Третья ипостась. Часть 2

ЧАСТЬ 2

КТО Я?

Глава 1

С С Ы Л К А

Вот уже пятый месяц сижу в Парящем, окруженная скалами, тучами и тишиной. Гарнизон крепости невелик, но только Гварлу я вижу около себя достаточно часто, чтобы не забыть ее лица. Совершенно посторонняя женщина, не отходившая от моего одра целый месяц, не захотела уйти с конвоем, пребывая в твердой уверенности, что более всего я нуждаюсь в защитниках, нежели в сторожах, а угроза ближе, чем кажется, ибо таится внутри меня самой. Что ж, я всегда это знала, будучи ярой приверженкой изречения: хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам. Кто лучше изведет меня до смерти рвущими душу и разум мыслями, чем моя собственная персона? А вот преданная забота и ласковое отношение моей компаньонки только добавляли душевных мук, потому что я, в свою очередь, считала, что не заслуживаю такого отношения. По причинам, мне не ведомым, добрая женщина прониклась самыми теплыми чувствами к совершенно непонятному существу, и вскоре стало более чем ясно, что только ее присутствие сохраняло рассудок в относительной внятности.

Каждый новый день я встречала с мыслью о нем, но как не уверяла себя в том, что Апрель еще жив, поддерживая хрупкое душевное здоровье, оторванность от друзей просто убивала. Могли бы дать весточку, хоть как-нибудь, хоть с Пушем! Хотя, не знаю, обозначил ли пес свое присутствие, может, крадется за паладинами, как настоящая тень в ночи. Но ведь они знают, что я способна на неожиданные поступки! Да с меня станет перебить гарнизон и дать деру.

Ага, ну конечно! Можно подумать, это полуразвалившиеся стены и кучка вышедших в тираж вояк, которых, захоти только, размечу в пять секунд голыми руками, удерживают меня здесь. Моих пут нельзя коснуться, но держат они крепче самых надежных оков. Да, мне довелось расти в жестокое время, и нередко от тех ужасов, что творили некоторые уроды с беззащитными детьми, шевелились волосы на затылке, но лично меня родители любили. Трудно поверить в тот бред, что вывалила на меня чокнутая мачеха Апреля, но я никогда не осмелюсь проверить, насколько серьезной она была, выплевывая свои угрозы бледными до синевы губами.

Ну, и, не пристало отнимать жизни тому, кто создан вовсе даже для противоположного дела. Не убивать, а защищать я их должна. Только, Боже мой, каждый новый день добавляет очередной пункт к бесконечному списку причин, почему следует заменить второе первым. Будто в ответ на эти размышления вспомнилась одна из эллеровских проповедей.

"Поверь мне, любить всех людей очень трудно. Никогда не думай о любви к каждому конкретному человеку. Всегда будет кто-то, кто толкнет, обидит, наорет, ударит... Нельзя полюбить всех. Сосредоточься на ком-то наиболее близком, человеке, которого ты любишь как раз за это, за каждый его недостаток. И старайся именно для него, только для него. Представь единственный, самый лучший мир для единственного лучшего человека. И все пойдет как по маслу".

Странно, тогда мне даже в голову не приходило задуматься, что же знал профессор? Неужели вся моя подноготная была изучена с той тщательностью, с которой он создавал свои проекты? В любом случае, нелегко абстрагироваться от людских недостатков, особенно если любимый человек начисто лишен даже намека на изъян. Ну, правда, не было ни одного! Даже сейчас, спустя столько времени с момента е г о исчезновения, когда в голове мельтешат более-менее трезвые мысли, ничего подобного на ум не приходит. Ни одного порока. Да, для н е г о я бы спасла сотни миров, только подавайте. Тогда. А сейчас... Где ты, бесстрашный глупый мальчишка, взваливший на себя непосильный груз? Что я сделала бы ради тебя? Безусловно, то же самое. Только... не так. Уж больно неодинаковы ваши миры, как и причины, по которым стоит их защищать. С н и м мне было все равно, кто спасется еще, только для н е г о бы старалась, уж больно о н был нереален, так отличался от всех. Апреля я без его мира не представляла. Он так любит свою землю, так старается для своей страны, что нельзя представить его оторванным от них. Парень заработал индульгенцию для всех. Все или ничего для него, все или ничего.

* * *

Меня заточили в замок, который полностью оправдывал свое название — буквально парил в воздухе, располагаясь на выступающем далеко над бездной скальном отростке. Непонятно, как еще не отвалилось и не рухнуло вниз это немаленькое сооружение, насчитывавшее четыре башни и трехэтажные жилые помещения.

Парящий неприступен. Ворота выходят на узкий перешеек, прочие стороны замка окружает пустота. Теоретически, можно было проникнуть сюда с воздуха, но в мире, где нет летательных аппаратов, эта теория никогда не станет практикой. Удрать отсюда нереально на тех же основаниях, но только не обладателю в качестве Тени чешуйчатого Адского Пса с милым, не внушающим страха прозвищем Пушок. Пожелай я, Пуш разнесет все двери и ворота вдребезги и пополам, сожрет всех стражников, а я гордо выйду из руин, не запачкав собственных рук, презрительно и брезгливо морща прекрасное лицо, сяду боком на мощную спину своего питомца и унесусь в светлую даль, оставив позади унылые дни заточения. Представляя эти картины, я счастливо жмурилась. Но тут же со вздохом сожаления вспоминала, что мечты так и останутся мечтами: у Пуша с некоторых пор безлюдоедная диета, а я... ну, все уже в курсе.

Итак, конвой ушел, стражники и Гварла остались. Неприхотливые бытовые занятия занимали считанные минуты, и в свободное время, которого у меня было теперь много, а по правде, только такое и было, я металась по пустым коридорам или застывала на особо приглянувшемся балконе самой высокой башни. За тонкими перилами начиналась пустота, такой широкой и бесконечно глубокой была пропасть, и когда я набиралась смелости глянуть вниз одним глазком, такая же пустота возникала в животе, только она вибрировала, неприятно щекоталась, а внутренности, спасаясь от этой щекотки, испуганно поджимались и поспешно толкали остальное тело поближе к надежной стене.

Именно от нечего делать я и принялась за откровенно бесполезную, в основном абсолютно неблагодарную деятельность: детальный разбор всех своих действий, начиная с момента пробуждения. Сначала просто витала в воспоминаниях, снова и снова переживая как приятные моменты, так и мгновения настоящего ужаса. Казалось, я живу тут уже много лет, столько событий произошло, дай Бог памяти для каждого. Так и потянуло схватить ручку и записать пару событий. Хотя... вот интересно, если бы я не знала, что никаких ручек нет уже и в помине, жажда приняться за мемуары была бы так же сильна? Ну, по крайней мере, неплохой способ чем-то занять себя.

Любой каприз за ваши деньги... Среди множества помещений я нашла что-то вроде кабинета: небольшая комната, в прошлом, вероятно, роскошная и очень удобная. Широкие окна с выбитыми стеклами, многочисленные стеллажи, правда, ни одной книги. Я долго копалась в большом секретере, единственном уцелевшем предмете в этом помещении, пока не нашла кипу довольно чистой бумаги и два бутылька с чернилами: красными и зелеными. Емкость с зелеными была побольше, я прикидывала, как лучше применить их, пока меня не осенило.

Я напишу про все. Вообще про все, ведь история эта началась гораздо раньше того, как я проснулась под пыльной стеклянной крышкой. И так как на самом деле, за этот последний год со мной произошло всякого разного гораздо больше, чем за двадцать два предшествующих стазису, эти события буду описывать зелеными чернилами, а те — красными. Думаю, их хватит, еще и останется.

С пером было хуже, но тут помогла Гварла: у запасливой служанки, по ходу, все имелось при себе. Заметив тщетные попытки приспособить разные щепочки, она вздохнула, покачала головой и вручила мне отличное перо, очень похожее на те, которые я видела в наборах, предназначенных для черчения, в магазине канцтоваров. Так я приступила к своим записям, которые гордо именовала дневником, хотя никогда в жизни этим не грешила. Куда там, мне для чтения было времени в обрез, а писать... Что ж, сейчас только время у меня и есть. Картинка получалась зловещей.

Мои почти годичные приключения после пробуждения, наверняка заставили бы зарыдать от зависти Индиану Джонса, Тома Сойера и Аллана Квотермейна, а может, и Натти Бампо, вместе взятых. И это при том, что упомянутые ребята все же литературные, сиречь, вымышленные персонажи, а я как-никак, настоящая до жути. М-м-м-м-м... ну ладно, ладно, может, Индиану Джонса я еще и не сделала, но при моем образе жизни, думаю, до этого уже недалеко. В любом случае, никто из них не воскресал после смерти. Я о настоящей смерти, ведь мистер Сойер просто сбежал из дома.

Стоя на балконе, я прокручивала все в голове, а потом бежала к столу, чтобы записать, пока не забыла. Перечитывая написанное, я даже грешным делом пожалела, что не смогу это опубликовать, здесь нет издательств и типографий, а то вполне приличный бестселлер бы получился. Я даже над названием поразмышляла. Что-нибудь типа "Жизнь после жизни: из воспоминаний бога". С таким заголовком книжку бы точно расхватали в раз. Но вскоре стало совсем не до смеха.

Все продолжительней становились периоды полной апатии, во время которых я лежала дни напролет в кровати, свернувшись зародышем, периодически расталкиваемая Гварлой, изредка они сменялись приступами бурной деятельности, я истерично металась по своим покоям, представляя разные жуткие вещи, которые могли сейчас происходить с Апрелем.

Клубок не беспокоил болевыми ощущениями, он просто замер, периодически разрастаясь и замедляя все внутренние процессы организма, в том числе и дыхание, а как следствие — биение сердца. Именно пугающая тишина в груди стала настоящим мучением, но я не могла избавиться от пушисто-колючего изверга, и состояние перманентной тревоги страшно изводило, отнимая даже физические силы. Это был настоящий Зов — я снова умирала от желания увидеть его, дотронуться, услышать голос, только исходил он уже не из пластмассовой коробочки, а из моей собственной души.

Пару раз мне казалось, что он пришел. Что он уже в замке, но не может отыскать меня в этих руинах, бегает по бесконечным коридорам, волнуется, зовет. До меня доносился отголосок беспокойного крика, я чувствовала его запах в анфиладах пыльных переходов. В такие моменты пространство вокруг тела сгущалось и пропитывалось тревожным напряжением, покалывающим кожу миллионом тонких иголочек, мешая немедленно сорваться с места. Именно так происходит в страшном сне, когда неведомая сила мешает сбежать от надвигающейся опасности. Я с огромным усилием делала несколько первых шагов, невидимые оковы падали, после чего мчалась, не разбирая дороги, за его тенью, неизменно ускользающей за очередным поворотом. Но любые попытки всегда оказывались одинаково бесполезными: нездоровый транс вдруг развеивался, и я обнаруживала себя в каком-нибудь узком пыльном закуте, тяжело дышащую, с бешено колотящимся сердцем и растрепанными нервами. О, Боже, а кто обещал, что в этот раз будет легче? С чего это мне пришла в голову такая мысль? Может, именно поэтому столько времени гнала от себя даже мысли о личном счастье, чтобы не вляпаться в новый источник страданий? Ну, что ж, не очень-то мне это удалось...

Единственное средство занять руки и голову — дневник, и я катала так, что любо-дорого почитать. Все, полностью. И совсем не стеснялась ни в выражениях, ни в полном и правдивом описании своих чувств и всех событий, с самого начала. Ведь я прекрасно помню тот день, двадцать шестое августа, за несколько дней до...

И ведь складно получалось. Оказывается, я помнила все. А раньше казалось, что нет, ведь любая мысль о прежней жизни причиняла сильнейшую боль. Только не сейчас. Боль, сопровождавшая воспоминания, стала сладкой, тихой такой, ничего, кроме удовольствия, она не доставляла. Да не мазохистка я, просто на самом деле... И о н е м вспоминала легко, без надрыва и истерик. Разлюбила? Нет, вряд ли. Просто... ну, это всегда было как влюбиться в кумира. Я не о тех психопатах, которые дежурят у домов и воруют грязные трусы своих идолов. Скорее о тех, которые... поспокойнее. Фигли толку, что он рядом и твердит о своей любви. Я все равно этого не осознаю, но верю, верю ему, больше, чем себе, и любви его верю. И он всегда далеко, хотя рядом стоит и крепко обнимает за талию, нежно целует и так меня знает. Далеко не душой, душой он вообще слипся со мной, одна у нас теперь душа на двоих. Почему же я всматриваюсь в лица окружающих людей? Почему проверяю, видят ли они вообще моего любимого, сознают ли, что рядом со мной кто-то стоит? Да, да! Ведь единственное, в чем я таки не уверена — в его реальном существовании. Настолько он безупречен, что просто не может быть на самом деле. Поэтому и Наталье я обрадовалась, поэтому и приняла ее как подругу так быстро, забыв годы стычек. Ведь она оказалась в таком же положении, полюбив е г о брата. Он был идеалом для нее. Вот что убедило меня, наконец, в реальности происходящего. Вот когда я действительно поверила. Конечно, я люблю е г о до сих пор! Как я могу е г о не любить, воплощение всех моих мечтаний, идеал, который практически никто не встречает в жизни. Именно таков был о н. И таким остался для меня. Идеал.

А Апрель — ветер. Буря, вихрь, ураган. Он взорвал мой тихий, спокойный, умирающий мирок, смешал мысли, вывернул наизнанку душу, наполнил сумбуром и... жизнью. Он — жизнь. Как я могу не любить его! Все так связалось, так туго перевилось, переплелось и срослось в одно.

Я храню этот мир, и буду хранить. Ради обоих. Так и записала в дневнике. Так и записала.

* * *

А замок был страшно запущен. Куда там до Резиденции, по сравнению с Парящим заброшенная королевская крепость выглядела комфортабельными, лишь слегка запылившимися хоромами. Но вид со стен и башен открывался потрясающий. Совершенно дикий горный пейзаж. Но ни одна вершина не была увенчана белой шапкой, а склоны гор густо поросли зеленым ковром растительности. Получается, Апрель не лукавил, он на самом деле никогда не видел снега? Обидно-то как! Слегка улыбаясь, я представила рыхлый снежок, впечатывающийся в его лицо и засыпающий пушистыми хлопьями прекрасные черты. Он смахивает снег и я ловлю на себе взгляд, обещающий немедленную и жестокую расправу, взвизгиваю и улепетывая изо всех сил, потому что его руки уже тянутся за порцией снега... Никогда такого не будет.

Издалека горы, скалы, хребты казались мягкими складками упавшего на пол разноцветного бархатного полотна, и даже представить себе было трудно, что на самом деле это жесткий камень или вековые леса. Так и хотелось заявить — я куплю это место и буду здесь жить! Да, было бы здорово.

Парящий располагался на самой границе с Мескадом, как я поняла, в бывших Кавказских горах. Здесь где-то должен быть Эльбрус. Интересно, не на его ли вершину, тоже, к сожалению, лишенную своей снежной короны, я гляжу в этот самый момент? В свое время я не была тут никогда, поэтому сейчас пользовалась моментом, жадно впитывая окружающую атмосферу. Для меня это действительно было впервые.