3
Поимка Уолтера Каннингема на школьном дворе немного утешила меня, но пока я валяла его нос в грязи, подошёл Джем и сказал мне перестать.
— Ты больше его, — сказал он.
— Ему столько же, как тебе — почти, — ответила я. — Из-за него я начала не с той ноги.
— Отпусти его, Скаут. Что там у вас?
— У него не было с собой обеда, — сказала я, и рассказала о своём участии в диетических проблемах Уолтера.
Уолтер оправился и молча стоял, слушая нас с Джемом. Его кулаки были на взводе, как будто он ждал нападения от нас обоих. Я топнула на него, чтобы прогнать, но Джем выставил свою руку и остановил меня. Он осмотрел Уолтера с размышлением на лице.
— Твой папа — мистер Уолтер Каннингем из Олд-Сарума? — спросил он, и Уолтер кивнул.
Уолтер выглядел так, как будто вырос на корме для рыб: глаза его, столь же голубые, как у Дила Харриса, покраснели по краям и слезились. Его лицо было бледным, за исключением кончика носа, который был влажно-розовым. Он трогал ремешки своего комбинезона, нервно теребя железные крючки.
Джем вдруг улыбнулся ему.
— Пошли обедать к нам домой, Уолтер, — сказал он. — Мы будем рады угостить тебя.
Лицо Уолтера просветлело, затем помрачнело.
Джем сказал:
— Наш отец дружит с твоим отцом. А Скаут — так она ненормальная; она больше не будет с тобой драться.
— Я бы не была так уверена на этот счёт, — сказала я. Свободная раздача Джемом обещаний от моего имени возмутила меня, но драгоценные обеденные минуты утекали.
— Ладно, Уолтер, я не наброшусь на тебя снова. Тебе нравятся каролинские бобы? Наша Кэл — отличный повар.
Уолтер стоял на месте, кусая губы. Мы с Джемом сдались, и уже были около Резиденции Рэдли, когда Уолтер крикнул:
— Эй, я с вами!
Когда Уолтер догнал нас, Джем из вежливости завёл с ним праздный разговор.
— Там живёт призрак, — сказал он дружелюбно, указывая на дом Рэдли. — Когда-нибудь слышал о нём, Уолтер?
— Как не слыхать, — ответил Уолтер. — Чуть не сдох в первый год, когда пришёл в школу и сгрыз их орешки — толкуют, он их травит и кидает на школьную сторону забора.
Казалось, Джем мало боялся Страшилу Рэдли сейчас, когда рядом с ним шли мы с Уолтером. Джем даже начал хвастать:
— Однажды я прошёл весь путь до самого дома, — сказал он Уолтеру.
— Тому, кто однажды прошёл весь путь до самого дома, не к лицу всё так же бегать каждый раз мимо него, — сказала я облакам в небе.
— И кто же тут бегает, мисс Недотрога?
— Ты бегаешь, когда с тобой никого нет.
К моменту, когда мы добрались до нашего крыльца, Уолтер позабыл, что он из Каннингемов. Джем забежал на кухню и попросил Кэлпурнию поставить ещё одну тарелку: у нас были гости. Аттикус поздоровался с Уолтером и завёл разговор о зерновых, который ни Джем, ни я не могли понять.
— Причина, почему я никак не кончу первый класс, мистер Финч, — это что каждую весну мне приходилось пропускать, чтоб подсобить бате мотыжить, но теперь в доме есть и другой, кто дорос до выхода в поле.
— А вы заплатили за него бушель картошки? — спросила я, но Аттикус покачал головой, глядя на меня.
Пока Уолтер наваливал еду на свою тарелку, он и Аттикус разговаривали, как два мужика, к удивлению для нас с Джемом. Аттикус излагал свои взгляды на фермерские проблемы, когда Уолтер вмешался, чтобы спросить, нет ли в доме мелассы. Аттикус позвал Кэлпурнию, которая вернулась, неся кувшин очищенной патоки. Она стояла и ждала, пока Уолтер вдосталь угостится. Щедрой рукой Уолтер залил патокой свои овощи и мясо. Он бы, наверное, налил её и в свой стакан для молока, если бы я не спросила, какого лешего он там делает.
Серебряное блюдце звякнуло, когда он поставил кувшин обратно, и он поспешно зажал свои руки между колен. Затем понурил голову.
Аттикус снова покачал мне головой.
— Но он же свихнулся и утопил свой обед в патоке, — запротестовала я. — Он налил её повсюду...
Именно тогда Кэлпурния потребовала меня на кухню.
Она была в ярости, а когда она была в ярости, её грамматические навыки страдали. В спокойствии она разговаривала ничуть не хуже кого бы то ни было в Мейкомбе. Аттикус говорил, что Кэлпурния была более образованна, чем большинство цветных людей.
Когда она скосила взгляд вниз на меня, крошечные морщинки вокруг её глаз стали глубже.
— Мож', кто ест и не как мы, — прошептала она свирепо, — да только тебя не звали лаяться с ним за столом, когда он так поступа'т. Тот малец — твой гость, и если ему взбредёт скатерть слопать, ты ему позволишь — усекла?
— Он вовсе не гость, Кэл, он просто Каннингем...
— Прикрой рот! Не суть кто, любой, чья нога ступила в этот дом — твой гость, и не дай мне ещё хоть раз тебя застукать, чтоб ты судила об их повадках как тогда — ишь, нос задрала! Ваша порода, мож', и получше будет, чем у Каннингемов, да только это не в счёт, когда ты их чмыришь — коли не уме'шь себя за столом держать, так мож' и здесь посидеть, да покушать на кухне!
Кэлпурния отправила меня сквозь вращающиеся двери в столовую жгучим шлепком. Я забрала свою тарелку и доела обед на кухне, благодарная хоть за то, что меня избавили от унизительной необходимости снова видеть их. Я сказала Кэлпурнии — пусть немного подождёт, и дождётся: близок тот день, когда она отвернётся, а я пойду и утоплюсь в водовороте Баркера, и тогда-то она пожалеет. Кроме того, добавила я, сегодня она уже однажды впутала меня в неприятности: она научила меня писать прописью, и это было целиком на её совести. "Не мели чушь", — ответила она.
Джем с Уолтером вернулись в школу вперёд меня: задержка, чтобы доложить Аттикусу о беспределе, творимом Кэлпурнией, стоила одиночного броска мимо Резиденции Рэдли.
— Она любит Джема больше меня, по-любому, — заключила я, и предложила Аттикусу немедля выгнать её.
— А тебе никогда не приходило в голову, что с Джемом у неё вполовину меньше хлопот? — голос Аттикуса стал суров. — Я не намерен от неё избавляться ни сейчас, ни вообще когда-либо. Без Кэлпурнии мы не справимся ни единого дня, ты никогда над этим не думала? Подумай о том, как много Кэл делает для тебя, и слушайся её — понятно?
Я вернулась в школу и безостановочно ненавидела Кэлпурнию, пока внезапный визг не разбил моё возмущение. Я подняла взгляд и увидела мисс Кэролайн стоящей посреди класса с гримасой глубокого ужаса на лице. Похоже, она достаточно пришла в себя, чтоб стойко продолжать свой род занятий.
— Это живое! — визжала она.
Мужское население нашего класса как один ринулось к ней на помощь. "Боже", — подумала я, — "она испугалась мышки". Малый Чак "Малый", чья терпимость к любым живым тварям была невероятной, сказал:
— Куда она побежала, мисс Кэролайн? Скажите нам, куда она делась, скорее! Ди-Си — он повернулся к пареньку позади него — Ди-Си, закрой дверь, а мы поймаем её. Скорее, мэм, куда она побежала?
Мисс Кэролайн указала трясущимся пальцем не на пол, и не на стол, а на верзилу, незнакомого мне. Чак Малый нахмурился, и спросил мягко:
— Вы о нём, мэм? Да-с, он живой. Он чем-то напугал вас?
Мисс Кэролайн сказала в отчаянии:
— Я только проходила мимо, когда это выползло из его волос... просто выползло из его волос...
Чак Малый широко осклабился.
— Незачем бояться вшей, мэм. Разве вы их никогда не видали? Больше не пугайтесь, а лучше вернитесь к своему столу и поучите нас ещё чему-нибудь.
Малый Чак "Малый" также был из тех людей, кто не знал, откуда им в следующий раз перепадёт съестное, но зато он был прирождённым джентльменом. Он взял её под локоть и отвёл мисс Кэролайн в переднюю часть комнаты.
— Главное — не волнуйтесь, мэм, — сказал он. — Незачем бояться вшей. Я сейчас принесу вам немного холодной воды.
Хозяин вши не проявил ни малейшего интереса к фурору, который он произвёл. Он прочесал голову надо лбом, нащупал свою гостью, и зажал её между большим и указательным пальцем.
Мисс Кэролайн наблюдала за процессом с брезгливым любопытством. Чак Малый принес воды в бумажном стаканчике, и она выпила её с благодарностью. Наконец, голос вернулся к ней.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросила она тихо.
Пацан прищурился.
— Кого, меня?
Мисс Кэролайн кивнула.
— Баррис Юэл.
Мисс Кэролайн просмотрела свой журнал.
— У меня здесь есть один Юэл, но без имени... не мог бы ты продиктовать своё имя по буквам?
— Не знаю, как. Дома меня зовут Баррисом.
— Хорошо, Баррис, — сказала мисс Кэролайн. — Думаю, будет лучше освободить тебя от занятий до конца дня. Тебе надо сходить домой и вымыть голову.
Из своего стола она достала толстую книгу, пролистала её, и почитала с минуту.
— Хорошее домашнее средство от... — Баррис, я хочу, чтобы ты пошёл домой и помыл голову дегтярным мылом. А когда закончишь, натери кожу головы керосином.
— Для чаво, миссус?
— Чтобы избавиться от... ну, вшей. Видишь ли, Баррис, другие дети могут подхватить их, а тебе бы этого не хотелось, правда?
Пацан поднялся. Он был самым чумазым человеком, которого я когда-либо видела. Его шея была тёмно-серой, тыльная сторона ладоней — цвета ржавчины, а ногти были черны до самого мяса. Он зыркал на мисс Кэролайн из единственного — величиной с кулак — чистого места на лице. Никто не замечал его — быть может, потому, что мы с мисс Кэролайн развлекали класс почти всё утро.
— И ещё, Баррис, — добавила мисс Кэролайн, — пожалуйста, искупайся, прежде чем придёшь завтра в школу.
Пацан нагло рассмеялся.
— Эта не вы гоните меня домой, миссус. Я и сам смышлял сматываться — на этот год я свой срок отмотал.
Мисс Кэролайн, кажется, была озадачена:
— Что ты этим хочешь сказать?
Пацан не ответил. Он презрительно и кратко фыркнул.
Один из старших членов класса ответил ей: "Он — один из Юэлов, мэм", — и я подумала, что это объяснение будет столь же неудачным, как и моя попытка. Но мисс Кэролайн как будто с охотой слушала.
— Их полно по всей школе. Они приходят на первый день каждый год, а затем бросают. Школьная инспекторша заставляет их явиться, угрожая шерифом, да только она забила на попытки удержать их. Она того мнения, что справила закон, просто занеся их имена в журналы и загнав их сюда на первый день. Вам полагается отмечать их отсутствие до конца года...
— А как же их родители? — спросила мисс Кэролайн с искренним участием.
— Мамки-то нет, — был ответ, — а папаша задиристый.
Баррису Юэлу польстил рассказ.
— Уж три года, как на первый день в первый класс хожу, — сказал он охотно.
— Мож', если в этот год умом блесну, то во второй переведут...
Мисс Кэролайн сказала: "Пожалуйста, садись обратно, Баррис", — и когда она так сказала, я поняла, что она совершила серьёзную ошибку. Снисходительность пацана сменилась гневом.
— Рискни и заставь меня, миссус.
Малый Чак "Малый" поднялся на ноги.
— Отпустите его, мэм, — сказал он. — Это дерзкий парень, чётко дерзкий. Ещё заварит кашу, а здесь и мелкие есть.
Он был один из самых низкорослых парней, но когда Баррис Юэл повернулся к нему, правая рука Малого Чака нырнула в карман.
— Поаккуратней, Баррис, — сказал он. — Мне тебя прибить — раз плюнуть. Ступай домой.
Баррис будто испугался парнишки ростом вполовину ниже себя, и мисс Кэролайн воспользовалась его нерешительностью:
— Баррис, иди домой. Если не пойдёшь, то я позову директора, — сказала она. — Во всяком случае, мне нужно будет об этом сообщить.
Пацан фыркнул и неспешно просутулился к выходу.
На безопасном расстоянии он повернулся и крикнул:
— Сообщай, будь ты проклята! Ещё не родилось сопливой шлюхи-училки, которая заставила бы меня что-то сделать! Ты не заставля'шь меня никуда идти, миссус. Просто запомни это: ты не заставля'шь меня никуда идти!
Он подождал, пока не убедился, что та плачет, а затем прошаркал прочь из здания.
Скоро мы уже толпились вокруг её стола, стараясь каждый на свой лад утешить её. Он был реально дерзкий... ниже пояса... вы не обязаны учить таких людей... это не по-мейкомбски, мисс Кэролайн, вовсе нет... не волнуйтесь, мэм. Мисс Кэролайн, почему бы вам не прочесть нам рассказ? Та вещь про кошек этим утром была совсем неплохой...
Мисс Кэролайн улыбнулась, высморкалась, сказала: "Спасибо, дорогие", усадила нас, открыла книгу и озадачила первый класс длинным рассказом о жабе, которая жила в столовой.
Когда я миновала Резиденцию Рэдли четвёртый раз за день — два из них во весь опор — моё уныние усилилось под стать самому дому. Если остаток школьного года будет столь же исполнен драмы, как и первый день, наверное это будет слегка забавно, но перспектива провести девять месяцев, воздерживаясь от чтения и письма, заставила меня задуматься о побеге.
Под вечер большая часть моих дорожных планов была готова; когда мы с Джемом бросились наперегонки по тротуару, чтобы встретить Аттикуса с работы, я не слишком-то и старалась. У нас был обычай бегать встречать Аттикуса, как только он показывался вдали из-за угла почты. Аттикус будто позабыл мою обеденную опалу; у него было полно вопросов про школу. Мои ответы были односложны, и он не стал принуждать меня.
Наверное, Кэлпурния почувствовала, что мой день был тяжёлым: она позволила мне смотреть, как она готовит ужин.
— Закрой глазки, открой ротик, и дай я тебя удивлю, — сказала она.
Это случалось не часто, чтобы она приготовила хрустящий хлеб — она говорила, что ей всё некогда, но сегодня, раз мы оба были в школе, ей было легче. Она знала, как я обожаю хрустящий хлеб.
— Мне тебя не хватало сегодня, — сказал она. — Дом стал таким одиноким, что где-то часа в два мне пришлось включить радио.
— Почему же? Мы с Джемом никогда не сидим дома, если нет дождя.
— Знаю, — ответила она, — Но один из вас всегда в пределах зова. Интересно, какую часть дня я провожу, просто клича вас.
— Ну, — сказала она, поднимаясь с кухонного стула, — достаточно времени, чтобы приготовить протвень хрустящего хлеба, полагаю. А теперь марш отсюда, дай мне накрыть ужин на стол.
Кэлпурния нагнулась и поцеловала меня. Я промаршировала прочь, гадая, что на неё нашло. Она хотела со мной помириться, должно быть так. Она всегда была слишком строга ко мне, и наконец-то она поняла ошибочность своих несдержанных манер, она сожалела, но была слишком упрямой, чтобы сказать об этом. За день я устала от ошибок.
После ужина Аттикус уселся с газетой и позвал:
— Скаут, готова почитать?
Господь ниспослал мне больше, чем я могла выдержать, и я вышла на веранду. Аттикус последовал за мной.
— Что-то не так, Скаут?
Я сказала Аттикусу, что не слишком хорошо себя чувствую, и что я не думаю, что снова пойду в школу, если он не против.
Аттикус сел на качели и скрестил ноги. Его пальцы заблудились в кармашке для часов; он говорил, что только так он мог сконцентрироваться. Он выжидал в дружелюбной тишине, и я предприняла попытку укрепить свои позиции:
— Ты же никогда не ходил в школу, и у тебя всё в порядке, так что я тоже останусь дома. Ты можешь учить меня, как дедушка учил тебя и дядю Джека.
— Нет, не могу, — ответил Аттикус. — Мне надо зарабатывать на жизнь. Кроме того, меня посадят в тюрьму, если я оставлю тебя дома — сейчас выпьешь марганцовки, а завтра в школу.
— Я в порядке, спасибо.
— Так я и думал. Итак, в чём же дело?
Слово за слово я рассказала ему о своих злоключениях за день.
— ...и она сказала, что ты учил меня неправильно, так что мы не сможем больше читать, никогда. Пожалуйста, не отправляй меня туда снова, ну пожалуйста.
Аттикус поднялся и подошёл к краю веранды. Когда он закончил осмотр лозы глицинии, то прошёл обратно ко мне.
— Прежде всего, — сказал он, — если выучишь простой трюк, Скаут, то намного лучше будешь ладить с самыми разными людьми. Ты никогда по-настоящему не поймёшь человека прежде, чем посмотришь на вещи с его точки зрения...
— Сэр?
— ... пока не залезешь в его шкуру и не походишь в ней.
Аттикус сказал, что за день я научилась многому, и мисс Кэролайн сама тоже узнала пару вещей. Например, она узнала, что не надо ничего давать Каннингемам, но если бы мы поставили себя на её место, то поняли бы, что с её стороны это была честная ошибка. Мы не можем ждать от неё, что за день она выучит все мейкомбские обычаи, и она не может нести ответственность, пока их не узнает.
— Вот блин, — сказала я. — Я не знала, что не следует ей читать, но она возложила ответственность на меня... слушай, Аттикус, мне незачем ходить в школу! — меня поразила внезапная мысль.
— Помнишь Барриса Юэла? Он приходит в школу только на первый день. Школьная инспекторша считает, что выполнила закон, когда занесла его имя в журнал...
— С тобой это не пройдёт, Скаут, — ответил Аттикус. — Иногда лучше искривить закон немного в особых случаях. В твоём случае закон несгибаем. Так что в школу придётся ходить.
— Не понимаю, почему я должна, если он не ходит.
— Тогда слушай.
Аттикус сказал, что Юэлы были позором Мейкомба уже три поколения. На его памяти ни один из них не выполнял достойную дневную работу. Он сказал, что однажды на Рождество, когда он понесёт выбрасывать ёлку, он возьмёт меня с собой и покажет мне, где и как они живут. Они были людьми, но жили они, как звери.
— Они могут пойти в школу когда захотят, стоит лишь проявить хоть малейший признак тяги к образованию, — сказал Аттикус. — Есть способы держать их в школе насильно, но было бы глупо силом тащить людей вроде Юэлов в новое окружение...
— Если я не пойду завтра в школу, то ты силом метя потащишь.
— Давай оставим это, — ответил Аттикус сухо. — Ты, мисс Скаут Финч, из обычных людей. Ты должна подчиняться закону.
Он сказал, что Юэлы были членами особенного общества, состоящего из Юэлов. В определённых обстоятельствах обычные люди благоразумно предоставляли им определённые привилегии, попросту закрывая глаза на некоторые занятия Юэлов. К примеру, им не надо было ходить в школу. Ещё пример: мистер Боб Юэл, отец Барриса, имеет возможность охотиться и ставить капканы вне сезона.
— Аттикус, это плохо, — сказала я.
В округе Мейкомб охота вне сезона считалась по закону проступком, а в глазах населения — тяжким преступлением.
— Это против закона, верно, — ответил отец, — и это определённо плохо, но когда человек тратит своё пособие на ирландский виски, его дети находят выход, стоная от голода. Я не знаю ни одного землевладельца в округе, кто пожалел бы для этих детей любую дичь, какую их отец сможет добыть.
— Мистер Юэл не должен так делать...
— Конечно, не должен, но он никогда не изменит своим привычкам. Разве за это ты станешь осуждать его детей?
— Нет, сэр, — пробормотала я, и предприняла последнюю попытку:
— Но если я буду продолжать ходить в школу, мы не сможем больше читать...
— И это сильно тебя беспокоит, верно?
— Да, сэр.
Когда Аттикус посмотрел вниз на меня, я увидела выражение на его лице, которое всегда обещало мне что-то.
— Ты знаешь, что такое компромисс? — спросил он.
— Обход закона?
— Нет, соглашение, достигнутое взаимными уступками. Оно работает так, — сказал он. — Если ты признаешь необходимость ходить в школу, мы продолжим читать каждый вечер, как прежде. Договорились?
— Да, сэр!
— Будем считать это дело решённым без обычных формальностей, — сказал Аттикус, когда заметил, что я готовлюсь сплюнуть.
Когда я открыла переднюю сетчатую дверь, Аттикус добавил:
— Кстати, Скаут, тебе лучше ничего не говорить в школе о нашем соглашении.
— Почему же?
— Боюсь, наши занятия встретят серьёзное неодобрение со стороны вышестоящих инстанций.
Мы с Джемом привыкли к отцовской манере выражать мысли в стиле "последней воли и завещания", и имели право в любой момент перебить Аттикуса для перевода, если это было свыше нашего понимания.
— Чего, сэр?
— Я никогда не ходил в школу, — сказал он, — но у меня такое впечатление, что если ты скажешь мисс Кэролайн, что мы читаем каждый вечер, она насядет на меня, а я бы не хотел, чтобы она на меня насела.
Аттикус уморил нас в тот вечер, с серьёзным видом прочитав колонку в газете про человека, который сидел на флагштоке без каких-либо видимых причин, что стало достаточным поводом для Джема провести следующую субботу наверху, в домике на дереве. Джем засел там сразу после завтрака и сидел вплоть до заката, и остался бы там на ночь, если бы Аттикус не отрезал его линии снабжения. Я провела большую часть дня карабкаясь вверх и вниз, выполняя его поручения, снабжая его литературой, провизией и водой, и несла ему одеяла на ночь, когда Аттикус сказал, что если я не буду обращать на него внимание, Джем спустится сам. Аттикус был прав.
