами.

— У нас такое невозможно, — сказал Бородин с непроницаемым лицом. — Правительство защищает владельцев земли.

Прошёл гул удивления и негодования.

— Правительство защищает цветных? — ахнул кто-то.

— А что? Сейчас и у нас так, — сказал лысый. — Давно уже вешают белого, стоит ему пальцем тронуть индейца.

— Мы всё-таки успели занять землю раньше, чем правительство начало цацкаться с краснокожими, — возразил старик. — А русским не повезло.