|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
По вымощенной булыжником дороге сухо простучали копыта. Остановившись, наездник перегнулся со спины высокого длинношеего животного. Всей ладонью нажал на выступающий из бокового столба рычаг. Тяжелые бревенчатые ворота приоткрылись, пропуская скакуна с его хозяином, и с приглушенным шорохом сомкнулись позади.
Мужчина спешился. Стащил и бросил наземь обвязанную ремнями кабанью тушу. Расседлал зверя. Снял уздечку. Ласково похлопал по изогнутой гривастой шее. Скакун, больше всего схожий с очень крупным и массивным безрогим оленем, приблизил к лицу хозяина остроносую длинную морду с широкими подвижными ноздрями. И длинным красным языком широко лизнул в щеку. Охотник отстранился, добродушно отпихиваясь.
— Это еще что за нежности?.. Иди, иди. Отдыхай, Той. На место!
Олень звучно зафыркал и, отбрасывая копытами песок, поскакал куда-то вглубь обширного подворья. Мужчина, тем временем, подобрал сбрую, взвалил на плечо добычу и неспешным шагом тронулся к длинному, в один этаж строению, освещенному по периметру стеклянными колбами масляных ламп.
Отворилась дверь. Из сеней выглянула средних лет женщина в карминовом длинном облачении — платье или халате, с головою, покрытою туго обвязанным платком. Увидав возвратившегося, заулыбалась радостно.
— О-о, Бад! Наконец-то! А мы уж и не чаяли. Думали, заночуешь сегодня на Просеке. Час-то поздний. И облачно, никакой дороги не видать!.. Через болота как проехал?
— Привет, ма! — Светловолосый атлет, наклонившись, тюкнул носом в подставленную с улыбкой щеку. Протиснулся мимо, в сени. — Зря ты беспокоилась. Той у меня — разумник, что надо. Отлично умеет хоженые тропы находить!
— И все равно ночами через топи пробираться опасно! — Недовольно заворчала женщина. Бад, рассмеявшись, погладил её по плечу.
— Все, ма, все! Я уже здесь. И волноваться больше незачем. Погляди лучше, какого я кабанчика знатного добыл. Утречком разделаю, и — в коптильню. Неделю пальчики облизывать станете!
— Ладно тебе! Подлиза. — Махнула она рукой, усмехаясь. — Кабана — в ледник. А сам, мыться и в трапезную. Сейчас на стол накрывать будем.
— Я мигом, ма! — Откликнулся Бад из коридора, распахивая двойную дверцу холодильного чулана и заталкивая туда свой трофей. — Из старших кто еще вернулся?
— Да все почти. Нэрн и Виттун прислали весточку, что у перегонщиков в стойбище заночуют. Остальные все съехались.
— А Тиа?
Румяное лицо женщины помрачнело, собралось у рта в горестные морщинки.
— Эх-хе! — Выдохнула горько. — У себя. Где ж ей еще-то быть?
— Как... она?
— Да все так же. — Завздыхав, мать отвернулась. Буркнула сердито, — Топай, давай. Чего выпытывать без толку? Я, вот, ждала, чтоб сам с ней поговорил. По душам. Может, тебя, хоть, послушает!
— Хорошо, ма! — Отозвался он бодро. — Ты не переживай так! Главное, она жива осталась после кошмара этого. И здорова! Это же чудо настоящее!
— Ну, да. Чудо! А что мозгами повредилась, так это и неприметно совсем.... Вот еще бы рта перед посторонними не раскрывала и откровенничала с подружками поменьше!.. И так уже округа вся на дыбки становится. Девица, едва жизни не лишилась, а за кровососом этим убивается, почище чем за родным кем!.. Ох, бедная моя девочка! Что ж с ней дальше-то будет, а?!..
— Ма, успокойся! — Ты погляди, времени прошло сколько. Всего ничего. Что ж вы от нее требовать можете? Такие воспоминания годами лечатся. Заботой и терпением. И ты это лучше меня знаешь!.. Пройдут у нее заморочки. И жизнь наладится. Ты её не грызи, главное, и не воспитывай бесконечно. Она ж то ни в чем не виноватая!..
— Ой, ладно тебе! А то сама я не знаю. Что можно, и чего нельзя. Вымахал с версту, так и матери указывает. А ну брысь мне живо, ноги в руки! И чтоб через пять минут за столом сидел! Заступник!
— Бегу, ма! — отрапортовал Бад, рассмеявшись. — Уже бегу, не сердись!
* * *
...А знаешь, мне и вправду, плохо.... Мне плохо с той самой минуты, как я окончательно прочувствовал наш разрыв. Корабль уносится. Расстояние возрастает.... А с ним вместе растет и моя боль. Боль, и эта выматывающая жажда!.. Она, оказывается, материальна. И мне нечем её заглушить. А те, другие... они не идут с тобой ни в какое сравнение! И все мои развлечения, все то, что я делаю так часто. Отдаляясь, подменяя... Просто — побег от себя! Трусливый, ничтожный, жалкий! Но, что бы я там ни творил, и чем себя ни занимал, мое естество жаждет лишь одних прикосновений!.. Твоих, моя девочка.... Мой ребенок! Мое притяжение!!.. Я закрываю глаза и снова тебя чувствую. Как ты кричишь и бьешься подо мной!.. Твои поцелуи. Они нежнее цветочных лепестков!.. Твои ласки, откровенные и смелые. О, боги, какая же это сладость!.. Твое тело. Маленькое, беззащитное. Но такое чувствительное и прекрасное!.. Мне ни с кем другим этого не пережить!.. Мне не хватает тебя. Не хватает!.. А эти преданные, боготворящие глаза! Эти разжигающие покорством, сочные бутоны губ!.. И податливые, призывные, жаркие твои недра!.. Когда ты распахиваешься передо мной, я тону в тебе, я умираю! Умираю от бури вожделения. И от понимания, что люблю.... Вопреки себе. Натуре. Разумению. Вопреки всему, что знал и слышал до тебя.... Ты свела меня с ума. Без зазренья и совести, Алира!.. И ты не узнаешь об этом. Никогда. Потому, что иначе уже я превращусь в безвольную твою марионетку. И у меня не останется средств контролировать и подчинять. А ты, от радости, натворишь море глупостей. Ты натворишь их обязательно. Потому, что живешь, как горишь и, дай тебе волю, подожжешь мир своим пламенем!.. Моя единственная. Моя кроха. Мое сокровище!.. Я не могу открыться тебе. И за это порой ненавижу... Природу, создавшую меня хищником!.. Жизнь, что веду. Задачи, которые ставлю.... Если б ты знала, как я боюсь, что когда-нибудь фатум вмешается и разрушит! Все, чего я добился. К чему добрался с превеликим таким трудом!.. Я собственного народа боюсь, Алира. Его воля единственное, чему почти невозможно противостать. А в народе этом — все больше недовольных. Обделенных, непонятно чем! Они понимают прекрасно, какую ты пользу приносишь. Но они непременно попытаются отобрать тебя. Потому что видеть наше с тобой ненормальное счастье — для них дико и оскорбительно!.. А потому, я вынужден притворяться. И обижать тебя гораздо чаще, чем заслуживаешь. И быть, подчас, и хамом, и деспотом. И демонстрировать всячески собственное превосходство, и твою передо мной зависимость.... Но, как бы я ни хорохорился, и ни принижал тебя, ничего это не изменит! Не убавит боли тоски. Не умерит жажду обладания.
И теперь, наедине с собою, закрытый от всех и вся, я могу себе в этом сознаться. На короткие мгновенья откровенности стащить эту треклятую маску. И, в кои-то веки, заглянуть уже правде в глаза!..
...Мне очень плохо. Без тебя!.. Котенок!!..
* * *
Удерживая на одной руке груженый ужином поднос, Бад негромко постучался в узкую высокую дверку.
— Тиа, сестренка! К тебе можно?
Из глубины прошелестели шажки. Створка распахнулась. В проеме стояла высокая худенькая девушка. В серой шерстяной тунике до пола и ажурной пуховой шали, наброшенной на узкие плечики и связанной концами на груди. Бледно-золотые густые волосы обвивались вокруг головки широкой узорной косой. Увенчивая, будто короною. Ясные, прозрачно-голубые глаза удивительно гармонично сочетались с пушистыми ресничками оттенка червонного золота и золотыми соболиными бровями, чуть изломанными, точно в детском невинном изумлении. И делали юное её личико еще отзывчивее и милее.
Увидав своего позднего гостя, девушка радостно вскрикнула. И с размаху повисла на богатырской его шее, чуть не вышибив из руки брата злополучный поднос.
Крякнув, Бад восстановил хлипкое равновесие объемного блюда. Пригнул голову, ступая за порог. Придерживая за спину, перенес восторженно щебечущую сестричку в центр небольшой квадратной комнатки, служащей ей жильем. И, аккуратно здесь поставив, перегрузил на круглый резной столик принесенное угощение. После, взял с улыбкой за руки и снова обнял, прижимая к широченной, обтянутой кожей охотничьей рубахи, груди.
— Ну, здравствуй, маленькая! Соскучился я по тебе, сил нет!.. Как ты здесь поживаешь? Чем занята? Что поделываешь?.. Рассказывай. Я все-все знать хочу, поняла? Ты ж в курсе, какой я по жизни настыра любопытный?.. А на трапезу не явилась чего?.. Мать расстроилась. Братья скисли....
— Вот поэтому и не вышла, Бад. — Перебила она тихонько, извиняюще. — К чему им глаза мозолить?.. Снова переживать заставлять.... Чем меньше на виду, тем лучше. И мне, и другим.... И не спорь со мной! — Нахмурила бровки, погрозила вытянутым тонким пальчиком. — А чем корить, да советовать без толку, лучше сам расскажи. Где ты был, кого видел? Новости какие привез?..
— Ну-у, Тиа! — Бад только руками развести и сумел. — Ох, и хватка у тебя, не переломишь! Дай, хоть с мыслями собраться для начала, что ли. Уж насела, так насела. Сразу и на середку.... Нетушки! Я — за терпение и очередность. Делаем так. Сначала кушаешь, как полагается.... И нечего кривиться тут! Губки надувать.... Кушаешь, значит. И со мною делишься. Так, чуть-чуть, чтоб самой не скучно было. А, вот, опосля я тебе подробненько и выкладываю. Что, да как, да где, да с кем. Идет?.. Несмеяна-царевна?..
— Идет, — проворчала девушка недовольно. Но тут же заулыбалась. Прислонилась к нему головкой. Чмокнула быстро в щеку. Начала торопливо, но тщательно, сервировать стол на двоих. Бад, наблюдая за истовыми этими приготовлениями, беззвучно передохнул. Она отвлечена. Отлично. Теперь, покуда минутка имеется, припомнить-ка, по горячим следам, самые пристойные и свежие, годные для девичьих ушек байки и новости. Линию разговора выстроить. Чтоб не огорчить и не взволновать нечаянно. Бад сосредоточенно морщил лоб, обдумывая, и не замечал, что в это время, закончившая с сервировкой Тиа, уже вовсю разглядывает его самого и грустно, понимающе улыбается.
* * *
— Старина Нордок!.. Пятый по величине и первый по значимости в стратегическом видении. Давненько мы с тобой не пересекались! — Подперев рогастую голову кончиком чешуйчатого хвоста, дракон-Морфей оглядывал в панорамный иллюминатор парящую в ночи космоса, окутанную белыми и лазурными миражами атмосферы, изумрудно-сиреневую громаду. Приблизившись на заведомо безопасное расстояние, крейсер медленно дрейфовал вокруг гигантской планеты, придерживаясь курса и скорости основной и наикрупнейшей из её лун и, фактически, повторяя собою лунную орбиту. Длился дрейф уже несколько часов. В огромной рубке управления находились лишь Аля с Носферату и Зэером, а также их итраны. Для большего удобства и мобильности в условиях проживания на корабле, единороги предпочитали драконий облик. И придерживались его все путешествие, из-за чего члены команды оборотней откровенно их побаивались. А Дана, та вообще при встречах в столбняк от страха впадала и потому предпочитала отсиживаться у себя в отсеке. Если и выходя оттуда, так только с Ноэлом, не иначе.
Прилипшая к обзорному стеклу Аля на комментарий Морфея ответила неопределенным ворчанием и продолжила пристальное изучение плывущей под корпусом планеты. Вид у девочки был отсутствующий, как у разбуженного не вовремя лунатика, а губы потихоньку шевелились, будто ведя беззвучный диалог. В некотором роде, так оно и было. Настроившись на исходящие от Нордока энергетические потоки, она считывала информацию, одновременно делясь собственной, и старалась установить максимально открытый и доверительный контакт. Пока что все её усилия разбивались о вежливо отстраненный заслон. Не выказывая агрессии или страха, Нордок, тем не менее, на сближение идти не соглашался.
Носферату и Зэер перешептывались у пульта, выбирали подходящее место будущему наземному лагерю. Итраны, Гор и Рэнт, восседали в глубине у переборки и со стороны казались безразличными к миру флегматиками. На деле, троица единорогов активно общалась, предполагая дальнейшие действия хозяев и распределяя собственные взаимные обязанности. Но беседовали мысленно. А какую-либо деятельность наружную проявлял лишь непоседа Морфей. Которому явно не терпелось от слов перейти к поступкам.
— В последний раз по крупному мы здесь отрывались еще со стариком моим! — выдал он очередное заключение, убедившись, что подуставшая от безрезультатных переговоров Аля решила, наконец, организовать себе перерыв и возвратилась из транса в среду материального.
— Занятное было времечко. Нескучное такое. Гор тогда еще в Легионе служил, как многие из нас, до партнерства. А вот нам, с Рэнтом на пару, вспомнить найдется чего.... Верно я говорю, Рэнт? Нехилая тогда заварушка случилась!..
— Слушаю внимательно, — заверила Аля, решив таки отставить общение с Нордоком до момента более благоприятного. Возможно, она выловит из морфеевских побасенок полезное рациональное зернышко, пригодящееся впоследствии. Информацией пренебрегать нельзя, информация — всегда ключ.
— Морфей описывает тот самый эпизод, что мы с тобой затрагивали на Земле. Помнишь? — Продолжил вместо итрана оборотень. — Тогда у тфинатэ случилась самая крупная и кровавая стычка с трансформерами за всю историю их отношений. Даже и не стычка, а побоище натуральное. Вокруг наземной базы происходило несколько сражений. Нападения следовали поэтапно. Итраны приняли на себя особенно жестокую атаку. Плюс — первую и тщательно подготовленную. Они вовремя сориентировались и выстояли. Но потери понесли тяжелые. Четверть полегла на месте. Нескольких оборотни взяли в плен.
— И впоследствии казнили показательно. — Прорычал придушено Рэнт, нервно дергая шкурой на холке. — В числе прочих — двух наших женщин.
— Как это? — Вскинулась девочка. — Они же не участвуют в боевых действиях! Откуда они тут взялись?!
— Поскольку экспедиция изначально считалась познавательно-дипломатической, и сформировавшейся угрозы не было, — теперь ей отвечал уже Морфей, — подруги некоторых воинов напросились с ними. Не видя в этом ничего дурного, Краасс разрешение подписал. И все было нормально. Вплоть до роковых событий.
— С Латтой вышло кошмарно по-настоящему, — Грустно проговорил Рэнт. — Латта, это подруга одного из погибших, — уточнил на вопрошающий Алин взгляд. — Они у нас молодоженами были. Всегда друг за дружкой, как нитка за иголкой. Латтка отчаянная такая, куда муж, туда и она, море по колено. Даром, что на сносях. Но по нашим женщинам это состояние и незаметно почти. У нас малыши крошечные рождаются, зато потом очень быстро растут. Так вот, напали тфинатэ, а Бэрли, супруг её, как раз на передовой и очутился. Ну и погиб. Одним из первых. На глазах у Латты. А она с горя обезумела. Бросилась в самую гущу врага — сжигает их, топчет. И все дальше и дальше прорывается. А нас уже отрезало капитально. Мы следом пробиться не можем. От пожаров и взрывов все дымом заволокло, видимость на нуле. И на мысленный зов не отвечает. Так и пропала, ни за что. Как все закончилось, кинулись мы искать, конечно. Да куда там! Сколько ни рыскали, сколько пленных ни выпытывали, местность ни прочесывали. Безрезультатно! Тамелон тогда сам чуть с ума не сошел. Латтка его племянницей была, Морфею сестрой двоюродной. Уж как он клял себя, что смалодушничал и разрешил ей с мужем ехать. Помню, две ближайшие деревни самолично с землей сравнял. Ни женщин их не пощадил, ни детенышей. Да только что толку! А год спустя, в последующий наш приезд, один из пленных указал место с останками. Она, видать, была смертельно ранена. Чтобы в руки врагам не даваться, подалась в горы, заползла в пещеру. Там и смерть приняла. С неродившимся малышом вместе. Я так понимаю, она сознательно выбор сделала. Не позвала на помощь, не попыталась связаться. Не хотела она жить после гибели мужа. Вот и порешила себя.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
