Манящая корона часть2

Часть вторая.

— — — — — — — — — — — —

Глава I.

Женщина медленным, точно рассчитанным движением занесла мотыгу, потом с коротким, резким выдохом ударила по последнему комку, раскрошив его в мелкие кусочки. Придирчиво оглядев приствольный круг и убедившись, что он взрыхлен на совесть, она заковыляла к скамейке, чтобы передохнуть. Едкий соленый пот заливал глаза, а противная разламывающая боль в пояснице, не утихающая с самого утра, неумолимо напоминала о возрасте.

-Эйрис!

Служанка досадливо поморщилась, услышав оклик из открытого окна. До скамейки оставалась пара шагов, она уже предвкушала, как откинется на спинку, с наслаждением вытянув гудящие ноги. А теперь изволь идти на зов хозяйки.

И можно смело биться о заклад, что ей доведется услышать все тот же вопрос: не видна ли на дороге повозка священника.

Правда, для этого нужно иметь, что поставить в виде заклада... А все ее имущество, кроме той одежды, которая сейчас на ней — смена платья, пара старых залатанных ночных рубашек да запасные башмаки, которые она одевает только по праздничным дням, когда идет в церковь.

Впрочем, у хозяйки осталось немногим больше... Святые угодники, а ведь когда-то их имение процветало!

С кряхтением и тихой руганью — проклятая поясница сегодня особенно разболелась, — Эйрис отряхнула башмаки от пыли, и вошла в прихожую.

-Ну, долго тебя ждать, копуша?! — женский голос гневно завибрировал, чуть не сорвавшись на визг.

-А я, простите, давно уже не молоденькая, бежать не могу! — едко отозвалась служанка, переступая порог комнаты.

-Что?! Ах ты, дерзкая! Да я тебя...

Тощая, с ввалившимися щеками, седовласая дама в стареньком вылинявшем платье и кружевном чепце, сидевшая возле окна в скрипучем кресле-качалке, гневно сдвинула брови и наморщила узенький лобик. Видимо, она считала: ее вид достаточно грозен, чтобы вселить в служанку должный страх перед господской немилостью.

Эйрис, снисходительно хмыкнув, скрестила руки на груди.

-Зачем звали? Говорите быстрее, я устала!

-Да это просто... Какая наглость! Ты переходишь все границы! Почему боги до сих пор не испепелили тебя молниями?!

-Потому, что они не такие глупые.

Госпожа чуть не задохнулась от негодования:

-Не смей кощунствовать, мерзавка! Я прикажу тебя высечь!

-Кому, интересно, прикажете? — вздохнула Эйрис. — Забыли, что кроме меня здесь никого нет?

-Ничего, я сама тебя поучу!..

-Угу, конечно. Так я и далась...

На глаза дамы навернулись слезы, тонкие, брезгливо поджатые губки задрожали.

-Как это ужасно, оказаться в столь печальном положении! — всхлипнула она. — Терпеть общество этой мерзкой грубиянки, неотесанной мужички...

-Мужички, которая вас кормит и ухаживает за вами, — докончила Эйрис. — Конечно, куда мне тягаться с благородными в манерах, но что могу — делаю. И буду делать, пока жива. Ведь ваш муженек, царство ему вечное, когда умирал, что говорил мне? Ты, Эйрис, не оставляй госпожу, она ведь без тебя пропадет, она хуже дитя малого...

Хозяйка громко всхлипнула:

-Зачем ты так? Мне вредно волноваться, у меня больное сердце, а ты, бесчувственная, напоминаешь... Специально хочешь меня расстроить? Прочь с моих глаз!

-Ну, уж нет! Сначала скажите, зачем звали.

-О боги, за что мне такое наказание?! Уже в собственном доме оскорбляют, и кто!...

-Кто — мы уже выяснили, — вздохнула служанка. — А то, что осталось от вашего дома, давно бурьяном заросло... Еще раз спрашиваю: зачем звали? Если насчет отца Дика — я его не видела. Дорога пустая, до самого поворота.

-Пошла вон!!!

Эйрис с тяжелым вздохом направилась к выходу.

-Подожди! Что у нас сегодня на обед?

-То же, что и вчера, и позавчера. Отдохну немного, и разогрею.

-О боги! Опять одни овощи?!

-Не одни, а с кукурузной лепешкой.

-Но это... Да ты что, издеваешься надо мной? Ничего мясного, или рыбного?!

-Мясо или рыба денег стоят, — вздохнула служанка, мысленно прося святых угодников послать ей терпения. — А они у вас есть? И вообще, я устала! Пойду, посижу хоть немного...

И, не обращая внимания на плач и упреки, Эйрис вышла из комнаты.

-Так-то ты выполняешь обещание, негодяйка? — донеслось ей вслед. — Ох, если бы случилось чудо, если бы муж ожил...

"Это было бы очень хорошо, — невольно подумала служанка, спускаясь с крыльца. — Вскопали бы лишний участок!"

Да уж, господин, оказавшись в таком положении, не побрезговал бы никаким трудом, не то, что его дражайшая половина... Хоть и был потомственным дворянином, и честью своей дорожил, как следует.

С другой стороны, мужчина на одной овощной диете не протянет, ему хоть иногда, но нужно мясо... Но это уже его забота! В крайнем случае, подал бы прошение сюзерену, графу Сауорту, выхлопотал бы какой-никакой пенсион.

Неловко, унизительно, кто спорит... Но если судьба крепко возьмет за горло, тут уж не до гордости, быть бы живу.

С трудом переставляя затекшие, будто налитые свинцом ноги, Эйрис добралась до скамейки, уселась поудобнее, страдальчески кряхтя и утирая рукавом мокрый лоб. Все тело разламывалось, будто ее долго и усердно избивали дубинками, обмотанными мягким тряпьем: следов почти не остается, а боль сводит с ума.

-Ничего мясного, или рыбного! — передразнила она хозяйку, искусно имитируя ее визгливые, недовольные нотки. — Мать твою благородную... Скажите, пожалуйста, уже и овощи в глотку не лезут!

Она снова оглядела аккуратные, тщательно прополотые грядки с зеленью, луком и чесноком, потом — безупречно ровные ряды бобов, шпалеры со стручками фасоли и гороха, и, наконец, участок с желто — полосатыми тыквами. Такой работой гордился бы самый опытный и умелый огородник. По справедливости, ее должны были похвалить, но разве от хозяйки дождешься! Вот рыцарь Тобин, царство ему вечное, тот умел ценить усердие и преданность...

Глаза защипало — не поймешь, то ли от соленого пота, скатившегося по лбу, то ли от слез.

— — — — — — — — — — — — — — — —

"Наберись терпения, поскольку я при всем желании не смогу сказать, когда вернусь к вам..."

Отец Нор обмакнул перо в чернильницу, обдумывая следующую фразу. Пожалуй, вот так...

"Несмотря на все старания лучших медиков Кольруда, состояние молодого графа не только не улучшается, но внушает все более сильную тревогу. Его сиятельство страшно переживает, буквально места себе не находит, осунулся и исхудал. Он постарел за эти дни на добрый десяток лет. Дворецкий Ральф, единственный человек, которого он допускает к себе, украдкой шепнул мне, что беспокоится о здравости рассудка господина. С его слов, у графа до сих пор маковой росинки во рту не было..."

Священник смущенно потупился, вспомнив обильный и очень вкусный обед, только что поднесенный ему. Конечно, негоже впадать в грех чревоугодия, тем более, когда у собрата по вере, под чьим кровом ты живешь, такое тяжкое несчастье! Хотя бы из моральной солидарности с несчастным графом надо было попоститься... Или, по крайней мере, уменьшить свою порцию...

Но, с другой стороны, он оказался под этим самым кровом не по своей воле! К тому же граф просил его молиться о здравии сына и наследника, причем без устали, усердно и непрерывно. А для этого нужны силы, долгие молитвы — нелегкое дело...

Да, именно так!

Успокоив свою совесть, отец Нор продолжил письмо жене:

"Ты сама понимаешь, какая ответственность лежит на мне. Жизнь невинного ребенка теперь не только в руках искусных медиков, но и в моих, недостойных, ибо, хоть все обитатели усадьбы горячо молятся о скорейшем выздоровлении молодого графа, я все-таки служитель божий, и мои мольбы дойдут до Них быстрее и легче, нежели мольбы мирян. Отказать несчастному отцу в его просьбе было бы не только противно моему сану, но и попросту бесчеловечно..."

А также смертельно опасно, мысленно добавил священник. При одном воспоминании о безумных глазах Хольга, на руках которого дергался и извивался дико кричащий мальчик, по спине снова пополз холодок.

Да уж, события той ночи никогда не изгладятся из его памяти. Сколько бы лет ему еще не отпустили боги...

Окна комнаты, ставшей его пристанищем — очень роскошным и удобным, хоть и невольным! — выходили как раз на ту сторону двора усадьбы, где и был вырыт ров-ловушка. О, конечно, сначала он был вне себя от возмущения, негодуя на насилие, совершенное над духовной особой, но превосходная пища с божественно вкусным вином (граф сдержал слово, надо отдать ему должное!) быстро смягчила его праведный гнев. Приставленный лакей был услужлив и расторопен, мебель — необыкновенно удобной, к тому же, по распоряжению дворецкого Ральфа, ему принесли несколько книг, дабы нежданному гостю нашлось, чем скоротать вынужденную скуку... В конце концов, какому священнику низшего сана еще выпадет такая удача — погостить в графских покоях! К тому же деньги, отсчитанные ему за венчание, очень пригодятся семье.

Конечно, домашние будут волноваться, но тут уж ничего не поделаешь. Ральф, выслушав просьбу передать жене хоть самую краткую весточку, чтобы не терзалась понапрасну, только покачал головой:

-Простите, святой отец, но это решительно невозможно. По приказу его сиятельства, ни один человек, ни конный, ни пеший, не может сегодня покинуть пределы усадьбы.

Дворецкий был безукоризненно вежлив и почтителен, но сразу стало яснее ясного: просить и настаивать бесполезно, для этого человека приказ господина все равно, что божья воля. Значит, так тому и быть... Ему и раньше неоднократно случалось отлучаться, не предупредив жену, когда за ним присылали из окрестных деревушек, исповедать умирающего, или окрестить новорожденного младенца... ничего, поволнуется, зато как обрадуется нежданному заработку!

К тому же... Да, вот об этом надо написать:

"Кроме того, дорогая, хотя я никоим образом об этом не просил, и даже не намекал, граф дал слово, что если боги услышат мои молитвы, и его сын поправится, он сделает щедрое пожертвование на наш храм..."

Отец Нор, не удержавшись, зябко передернул плечами. "Дал слово" — это, пожалуй, самое мягкое определение...

Он снова увидел пляшущее пламя факелов, услышал тяжелый топот, лязг оружия и дикий, пронзительный крик ребенка, которому вторил визгливый, захлебывающийся от рыданий голос секретаря Робера:

-Ваше сиятельство... Помилуйте меня, дурака, не лишайте жизни... Клянусь всеми святыми, не виноват! На минутку вышел, всего на минутку, кто же мог знать...

На лицо Хольга страшно было смотреть. Растерянный, перепуганный до полусмерти, граф быстро шел по коридору, крепко прижимая к себе бьющегося в припадке сына. Он то кричал, требуя немедленно послать за лучшими лекарями, то принимался что-то шептать на ухо ребенку, пытаясь погладить его по голове... А потом граф резко остановился, чудом удержав равновесие, потому, что окончательно обезумевший секретарь с истошным воплем упал навзничь и обхватил ноги господина:

-Ваше сиятельство!!!

Отец Нор, застыв на пороге своей комнаты, дрожа и непрерывно осеняя себя крестным знамением, слушал, как распростертый на полу человечек снова и снова клялся в том, что в точности исполнял господскую волю, глаз не спуская со спящего ребенка. Но когда злодеи вошли в усадьбу, и он увидел зарево пожара, проклятая человеческая натура взяла верх, у него скрутило живот с перепугу, он же человек миролюбивый, покладистый, никогда никакого оружия в руках не держал, кроме ножичка для очинки перьев, как и докладывал его сиятельству...

-Убери руки, мерзавец!!! — нечеловеческим голосом взревел Хольг, тщетно пытаясь высвободить сапог, в который секретарь вцепился мертвой хваткой утопающего.

Даже у священника волосы чуть не встали дыбом от ужаса. Клацая зубами, отец Нор с трудом разбирал смысл слов секретаря, продолжающего удерживать господина за ноги: мол, срочно понадобилось отлучиться... да, конечно, он помнил приказ его сиятельства, но терпеть не было никакой возможности... а осквернять ночной горшок графского наследника было просто немыслимо, это же посягательство на все устои Империи... выскочил на минутку, не больше, ребенок крепко спал... кто же мог предвидеть, что он именно тогда проснется, увидит зарево, выглянет в окно и убежит!!! И куда смотрели слуги, как допустили, чтобы мальчик вышел из дома?! Этих негодяев, подлецов, олухов безмозглых нужно...

Какой кары, по мнению Робера, заслуживали бестолковые слуги, священнику узнать не довелось: два человека — дворецкий Ральф и какой-то стражник — все-таки сумели оторвать секретаря от господина, и Хольг, высвободив ногу, носком сапога ударил рыдающего человечка прямо в трясущийся рот. Почти без замаха, но очень сильно, судя по жалобному скулящему визгу и потекшей крови.

-Чтоб духу твоего здесь не было!!! — зарычал граф, испепеляя секретаря яростным взглядом. — Вон из усадьбы! Сию же минуту! И будь счастлив, что сохранил голову, идиот!

Он быстро двинулся дальше по коридору, сопровождаемый грузно топающими стражниками. Поравнявшись со священником, внезапно остановился, круто повернулся к нему, так что отец Нор от неожиданности и испуга чуть не прилип спиной к дверному косяку:

-Ваше...

-Молитесь, святой отец! Молитесь без устали, просите богов, чтобы с моим сыном ничего не случилось! Я озолочу и вас, и ваш храм!

-Слушаюсь... ваше сиятельство... — кое-как пролепетал священник, не решаясь отвести взгляд от безумных, обжигающих глаз графа.

-Начинайте сейчас же, не теряйте времени!!! — проревел Хольг, срываясь с места.

-Да, да, конечно... Слушаюсь... Сию минуту... то есть, секунду... О, бог-отец и бог-сын, осененные святым духом... — пятясь на подгибающихся ногах, священник переступил порог своей комнаты, и торопливо, дрожащими руками захлопнул дверь...

О своем тогдашнем страхе жене лучше не писать, незачем волновать ее. Она и так весьма впечатлительная.

"Поэтому могу лишь повторить: наберись терпения, и уповай на лучшее".

На лучшее...

Сердце отца Нора снова учащенно забилось, точь-в-точь, как после разговора с дворецким, на следующее утро после расправы с разбойниками:

-Я охотно и со всем усердием молюсь о здравии молодого графа, боги тому свидетели! — обратился он к Ральфу, улучив удобную минуту. — Но не считаете ли вы, что было бы куда проще и естественнее, если бы его сиятельство поручил это своему духовнику?

Дворецкий немного замялся, и по его лицу пробежала тень, что изрядно озадачило отца Нора.

-У господина графа нет духовника, — ответил Ральф с заметным напряжением в голосе. — То есть, конечно, раньше был, но уже год, как... Ну, в общем... — дворецкий замялся, с досадой глядя на священника. — Простите, святой отец, я очень спешу, как-нибудь в другой раз...

И он торопливо направился прочь, оставив священника в полном недоумении, смешанном с жгучим, растравленным любопытством.

Чтобы у дворянина высшего ранга не было личного исповедника?! Просто невероятно, неслыханно! Ведь Хольг — истинно верующий, в этом можно не сомневаться.... Может, духовник умер, или так тяжело заболел, что не в состоянии исполнять свои обязанности? Но, со слов дворецкого, прошел целый год, неужели граф за столько времени не удосужился...