2
Дил покинул нас в начале сентября, чтобы вернуться в Меридиан. Мы проводили его на пятичасовой автобус, и без него мне было тоскливо, пока до меня не дошло, что через неделю я начну ходить в школу. Ещё ничего в жизни я не ждала с таким нетерпением. Зимой часами я находилась в доме на дереве, наблюдая за школьным двором, шпионя за стайками ребят через подзорную трубу с двойным увеличением, которую дал мне Джем, изучая их игры, следуя за красной курткой Джема сквозь путаные круги жмурок, в тайне разделяя их неудачи и скромные победы. Я очень хотела присоединиться к ним.
Джем снизошёл до того, чтобы отвести меня в школу на первый день, — обязанность, обычно выполняемая родителями, но Аттикус сказал, что Джем с радостью покажет мне, где был мой класс. Я думаю, какая-то сумма сменила хозяина в этом соглашении, потому что, пока мы рысцой огибали угол мимо Резиденции Рэдли, я услышала необычное звяканье в карманах Джема. Когда мы снизили скорость до ходьбы на границе школьного двора, Джем тщательно разъяснил мне, что во время занятий я не должна была его беспокоить, не должна была подходить к нему с просьбами разыграть главу из книги "Тарзан и люди-муравьи", не ставить его в неудобное положение рассказами о его частной жизни, или таскаться за ним на переменах и в обед. Я должна была держаться с первоклашками, а он будет держаться с пятиклассниками. Короче, я должна была оставить его в покое.
— Хочешь сказать, мы не сможем больше играть? — спросила я.
— Дома мы будем поступать, как поступали всегда, — сказал он, — но ты увидишь: в школе всё по-другому.
Так оно и было. Прежде чем закончилось первое утро, мисс Кэролайн Фишер — наша учительница — вызвала меня к доске и пошлёпала по ладони моей руки линейкой, а затем оставила меня стоять в углу до обеда.
Мисс Кэролайн было не более двадцати одного года. У неё были красивые золотисто-каштановые волосы, розовые щёчки, и тёмно-красный лак на ногтях. Она также носила туфли-лодочки на высоком каблуке и платье в красно-белую полоску. Она выглядела и пахла как мятный леденец. Она остановилась через дорогу, одним домом ниже от нас, в верхней гостиной у мисс Моди Аткинсон, и когда мисс Моди представила нас ей, Джем был как в тумане несколько дней.
Мисс Кэролайн печатными буквами написала своё имя на доске и сказала:
— Здесь написано, что я — мисс Кэролайн Фишер. Я из северной Алабамы, из округа Уинстон.
Класс зашептался с опаской, покажет ли она, что и в ней есть доля причуд, свойственных той области. (Когда Алабама откололась от Соединённых Штатов 11 января 1861 года, округ Уинстон откололся от Алабамы, и каждый ребёнок в округе Мейкомб знал это.) В северной Алабаме было полно винных объединений, промышленных магнатов, сталелитейных компаний, республиканцев, профессоров, и прочих людей без происхождения.
Мисс Кэролайн для начала прочитала нам рассказ про кошек. Кошки вели продолжительные беседы друг с другом, носили изящные платьица и жили в тёплом домике под кухонной плитой. К моменту, когда миссис Кошка позвонила в аптекарский магазин, чтобы заказать мышей в шоколадной глазури, класс уже извивался, как ведро червей катауба. Мисс Кэролайн, должно быть, не знала, что оборванные, одетые в джинсовые рубашки и юбки из мешковины первоклашки, большинство которых мотыжили хлопок и кормили свиней с момента, как только научились ходить, были невосприимчивы к художественной литературе. Мисс Кэролайн дочитала рассказ до конца и сказала:
— Ах, ну до чего же мило, да?
Затем она подошла к доске и записала алфавит громадными квадратными прописными буквами, повернулась к классу и спросила:
— Кто-то знает, что это такое?
Все знали: большая часть первоклашек были второгодниками.
Наверное, она выбрала меня, потому что знала моё имя; пока я читала алфавит, тонкая морщинка легла между её бровями, а после того, как я прочитала вслух большую часть из "Моей первой книги" и биржевые котировки из журнала "Мобил реджистер", она обнаружила, что я грамотна, и посмотрела на меня уже с неприкрытой неприязнью. Мисс Кэролайн велела мне передать отцу, чтобы он меня больше не учил, потому что это помешает моим навыкам чтения.
— Учить меня? — переспросила я в изумлении. — Он ничему меня не учил, мисс Кэролайн.
— У Аттикуса нет времени, чтобы учить меня чему-то, — добавила я, когда мисс Кэролайн улыбнулась и покачала головой. — Ведь он так устаёт к вечеру, что просто садится в зале и читает.
— Если не он учил тебя, то кто? — спросила мисс Кэролайн добродушно. — Кто-то учил. Ты же не родилась, читая "Мобил реджистер".
— Джем говорит, что так и было. Он это вычитал в одной книге, где я была Булфинч вместо Финч [отсылка к Томасу Булфинчу, автору "Bulfinch's Mythology", а также игра слов: "снегирь" (bullfinch) вместо "вьюрка" (finch)]. Джем говорит, что на самом деле моё имя Джин Луиза Булфинч, что меня подменили, когда я родилась, а по-настоящему я...
Мисс Кэролайн несомненно думала, что я вру.
— Давай не будем позволять нашему воображению унести нас вдаль, дорогая, — сказала она. — Теперь передай своему отцу, чтобы он больше тебя не учил. Лучше всего приступать к чтению с незамутнённым разумом. Скажи ему, что дальше возьмусь за дело я, и постараюсь исправить тот вред...
— Мэм?
— Твой отец не знает, как надо учить. Ты можешь садиться.
Я пробормотала извинения и ретировалась, размышляя о своём преступлении. Я никогда нарочно не училась читать, но почему-то получала преступное удовольствие, незаконно роясь в газетах. За долгие часы в церкви — может, тогда я и научилась? — я не могла вспомнить, чтобы не была способна прочесть церковные гимны. Теперь, когда мне пришлось задуматься над этим, чтение было чем-то, что просто пришло ко мне, как пришло умение застёгивать заднюю часть моего комбинезона без оглядки, или умение завязать два бантика из спутанного клубка шнурков для ботинок. Я не помнила, когда строки над движущимся пальцем Аттикуса распались на слова, но я глядела на них все вечера на моей памяти, слушая новости дня, Проекты Новых Законов, дневники Лоренцо Доу — всё, что Аттикусу случалось читать, когда я забиралась на его колени перед сном. Пока я не испугалась, что могу это потерять, я вовсе не любила читать. Ведь незачем любить дышать.
Я поняла, что рассердила мисс Кэролайн, так что не стала дальше её раздражать, а уставилась в окно до перемены, когда Джем отсёк меня от стайки первоклашек на школьном дворе. Он спросил, как я справляюсь. Я рассказала.
— Если бы мне не нужно было сидеть, я бы ушла. Джем, эта чёртова леди говорит, что Аттикус учил меня читать, и ему надо перестать...
— Не переживай, Скаут, — утешал меня Джем. — Наша учительница говорит, что мисс Кэролайн внедряет новый метод обучения. Она узнала о нём в университете. Скоро так будет во всех классах. По этому методу тебе не придётся многое узнавать из книг — это всё равно, как если ты хочешь узнать о коровах, то идёшь и доишь корову, понимаешь?
— Да, Джем, но я не хочу изучать коров, я...
— Конечно, хочешь. Тебе надо знать о коровах, они — важная часть жизни в округе Мейкомб.
Я довольствовалась лишь вопросом к Джему, не сошёл ли он с ума.
— Я просто пытаюсь рассказать тебе о новом методе, по которому учат первые классы, упрямая. Это десятичная система Дьюи.
Поскольку раньше я никогда не подвергала сомнению утверждения Джема, то я не видела причин, чтобы начать сомневаться сейчас. Десятичная система Дьюи состояла, частью, в том, что мисс Кэролайн махала перед нами карточками, на которых было напечатано "вот", "кот", "мышь", "муж", и "вы". Никаких комментариев от нас, кажется, не требовалось, и класс принимал эти импрессионистские откровения в тишине. Мне было скучно, так что я начала писать письмо Дилу. Мисс Кэролайн поймала меня за письмом и велела мне передать отцу, чтобы он перестал меня учить.
— Кроме того, — сказала она. — Мы не пишем прописью в первом классе, мы используем печатные буквы. Ты не научишься писать прописью, пока не поступишь в третий класс.
Кэлпурния была виновна в этом. Полагаю, это удерживало меня от того, чтобы донимать её дождливыми днями. Она ставила мне задачи по письму, наспех записав алфавит прямо поперёк верхушки блокнота, а ниже я переписывала отрывок из Библии. Если я удовлетворительно воспроизводила её каллиграфию, она награждала меня открытым бутербродом с хлебом, маслом, и сахаром. В учении Кэлпурнии не было места сентиментальности: я редко радовала её, и она редко меня награждала.
— Все, кто идёт домой на обед, поднимите руки, — сказала мисс Кэролайн, отрывая меня от свежей обиды на Кэлпурнию.
Городские ребята подняли руки, и она внимательно оглядела нас.
— Все, кто принёс обед с собой, положите его на стол.
Ведёрки из-под мелассы возникли ниоткуда, и по потолку заплясали металлические отблески. Мисс Кэролайн прошлась вверх и вниз по рядам, заглядывая и тыкая в обеденные контейнеры, кивая головой, если содержимое ей нравилось, и немного хмуря брови, если нет. Она остановилась у стола Уолтера Каннингема.
— А где же твой? — спросила она.
Лицо Уолтера Каннингема говорило всем первоклашкам, что у него глисты. Отсутствие на нём ботинок говорило нам, как он их подхватил. У людей заводятся глисты, когда босиком ходишь по скотному двору и по грязи, где валялись свиньи. Если бы у Уолтера были хоть какие-то ботинки, он бы одел их на первый день в школу, а затем отложил бы их до середины зимы. Правда, на нём была чистая рубашка и аккуратно починенный комбинезон.
— Ты что, забыл свой обед этим утром? — спросила мисс Кэролайн.
Уолтер смотрел прямо перед собой. Я видела, как дёрнулась мышца на его тощей челюсти.
— Ты забыл его утром? — переспросила мисс Кэролайн.
Челюсть Уолтера дёрнулась снова.
— Угу, — буркнул он наконец.
Мисс Кэролайн прошла к своему столу и открыла свою сумочку.
— Вот четверть доллара, — сказала она Уолтеру. — Сходи, поешь в городе сегодня. Можешь вернуть деньги завтра.
Уолтер помотал головой.
— Нет, спасибо, мэм, — протянул он медленно.
Раздражение прорезалось в голосе мисс Кэролайн:
— Вот, Уолтер, подойди и возьми.
Уолтер помотал головой снова.
Когда Улотер помотал головой в третий раз, кто-то прошептал:
— Давай, скажи ей, Скаут.
Я повернулась и увидела, что большинство городских ребят и вся делегация с автобуса смотрят на меня. Мисс Кэролайн и я уже дважды вели переговоры, и они смотрели на меня в наивной убеждённости, что знакомство порождает понимание.
Я благосклонно поднялась помочь Уолтеру:
— Э-э... мисс Кэролайн?
— Что такое, Джин Луиза?
— Мисс Кэролайн, он — Каннингем.
Я села на место.
— Что, Джин Луиза?
Я думала, что достаточно прояснила положение вещей. Было довольно ясно всем из нас: Уолтер Каннингем сидел там и нагло врал. Он не забыл свой обед, у него его вовсе не было. У него не было обеда сегодня, и не будет завтра или послезавтра. Он наверняка никогда не видел три четвертака сразу за всю свою жизнь.
Я попыталась снова:
— Уолтер — один из Каннингемов, мисс Кэролайн.
— Прошу прощения, Джин Луиза?
— Всё в порядке, мэм, со временем вы узнаете всех местных людей. Каннингемы никогда не берут чего-то, за что не могут потом отплатить — ни церковные пожертвования, ни пособия округа. Они никогда ничего не принимали от кого-либо, они обходятся тем, что имеют. Имеют они немного, но они обходятся.
Моя особая осведомлённость о семействе Каннингемов — точнее, одной его ветви, — идёт от событий прошлой зимы. Отец Уолтера был одним из клиентов Аттикуса. После унылой беседы в нашей гостиной одним вечером насчёт его майората, прежде чем мистер Каннингем ушёл, он сказал:
— Мистер Финч, я не знаю, смогу ли когда-либо расплатиться с вами.
— Пусть это будет меньшей из твоих забот, Уолтер, — сказал Аттикус.
Когда я спросила Джема, что такое майорат, а Джем описал это как положение, когда майор припёр тебя к стенке и рад, я спросила Аттикуса, заплатит ли нам мистер Каннингем когда-нибудь.
— Не деньгами, — ответил Аттикус, — но до конца года со мной рассчитаются. Вот увидишь.
И мы увидели. Одним утром мы с Джемом обнаружили вязанку дров на заднем дворе. Затем мешок орехов кария возник на крыльце. С Рождеством пришла корзина ягод сассапарели и падуба. Той весной, когда мы нашли полный мешок листьев турнепса, Аттикус сказал, что мистер Каннингем с лихвой заплатил ему.
— Почему он платит тебе так? — спросила я.
— Потому что это единственный способ, которым он может заплатить мне. У него нет денег.
— А мы бедны, Аттикус?
Аттикус кивнул.
— Бедны, конечно.
Джем наморщил нос.
— Мы так же бедны, как Каннингемы?
— Не совсем. Каннингемы — сельские жители, фермеры, а кризис ударил по ним больнее всего.
Аттикус сказал, что квалифицированные специалисты бедны, потому что бедны фермеры. Поскольку округ Мейкомб был сельскохозяйственной местностью, пятаки и гривенники с трудом доставались докторам, дантистам и юристам. Майорат был лишь частью неприятностей мистера Каннингема. Его земли, не ограниченные в наследовании и отчуждении, были заложены целиком и полностью, и весь его небольшой доход шел на уплату процентов. Если бы ему не мешали яйца, мистер Каннингем пошёл бы на общественные работы, но его земля погибнет, если он оставит её, поэтому он предпочитал ходить голодным, чтобы сохранить свою землю, и притом голосовать, как захочет. Мистер Каннингем, сказал Аттикус, был из породы твёрдых мужиков.
Раз у Каннингемов не было денег заплатить юристу, они просто заплатили нам тем, что у них было.
— А ты знала, — сказал Аттикус, — что доктор Рейнольдс работает таким же образом? С кого-то он просит бушель картошки за принятие родов. Мисс Скаут, если вы уделите мне своё внимание, я расскажу вам, что такое майорат. Определения Джема иногда очень близки к истине.
Если бы я смогла объяснить всё это мисс Кэролайн, я бы уберегла себя от лишних неудобств, а мисс Кэролайн — от последующего огорчения, но было выше моих сил объяснить всё так же хорошо, как Аттикус, так что я сказала:
— Вы его позорите, мисс Кэролайн. У Уолтера дома нет четвертака, чтобы вернуть вам, а дрова вам ни к чему.
Мисс Кэролайн остолбенела, затем схватила меня за воротник и потащила назад к своему столу.
— Джин Луиза, с тобой я натерпелась достаточно этим утром, — сказала она. — Ты начинаешь не с той ноги во всех отношениях, моя милая. Вытяни свою руку.
Я подумала, она собирается плюнуть мне на ладонь, что было единственным поводом для кого бы то ни было в Мейкомбе вытягивать руку: это был освящённый веками обычай закрепления устных сделок. Не понимая, что за сделку мы заключили, я повернулась к классу за ответом, но класс смотрел обратно на меня в недоумении. Мисс Кэролайн взяла свою линейку, дала мне полдюжины быстрых лёгких шлепков, а потом велела мне встать в угол. Ураган смеха разразился, когда до всех в классе дошло, что мисс Кэролайн высекла меня.
Когда мисс Кэролайн пригрозила им схожей судьбой, первый класс снова грохнул от смеха, и отрезвел лишь тогда, когда тень мисс Блаунт легла на него. Мисс Блаунт, коренная мейкомбка, всё ещё непосвящённая в таинства десятичной системы Дьюи, появилась в дверном проёме с руками на бёдрах, и заявила:
— Если я услышу ещё хоть один звук из этой комнаты, я взгрею здесь всех и каждого. Мисс Кэролайн, шестой класс не может сконцентрироваться на пирамидах из-за этого шума!
Моя депортация в угол была короткой. Спасённая звонком, мисс Кэролайн наблюдала, как класс гуськом выходит на обед. Так как я выходила последней, я видела, как медленно она опустилась на стул и закрыла лицо руками. Если бы она обошлась со мной дружелюбнее, я бы пожалела её. Она была хорошенькой штучкой.
