Анимаги

Глава 1

— Опять драка, — произнес Катафалк, сложив руки на столешнице, словно примерный ученик. — Третья по счету за месяц! За месяц!

Отрицать не буду. Драка. Третья. Это так же верно, как то, что мой левый глаз опух и отливает синим.

Но другому парню досталось куда больше, можете мне поверить.

— Ну, Столетов, о чем ты думаешь?

Столетов — это я. Зовут Ким. За имя спасибо работнику детского дома, который оформ-лял меня в журнале для новоприбывших.

Ким Столетов. Думаю, неплохо звучит. Отчество тоже придумали: Антониевич. Это ку-да хуже. Мой настоящий папа наверняка Антонием не был...

— Столетов! Где ты витаешь! — прикрикнул на меня Катафалк. — Я ведь с тобой гово-рю!

Я сидел напротив его стола на скрипучем стуле и ждал, когда можно будет уйти. Фокус в том, что если много не говорить, Катафалк быстро выдохнется, а если спорить, доказываться, мораль он будет читать час или два. Из всех директоров интернатов, где я жил и учился, этот был самым занудливым.

Встречались мне директрисы-истерички, директора-надзиратели из бывших военных или полицейских, но Катафалк переплюнул всех. Своей главной задачей он видел читать вос-питанникам нотации.

Почему у него такое прозвище? Потому что всегда и везде наш директор носил черный костюм-тройку, отчего вид у него получался весьма зловещим. Когда Катафалк, он же Марк Алексеевич Панич, шел по коридору, дети старались убраться куда подальше. Если не нарвешься на замечание, то уж точно подхватишь неудачу, находясь рядом с ним... Не пред-ставляете, какими суеверными могут быть подростки.

В общем, я поднял глаза и посмотрел на директора.

— Ну, хочу услышать твою версию событий, — произнес Катафалк с искренней надеж-дой в голосе.

Наивный взрослый. Наивный при все своем педагогическом и жизненном опыте.

— Ладно, — сказал я, вздохнув. — Корнеев, Букин и Желякин наехали на Вовку Сорина — в третий раз за месяц. Вовка Сорин не может драться с ними, он вообще по этой части ни бум-бум. Пришлось мне опять ему помогать.

Панич хмурил брови. Все повторялось, как в плохом сне. В третий раз я сижу здесь и рассказываю одну и ту же историю.

Он не верит. Зря. Святая Троица, как все называли эту шайку гопников, никогда не стеснялась наезжать на тех, кто слабее, при свидетелях. В коридоре, в классе, в столовой — все едино. Они любили устраивать спектакли, им нравилось, когда на их "подвиги" кто-то смот-рит. И чем больше народу, тем лучше. Поэтому Катафалк может спросить кого угодно и узнать любые подробности.

В этот раз Вовку подсекли у входа в столовую. Он парнишка рассеянный, очкарик, весь в себе. Не заметил, что его уже пасут, поэтому и вовремя сделать ноги не успел. Вовка — по-стоянный "клиент" Святой Троицы. Таким, как Сорин, по жизни достается больше всего.

— ...и ты напал на них... — подытожил мой рассказ директор.

— Марк Алексеевич, я не напал, а вмешался, чтобы Вовку не избили, — ответил я, ста-раясь изо всех сил держать себя в руках. Поверьте, это нелегко. Когда взрослый передо мной притворяется дураком, мои нервы не выдерживают. — Он бы в больницу угодил...

Бывает, я выхожу из себя с одного щелчка. Спросите у нашего психолога, загляните в мое личное дело — там все. Неуравновешен, возбудим, замкнут, малообщителен и все в таком духе. Ах да, наверное, и что-то вроде "склонен к насилию".

Преподы думают, я обожаю драки и конфликты, что я бунтарь, не признающий поряд-ков.

Насчет второго я бы согласился, но насчет драк... просто не могу пройти мимо, когда такие деятели вроде Корнея отыгрываются на слабых. Тут в меня как демон вселяется. Прыгаю в бой, абсолютно не думая о весовых категориях и количестве противников. Например, в про-шлом интернате налетел на четверых лбов, так потом две недели в больнице провалялся. По правде говоря, отделали неслабо. Но и им урок был. Никто не ушел без синяка, выбитого зуба или свернутого носа.

— Я в третий раз вам говорю одно и то же, — вырвалось у меня. — Почему вы не хоти-те ничего понимать?

— Они... утверждают обратное. — Катафалк откинулся на спинку стула и скрестил ру-ки на груди. Взгляд словно у Юлия Цезаря.

Я сердито дернул плечом.

— Да наплевать мне, что они говорят. — Я посмотрел на этого провинциального импе-ратора. Директора и преподы не любили, когда я вот так пялюсь. Математичка однажды сказа-ла: "Слишком дерзкий даже для современных детей". — Вы на чьей стороне? — Мой вопрос бьет прямо по лбу, заставляя директора покраснеть.

Он сопит и прячет взгляд, склоняется над столом. Его руки тянутся к папке с моим лич-ным делом.

Мне это знакомо. Не удивлюсь, если прямо сегодня меня отсюда вышибут. В колонию для несовершеннолетних...

— Очень важно узнать все точки зрения, — завел Катафалк свою шарманку, — однобо-кие суждения только вредят делу. Ты согласен? Ты ведь умный мальчик.

Умный.

Я смотрю на него, стараясь оставаться спокойным.

— Так вот... — прибавил директор. — У нас всегда хватало проблемных детей, Ким, и ты не первый, и не последний. Ты, конечно, можешь думать, что совершаешь подвиг, защищая своего друга, но...

— Но? — с вызовом бросил я.

— Тебе достаточно было позвать кого-нибудь из преподавателей.

— Да ну!

Катафалк и раньше пытался убедить меня поступать "правильно". Если я вижу, как гро-милы мутузят очередного тюфяка, я просто обязан бежать за взрослым. Ага, в теории все здо-рово. Препод придет, препод рассудит и накажет гопников... На деле так не получается. Мало того, что ты, выходит, стучишь, ты нарушаешь негласное правило: это свои разборки, внут-ренние. И потом: где и когда вмешательство взрослых приводило к чему-то хорошему?

Нет, справедливости тут не дождешься. И пока ты бегаешь за помощью, бедолагу так отделают, будь здоров. Я-то уж знаю. Паничу не понять, по каким законам мы живем. Точнее, выживаем в мире, где, по правде, никому не нужны.

Грустно, да? Согласен. Сирота рано познает законы бытия.

— Есть правила, Ким. Нравится тебе или нет, надо их соблюдать!

Ля-ля-ля. Знакомая песня. Я уже сбился со счета, сколько раз мне это говорили разные люди.

— Будь ты сто тысяч раз прав, Ким, у тебя нет права распускать руки.

— А им, значит, можно?

— Никому нельзя.

Я пожал плечами. Не имеет смысла что-то доказывать. Каждый останется при своем.

Думаете, если я упаду сейчас на колени и залью пол слезами, что-то изменится? Нет. На мне клеймо "проблемного", и это навсегда. То есть, пока мне не исполнится восемнадцать, и я не выйду на просторы самостоятельной жизни.

— Делайте что хотите.

Катафалк открыл мою папку и тут же закрыл. Потом открыл снова.

Нервничает, бедолага.

В тот момент мое сердце билось ровно. Что он может мне сделать? Чего я не видел?

— В общем, так, Ким. Слушай меня внимательно, — произнес директор замогильным тоном. — Теперь у тебя есть только два пути отсюда...

Конечно, подумал я. Очередной перевод.

— Либо комиссия, либо... — Катафалк бросил на меня многозначительный взгляд.

— Комиссия, я понял.

— Тебя, вижу, ничем не прошибешь. Ладно... Второй вариант — усыновление.

— Что?

Вот это было настоящим сюрпризом. У меня аж челюсть отвисла — на радость Ката-фалку. Получив свою дозу удовольствия, директор по-хозяйски потер ладони.

— Последнее было два года назад, но тебя вернули, когда ты поджог кухню и едва не спалил всю квартиру.

— Это не я. Кот!

— Кот или нет, не суть важно.

— Важно, — настаивал я. — Этот котяра был настоящим злодеем, он невзлюбил меня с первой минуты. Я знаю, это он скинул полотенце с крючка на горящий газ!

Катафалк покачал головой, выставляя перед собой руки. Так он говорил: "Конечно, ко-нечно, знаем мы твои сказки!"

На миг я увидел перед глазами темноту, но она быстро рассеялась.

— А еще до этого случая ты воровал деньги у прекрасных людей, что дали тебе кров, — прибавил директор. Каждое его слово было точно удар молотка.

— Неправда.

— Правда. Полицейские составили протокол, помнишь?

— Деньги мне подбросил их младший сын. Он...

— Прекрати, пожалуйста. Я и так трачу на тебя слишком много времени, Ким!

— Ваша работа — тратить на нас время, — проворчал я, краснея от злости.

В моих словах чистая правда. Но кому она нужна?

Панич надул щеки.

— Не будем перечислять все твои подвиги. На этот раз комиссия не станет с тобой цац-каться. Принудительное лечение, перевод в интернат с жестким режимом — или даже в коло-нию для несовершеннолетних. Ким, я диву даюсь, почему ты до сих пор не там.

Вот в колонию мне не хотелось, скажу честно. Что угодно, только не в компанию с от-морозками.

Катафалк смотрел в мою сторону, наслаждая победой.

— И другой вариант. Новая семья.

Я молчал, рассматривая носы своих старых кроссовок.

— Боюсь, для тебя это единственная возможность...

— Говорите, не надо ходить вокруг да около.

— За тобой приедут сегодня вечером.

— Что? А как же... знакомство? Вот так с бухты-барахты?

Директор развел руками.

— Так не по правилам, — заявил я. — Незаконно. Или вы решили меня продать?

Катафалк пропустил мои слова мимо ушей.

— Семья обеспеченная, у них еще трое приемных детей, свой дом, в котором много комнат. Доход стабильный, высокий, нареканий к ним со стороны органов опеки ни разу не было. Все формальности уже улажены.

Я не мог сидеть, поэтому вскочил со стула.

— Но почему мне ничего не сказали?

— Ким, сядь на место! — Директор ткнул в меня указательным пальцем. Пришлось вы-полнить приказ. — И с этого момента я тебе очень советую, от чистого сердца, вести себя хо-рошо. На твердую пятерку. Не подведи меня.

Я напрягся. В моей голове с бешеной скоростью вращались шестеренки: мозг работал над проблемой.

— Многие мечтали бы оказаться на твоем месте, поэтому, прошу, не корчи обиженного, — проворчал Катафалк, уже порядком выведенный из себя моим упрямством.

— Зачем им я? Хулиган, драчун, бунтарь? — Я хватался за соломинку, но чувствовал, что иду ко дну.

— Они берут умного и способного мальчика, — улыбнулся директор. — К тому же... у них есть опыт обращения с такими, как ты.

— Ну класс! Я отправляюсь в частную тюрягу для трудновоспитуемых!

Катафалк покачал головой. Оставалось еще фэйспалм изобразить для полноты картины.

Я понял, что назад пути нет.

Сбежать? Но куда? Из прошлого интерната я пытался дать деру, но добрался только до ближайшей железнодорожной станции. Полиция оказалась шустрее.

Выпрыгнуть с четвертого этажа, сломать ноги и попасть в больницу? Нет, с четвертого убьешься. Надо хотя бы с третьего...

Я прекратил перебирать дурацкие варианты, заметив, что директор смотрит на меня ис-пытующе.

Конечно, Катафалк просто ходячая катастрофа и источник несчастий, его никто не лю-бит, в основном, презирают, даже не боятся, он объект насмешек, но иногда... иногда его внутренняя сила просто сбивает тебя с ног.

Да, в тот момент я второй раз за время пребывания здесь почувствовал ее.

— Время шуток прошло, Ким. Решается твоя судьба.

Я моргнул, пытаясь вникнуть. Обычно он изрекает нечто похожее по сто раз на дню, но сейчас все было по-другому.

Мне показалось, Катафалк пытается передать мне какое-то важное послание.

— И ничего нельзя сделать? — спросил я. — Совсем ничего?

— Нет. — Директор закрыл папку с моим личным делом и хлопнул по ее потрепанной обложке. — Не рассматривай это в качестве наказания. Новое усыновление — твоя возмож-ность полностью изменить свою жизнь, так что воспользуйся ею. Другой может не быть. Если ты попадешь в круговерть разбирательств, если социальная опека возьмется за тебя всерьез, я уже ничего не смогу сделать. Будет только хуже.

Я же понимал, что он прав. Тысячу, миллион раз прав. И что, по большому счету, я веду себе как последний дурак.

Но ведь и меня понять можно... Со временем привыкаешь не ждать ничего хорошего от жизни, видеть все в черном цвете, каждую минуту быть готовым к очередной подлянке от пре-подов, одноклассников, соседа по комнате, от новых предков с их сердечной "заботой"... Про-сто не веришь никому, даже если тебе действительно желают добра.

Катафалк — он же, в сущности, добрый человек. Не его беда, что он часть системы, что зануда и морализатор.

Я понимал, каковы мои шансы. Нет, других вариантов не нужно. Лучше какая угодно новая семья, чем перевод в интернат для "трудных", психушку или колонию.

Директор ждал достаточно.

— Согласен, — проворчал я, пряча взгляд.

Что он там говорил о новой семье? Свой дом? Комнаты?

В последний раз я очутился в каком-то городишке недалеко отсюда, в старом доме из панелей. Ужасное место, однако социальные работнички сочли, что для такого, как я, сойдет.

Я вздохнул, сказав себе: "Хорошо, будем продвигаться медленно и проблемы решать по мере поступления".

Катафалк с удовлетворением потер ладони.

— Отлично, отлично... Уверяю, ты не пожалеешь.

— Как фамилия у них? — спросил я.

— Казанцевы.

Тоже вариант, неплохо. Помню, пацаны рассказывали, что одного бедолагу усыновила чета Пипкиных. На полном серьезе. И стал тот чувак зваться Леха Пипкин.

Однако свою фамилию — Столетов — я решил ни в ком случае не отдавать. Пусть что хотят делают. Меня зовут Ким Столетов, мне двенадцать лет (почти тринадцать), и предлагаю всем, кому не нравиться, с этим смириться.

Марк Алексеевич еще говорил какое-то время, объясняя детали, словно я в этом деле новичок, а я кивал, стараясь не забивать голову. Отдамся на волю течения — будь что будет. Даже если мои новые предки отправят меня обратно, я воспользуюсь случаем пожить в нор-мальном доме. Может, там и готовят хорошо, по-домашнему.

— Итак... — Здесь случилось неслыханное. Катафалк поднялся, торжественный, словно на линейке, и протянул мне руку. — Мы договорились? Даешь слово, что будешь вести себя хорошо?

Я тоже встал и с трудом заставил себя не пялиться на него.

— Даю.

Мы пожали друг другу руки, как давние друзья. Я ожидал чего-то вроде теплой влажной ладони, но оказалось, ничего такого. Ничуть не противно. Может быть, в действительности Катафалк нормальный мужик? Это с нами он такой.

В общем, на столь радостной ноте мы расстались.

Глава 2

Я вышел из кабинета директора. В голове моей царил полнейший беспорядок.

— Ну что? — Вовка Сорин выскочил неизвестно откуда, заставив меня шарахнуться в сторону. — Как там? Сильно песочил?

— Да нет... — покривил я губу. — Слегка.

Вовка поправил очки, левая дужка которых держалась только на скотче, и замигал.

Жалкий он, дохлый, похож на котенка, промокшего под дождем. Не было здесь у бедо-лаги друзей, даже среди таких же неудачников, как он сам, поэтому Вовка с первого дня при-лепился ко мне.

Я подумал, что с ним будет после моего отъезда, и мне стало противно. Корнеев сотова-рищи из него отбивную сделают.

— Так что дальше? Что Катафалк придумал?

Я отошел к стене и прислонился к ней, чувствуя спиной прохладу. Мимо нас проходили и пробегали в обоих направлениях девчонки и парни. Сегодня суббота, занятий нет, поэтому большинство просто валяет дурака.