ТЕПЛО
Виктор Сиголаев
Виктор в последний раз ткнул дымящимся паяльником в упрямый провод, коротко глянул в залитый солнцем дверной проем и дернул вилку из розетки. Хватит на сегодня. Повернувшись спиной к свету, стал быстро прикручивать панельку с потрохами самопальной электроники к корпусу раздолбаной электрогитары.
Нужно было поторапливаться, потому как ″Дед″ хитер и коварен. Его появление в мастерской всегда оказывалось неожиданным, а ″последнее китайское предупреждение″ за несанкционированную возню с гитарой Виктор уже получил.
Не то чтобы он сильно опасался старого мастера, ― в конце концов, в шестнадцать лет мало кого боишься. Опять же ― август, в технаре каникулы, личное, так сказать, время. Тем более, Виктор с прошлого семестра ― начальник мастерской студенческого творчества. Маленькая, но шишка. Лицо по всем признакам не только симпатичное, но и ответственное. Между прочим, кому быть здесь начальником сам ″Дед″ и решил, являясь не формальным, для витрины, а фактическим Боссом мастерской, ″преподом″. Вообще, он хороший дядька, древний грузинский пенек Давид Адамыч. Седой как лунь и могучий как гризли, бантики из гвоздей вяжет голыми руками. Вот только с музыкальными ″загибами″ Виктора ″Дед″ боролся отчаянно, беззаветно и... совершенно безнадежно.
Все-таки чего-то он не догоняет в современной молодежи!
Пацаны из ансамбля, точнее ″группы″ (!), в которой Виктор поигрывал на соло-гитаре, уже вкусили прелесть сцены, азарт бесшабашного импровиза и все другие прелести левых подработок на свадьбах и в ресторанах. В том числе и материальные. Наивное творчество уже затмило и важность учебы, и волшебство крымского лета, и даже бушующие гормоны стремительного взрослеющего организма. Точнее... гормоны-то бушевали, куда они денутся? Но ... гитара все же интересней. И, на поверку, гораздо доступней... если по чесноку...
С девчонками как-то не складывалось.
Их непостижимая суть и тянула, и пугала одновременно. Терра инкогнито. Сумеречная зона. Минное поле разочарований на пути к загадочным перспективам сомнительных иллюзий. Непонятных и неосознанных пока. Пара-тройка неловких ″обжималок″ за кулисами не известно с кем, но точно ― с представительницами противоположного пола, что случалось, бывало, в адреналиновом экстазе после выступлений, понимания не прибавили. Хотя и привлекательности не отняли...
Да ну их! ″Соляк″ из ″Калифорнии″ не вытанцовывается, вот это ― действительно проблема! Понятная и осознанная. Что-то он там недослушал в конце. Где-то нужно достать качественную запись, и погонять еще на досуге...
В дверном проеме потемнело.
Виктор инстинктивно прикрыл телом гитару. Как друга в бою. Поздно...
Осознав тщетность попытки, обреченно вздохнул и повернулся. Это залет, боец. Впрочем...
На входе стоял Серега и нагло давил лыбу.
― Блин! ″Железяка″! Заикой с тобой станешь, ― Виктор стал судорожно запихивать гитару в старенький чехол.
Вообще-то кликуха у Сереги ― ″Железненький″. Именно так, уменьшительно-ласкательно. Он зимой начал качаться железом и что-то не так додумал с упражнениями. Желаемой ″мышечной массы″ к своему хлипкому телу он так и не добавил, зато неожиданно для всех приобрел чудовищное рукопожатие, чем без зазрения и пользовался при любой встрече с кем бы то ни было. Наши музыкальные пальчики так и трещали...
― Адамыча не видел? ― спросил Виктор.
Наплевать, в принципе, но хотя бы видимость дисциплинированности создать.
― Дед в токарке. Ты еще долго?
― Уже закрываю... уйди со света, не видно же ни черта!
После сумрака мастерской мир казался просто по горлышко залитым неистовым солнечным светом. Дома слепили белоснежными изгибами колонн, листва на бульваре лениво шевелилась тяжелой зеленью, создавая на асфальте причудливые узоры светотеней, небо тонуло в глубинах собственной пронзительной синевы. С моря пахло... да просто морем! Этот неповторимый севастопольский морской запах словами не передать. На любителя. Тут тебе и водоросли, и выхлоп мазута, и тяжелая ржавчина свай, смешанные с ароматами софоры, кипариса и бог весть какими еще растениями, бушевавшими на побережье.
Возле мастерских пахло еще металлической окалиной...
Виктор поправил гитару под мышкой, сунул ключ в задний карман и направился за Серегой, который, шагая задом, что-то с азартом рассказывал о сладких перспективах грядущего в сентябре стройотряда. Планировался сезонный сбор винограда в Золотой балке. С использованием, разумеется, ресурсов наивного студенчества.
″Не плохо бы, ― без избыточного энтузиазма подумал Виктор, ― еще месяц без учебы: отдохнем, развеемся, можно гитары с собой взять, поиграем инструменталы акустикой...″.
Остановка была недалеко ― через площадь Нахимова два шага, прямо напротив Приморского бульвара. Гордо печатая неуверенный строевой шаг, прямо через троллейбусную остановку по белой полосе промаршировали школьники в необношенной военно-морской форме. Городской Пост номер один. Значит, по времени уже около десяти часов. А репетиция запланирована на одиннадцать. На хлебозаводе за городом. Успеваем вроде. Лобающую вольницу разудалых музыкантов, точнее ― без всякого сомнения, подрастающих эстрадных звезд, игриво носило по клубам, подвалам и предприятиям города. Один раз даже играли на боевых кораблях морфлота. В плане патриотики и укрепления культурных связей...
― Ты куда сегодня? ― равнодушно спросил Виктор.
Вопрос риторический, ибо ответ известен: спортзал, стадион, бассейн...
― На Чайку. Хочу побегать на жаре, подсушить мышцы.
У Сереги живого веса не больше полтинника! Ага, как раз ему подсушиться бы и не помешало. ″Железяка″!
― Ну, давай, мой троллейбус на подходе, ― Серега, ухмыляясь, тянул руку.
― Серый, подожди, ― пихать пальцы в железные тиски Виктор не торопился, ― смотри, девчонка какая...
― Где?
Вообще то, Виктор ее давно заметил, так сказать, рефлекторно, на автомате. Таки, гормоны, как говорилось ранее, хотя в голове ― навязчиво звучащий гитарный соляк из ″Калифорнии″. Музыка музыкой, но в этом возрасте и в этом климате краем глаза замечаешь практически всех девчонок...
― Нормальная такая, ― резюмировал Серега. ― Познакомимся?
А вот этого Виктор не любил, если быть до конца честным.
Опять эти неловкости, мучительный подбор необходимых слов, молчание, пыхтение и сопение. Но... отказываться нельзя. Неписанные, знаете ли, правила пацанских стереотипов. Мерило храбрости и возмужания. Может схитрить?
― Если сейчас в троллейбус не сядет, тогда давай...
Приемлемая отмазка. Может быть, девчонка торопится куда-нибудь? К бабушке, к примеру, к больной. Лекарства везет. А мы со своими банальностями...
Не села. Троллейбус, повизгивая, уплелся прочь. Предатель...
Ну, вот, как задом чувствовал ― встречайте: первая неловкость звенящим напряжением повисла в воздухе. За что боролись, на то и напоролись. И что прикажете теперь делать? Реально знакомиться? Аж мороз по коже...
Девчонка, по-видимому, заметила, что два пацана косятся в ее сторону, а то и трепятся о ней, повернулась и... неожиданно улыбнулась.
И что-то вдруг произошло.
Странное.
Мир вокруг на долю мгновения то ли вспыхнул радугой, то ли канул в сумрак, не успел Виктор толком разобраться. Просто следующая секунда была уже стартом новой реальности, неведомой и невообразимой. Музыка в голове, не доиграв до конца такта, со свистом вылетела из головы. Заодно исчез вдали шум моря и гомон толпы, листва на бульваре настороженно замерла, люди на остановке превратились в условные фанерные фигурки. Неодушевленные. Серегин голос превратился в смутный звуковой фон, в подпевку, в слабенький такой бэк-вокал заезженного шлягера. Че он там сипит? Слов не разобрать...
Паника.
Виктор судорожно пытался вернуться в прежнее благостное состояние, найти точку опоры в новом, неведомом ему мире. Да что же это такое?
Невысокая, лет пятнадцати. В новеньких джинсах не по погоде и в какой-то невообразимо воздушной ярко-синей блузке с какими-то пышными складками на груди. Через-чур пышными складками... на через-чур привлекательной девчачьей груди...
Что это? Что происходит? И почему при всем кошмаре ситуации от пышных складок не отвести глаз?
Темные кудрявые волосы до плеч и не по-южному белая кожа. Огромные голубые глаза, чуть вздернутый нос и совершенно детские наивные губы, на которых поразительной загадкой светится совершенно недетская Джакондовская полуулыбка...
Девчонка повернулась и, цокая босоножками на малюсеньких каблучках, направилась в сторону оторопевших студентов. К двум соляным столпам. Или, как минимум, к одному. Второй ― ″Железяка″, что с него взять?
Чего ж так бухает в груди? Это что за истерика? А ну, спокойно! Тем более, что, обдав легким запахом духов и стрельнув очередной раз глазами, девчонка с улыбкой... прошла мимо. Молча. Важно задрав при этом нос.
Ну, вот, вынырнул похоже. Краски мира возвращаются. И листва шевельнулась в первый раз, и люди. Только... ноги! Вы куда?
Магия! Не сговариваясь, Серега с Виктором потрусили следом за девчонкой. Забыв о стадионе и репетиции. Подмигивая и ухмыляясь друг другу, и ... отчаянно труся внутри. А девчонка еще и оглядывается, откровенно веселясь. Ну, просто издеваясь над горе-ухажерами. Так и шли, словно на привязи, пихая друг друга локтями в тщетной надежде, что хоть кто-нибудь возьмет на себя инициативу первых слов.
Тащились следом и лишь только улыбались идиотски в ответ, когда девчонка оглядывалась. Гипноз какой-то. Заговорить решились только аж через полчаса молчаливого преследования. Заикаясь и бледнея. Тупо и без фантазии, но... как учили более опытные... дон-жуаны. И самое странное, совершенно при этом не чувствуя неловкости. Той самой неловкости, которую с ужасом ожидали.
Эта улыбка...
Она все прощала. Она поднимала. Она заставляла трепыхаться зародышам крылышек в том месте, где сейчас висела гитара, перекинутая через плечо. Какая к чертям репетиция? Кому нужна эта ″Калифорния″? И уже новые слова находились, не такие тупые и банальные, как первые. И уже звучал девчачий смех, и радость пьянящей волной бросалась в голову: ″Ей весело со мной! Могу ведь...″
Через два часа этой волшебной прогулки небеса разверзлись, и хлынул дождь. Обычный южный дождь, который ″как из ведра″, который ″стеной″. Но в этот день обычного не было уже ничего, и поэтому молодые люди бросились искать спасения от этого чудовищного на их взгляд ливня в каком-то незнакомом подъезде. Там Виктор напомнил Сереге про стадион и его запланированной ″подсушке мышц″. Он был настойчив и очень убедителен. До такой степени, что ″Железненький″, видимо, что-то почувствовал и, вопреки своим стальным принципам, перестал быть ″третьим лишним″. Исчез, а Виктор полетел по лестнице вверх ― к своей новой знакомой, которая не долго оставалась в гордом одиночестве. Она почему-то не удивилась. И не спросила, куда делся Серега.
Ее глаза смеялись.
В подъезде Виктор поймал бабочку. Серый ночной мотылек, замечательный разве что своими крупными размерами. Красуясь, парень выпустил насекомое на свободу. В дождь. И девчонка в первый раз не ответила на его поступок улыбкой. Потому что... добро бывает разным.
Да разве в этом дело?
Черт с ним с мотыльком! Оба уже чувствовали, что внутри... стало теплее. Никто не думал, а тем более не говорил о любви. К чему эти сантименты? Было просто тепло... около сердца. Хотя, нет, не просто тепло. Там что-то горело раскаленным угольком, билось и пульсировало. И больно, и сладко.
Вика.
″Виктор и Я″ ― так она писала потом на промокашках в школе.
Виктория.
Их еще и одинаково звали. Оба ― ″Победители″. Точнее, он ― ″Победитель″. А она как раз и есть ― его ″Победа″!
Перед ее домом Виктор в первый раз взял Вику за руку, сам охреневая от своей смелости. Тепло в груди. Оно, как и ее улыбка, все прощало и все дозволяло.
И с этого времени Виктор и Виктория больше не расставались ни на день, разве что... впрочем, об этом позже.
Через три дня ему исполнилось семнадцать и они в первый раз поцеловались. Ей и в правду было лишь пятнадцать лет, и целоваться она не умела. Как и он, несмотря на прежние ″обжималки″ за кулисами. Они оба учились быть нежными. Они оба учились быть взрослыми, и день у каждого из них начинался с мыслей друг о друге, ими же он и заканчивался. А еще были мечты, светлые и теплые, как родившееся новое незнакомое чувство в груди около сердца.
Наступил новый мир, в котором тебе не хватает близости другого человека так же, как и воздуха. В котором ты просто задыхаешься, когда его нет рядом. Или когда он уходит, скажем, на очередную свою репетицию. Или в школу на дополнительные занятия. Чем ″дополнительней″, тем обиднее. Когда человека начинаешь ревновать не просто к другим людям, а к гитаре, к книге, к родителям, или, что реальнее, к школьным товарищам. К друзьям-подругам.
Когда просто невыносимо быть просто порознь...
В новом мире ― новые правила. И согласно этим правилам, не сговариваясь, два человека одеваются в одинаковые джинсы и абсолютно одинакового рисунка клетчатые рубашки ― инкубатор на прогулке. Плевать, что подумают! Мало быть просто рядом, нужно слиться друг с другом, стать одним организмом. Общие жесты, словечки, привычечки. Общие мысли и мировоззренческие категории...
А потом пришла настоящая страсть. Взрослая.
Да пусть сдохнут хоть все мотыльки мира!
За один только миг...
И еще один, и еще, еще...
Как их много этих счастливых мгновений! И как их чудовищно мало!
Время ― это боль.
Через два года Виктор ушел в армию, а еще через год ― Вика стала его женой...
Вроде бы и все. И как у всех.
Вот только...
Эта незатейливая история о том, как легко и необратимо может поменяться мир вокруг тебя. Особенно в шестнадцать лет. И особенно в залитом солнцем южном городе. Когда начинается август...
Это история о коротком счастье.
Коротком, как полет мотылька под дождем. В вечность.
Потому что не было в этой истории напрашивающегося хэппи-енда. И потому что через шесть лет после первой встречи Виктор и Виктория просто развелись. Расстались навсегда. Первая любовь сильна, но не долговечна. Гормоны, зажатые в юности страстью к музыке и отпущенные на волю волшебной девчонкой, через шесть лет стали неуправляемы...
И Виктор все испортил.
А мир снова поменялся.
И далеко не в лучшую сторону, что было само собой разумеющимся.
Но вот только тепло в груди и какая-то необъяснимая, всепоглощающая нежность все же остались...
...Словно трепетный беззащитный мотылек, растворившийся в дожде.
Тепло... на всю оставшуюся жизнь.
