|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вопрос с партией, конечно, находился пока лишь в стадии осмысления. Вроде бы надо ее создавать и просто необходимо уже сейчас искать пробивных людей, но под какую идею их искать, чем их привлекать? У меня ответов на эти вопросы пока не имелись и, даже более того, я пока не мог точно сказать чего хочу от власти, какой я хочу видеть страну. Какой политический уклад и что вообще в будущем нам делать с Николаем? Ведь не зря же его в семнадцатом году скинули с престола, были на это причины и весьма немалые. Но что я теперь знал точно, так это то, что я не желал видеть во власти большевиков. Ни при каких обстоятельствах. Пускай сидят себе в думах, пускай треплются и мирным способом добиваются улучшений, но власть, реальную власть я им давать не хочу. Они же, дорвавшись до нее, спровоцируют гражданскую войну, а мне этого не надо. Уж лучше пускай царь остается на престоле, с разумным кабинетом министром и с думой-говорильней. Но с такой думой, у которой будут хоть какие-то полномочия, а у царя будут ограничения на его монополию, а в стране конституция, дающая всем гражданам Империи равные права. Да, даже сейчас после стольких лет пребывания в этой эпохи я желал видеть равенство — долой дворянство с их привилегиями. Пускай бароны, графья и иже с ними остаются, но пускай по правам они будут стоять на одной ступеньке с теми же самыми крестьянами и рабочими. Никаких благородий и превосходительств, только гражданин и товарищ, господин или мистер...! А царя надо смещать в любом случае, он станет для всех лишь раздражителем. А вместо него посадить другого, например, его сына Алексея при регентстве неглупой бабки Марии Федоровны. Вот она-то женщина разумная и волевая, не то, что сынок ее Николай. Она, если понадобится, сможет пойти на решительные действия.
Так я размышлял, в скуке сидя в осаде и ожидая нашего освобождения. И чем больше я об этом думал, тем больше приходил ко мнению, что сам этими постулатами закладываю основу для новой революции. Свергнуть царя, ограничить его в полномочиях, ввести конституцию и уравнять всех в правах? Уравнять великосветского князя и крестьянина-лапотника? Да это такая бомба, что взорвись она, то страна пролетит через такую мясорубку, что я не сильно стану отличаться от тех же самых большевиков. И придя к такому мнению, я понял, что партия не должна делаться с наскока. Все ее устремления и принципы, все ее догматы должны быть тщательно обдуманы и взвешены, с той лишь целью, чтобы получить желаемое как можно меньшей кровью. А то, что кровь все-таки придется пролить, что к власти в какой-то мере придется применять силу, я уже понял. Понял и принял к сведению.
В конце января в город неведомым образом попало несколько экземпляров британских и американских газет, из которых народ узнал, что царь в Петербурге жестоко подавил народное шествие. Расстрелял митингующих, разогнал шашками и нагайками и провел массовые аресты. Кровавое Воскресенье все-таки случилось!
Общий стиль статей подводил читателя к мысли, что царь наш, Император напрасно применил силу, и ему следовало бы прислушаться к пришедшим к нему людям, дать им волю высказаться. Газета осуждала поступок Николая, в красках расписывая количество жертв и печатая скорбные, кровавые фотографии. Британцы и американцы поддержали простой народ.
Новость эта потрясла Артур. Во всех переулках, на каждом укреплении, в каждой кафешантанке только и разговоров было, что об этом происшествии. Столичная трагедия, не смотря на расстояние нас отделяющее, напрямую влияло на нашу судьбу. Люди правильно сделали вывод, решив, что Николай хватил лишку. В самых низах пошел ропот, гул недовольства, и начальство, заметив брожение, усилило тиски. Офицеры, получив приказ, залютовали, стали на корню пресекать любые разговоры. Наказывали, запрещали, ссылали на губу. Все это, конечно, помогло удержать дисциплину в войсках, но не смогло добавить любви. Солдаты, прошедшие через такие испытания, уже мало чего боялись и иногда в открытую говорили своим непосредственным командирам то, что думают про эту ситуацию в столице. И низшие офицеры, находясь меж двух огней — сверху собственное начальство, требующее дисциплины и устранение инакомыслия, а снизу собственные подчиненные, с которыми они прошли горнило войны и с большим трудом заслужили у них уважение, изворачивались всеми возможными способами, пытаясь еще больше не разозлить солдат. Увещевали их, разговорами убеждали, что хоть царь и не прав, но для нас сейчас важнее выстоять в войне и не сдать крепость. Потому что если сдадим, то это лишь еще больше подогреет возмущение народа и царь будет вынужден еще больше применить силу. Долго шли эти разговоры, долго начальство затягивало гайки, но в конце концов ситуация более или менее устоялась и успокоилась. Солдаты поворчав, закусив удила, взялись за прежнее дело, и Артур вновь нашел в себе силы удержаться. И еще раз я вздохнул с облегчением, а то был такой критический момент, когда напряжение нарастало и казалось оно вот-вот должно было выплеснуться. Но то ли божие провидение спасло, то ли долготерпение солдат, но оборона крепости, на краткий миг ослабнув, снова укрепилась. И лишь некие личности, видимо особо подверженные идеей революции, до сих пор продолжали возмущаться, но после гауптвахты делали это втихаря и особо не афишируя.
В конце января в городе испортилась погода. Задули сильные ветра, нагоняя низкие облака, температура резко упала и снег крупными хлопьями стал заваливать крыши домов и покрывать сопки белоснежными шапками. Японский обстрел видимо по этой причине вдруг закончился и над крепостью впервые более чем на неделю установилась звоноподобная, с ума сводящая тишина. Ни единого взрыва не прозвучало в окрестностях, ни единого выстрела не было сделано с японской стороны. Что-то там у противника происходило, но что именно никто понять не мог. Авиаразведка сидела прикованной к земле и ничем помочь не могла.
Через неделю погода наладилась, тучи ушли и выглянуло солнце, под лучами которого начал быстро стаивать зачерненный угольной копотью снег и моточайка при первой же возможности взмыла в небо. И едва приземлившись, она принесла новости — часть артиллерии малого калибра оказалась снята со своих позиций и отправлена в неизвестном направлении. Вместе с пушками исчезли и люди их обслуживающие, а так же значительная часть простой пехоты. Те места, где ранее стояли палатки оказались нынче пусты. По оценкам разведки выходило, что более десяти тысяч японской пехоты вдруг по каким-то причинам поднялись со своего места и отбыли в неизвестном направлении. И эта новость хоть и принесла радость в крепость, но и погрузила светлые головы генералов в искреннее недоумение. Стессель со штабом быстро поняли, что генерал Ноги окончательно смирился с тем, что не смог взять крепость и теперь приступил к вынужденной тихой осаде, в той надежде, что у защитников скоро должно закончиться продовольствие. А вот куда ушла часть инфантерии, которая по идее должна была штурмовать укрепления, Стесселю приходилось угадывать. Я же догадывался куда....
О том, что бой под Мукденом начался в первой половине февраля, в крепости узнали с большим запозданием. На этот раз наш миноносец впервые за два месяца прорвался в Чифу и принес оттуда свежие новости — Куропаткин под китайским городом крепко держит оборону, отражая сильный натиск японских сил. Бои там идут уже две недели и не затихают ни на один день. Японцы прут, пытаются обойти с флангов, но Куропаткин держится и вполне себе неплохо отбивается. По великой тайне консул в Чифу поделился тем, что у наших под Мукденом действительно появилась авиаразведка из двух моточаек, которые и выясняли расположение и движение сил противника. И именно это обстоятельство помогало нашим выстоять. И хоть Куропаткин придерживался старой тактики высиживания за забором и колючей проволокой, но и у него хватало сооброжаловки и кое-какой решительности, чтобы реагировать на изменения в расстановке сил. И это откровенно меня радовало. Теперь у нас были все шансы выстоять под Мукденом и не сбежать с поля боя с позором. А если учесть, что те войска, которые Ноги, в случае взятия Артура, мог бы отправить на это генеральное сражение, остались большей своей частью на позициях, то наши шансы на успех оказывались очень и очень велики. Ведь по подсчетам Стесселя мы до сих пор удерживали под своими стенами около тридцати-сорока тысяч человек. А ведь эти люди в мою историю, как подсказывает простая логика, вполне могли принимать участие в разгроме Куропаткина. Так что, Алексей Николаевич, чувствую, станете вы скоро героем Русско-Японской войны, выйдете из нее с медалями да с орденами. Как, впрочем, и Стессель. Тоже вот-вот станет настоящим героем и отхватит славы на свою голову повыше макушки. И все это получается только благодаря моим и Мишкиным усилиям. Не было бы нас — все покатилось бы по старым рельсам.
А еще через три недели высиживания за стеной укреплений к нам пришла еще одна новость — Куропаткин выстоял. Выдержал натиск, не позволил японцев обойти себя с флангов и не дрогнул. Три недели он стоял крепко, отражал отчаянные атаки противника, а под конец, когда враг стал выдыхаться, сам ударил казачьими группами в поддых японской армии. И сковал их силы, заставив прекратить всяческие активные действия. К сожалению, казачки, наведя шороха в тылах и сделав свое дело, ушли, а Куропаткин, удовлетворившись ослаблением натиска, не стал проводить поднимать войска в атаку. А так и оставил людей сидеть на своих позициях, оставаясь верным своей натуре. Не очень хорошо он сделал, спасовал, забоялся. А ведь мог единым ударом просто уничтожить противника, рассеять его по китайской земле и тем самым разом решить идущую войну. Таково было мнение многих офицеров в крепости, почти все склонялись именно к такому варианту. Но и без этого Алексей Николаевич одержал победу, не позволив разбить себя. Японец, обессилев, отошел на прежние позиции, а вскоре и вообще снялся с места и ушел. Куропаткин преследовать его не стал, предпочтя сперва пополнить резервы. Что же касается сил противника, то многие приходили к мнению, что у него просто не осталось свободных людей. То есть, потеряв десятки тысяч людей под Артуром, потеряв какое-то количество в боях на территории Китая и в боях под Мукденом, противнику просто нечем было восполнить эти потери. Все возможные резервы давно уже оказались задействованы.
В конце февраля в Артур пришла весенняя погода. Солнце смилостивилось и пролило на землю жаркие лучи, принося с собою радостное настроение. Обычно в такую благостную погоду оживают воробьи и начинают свой веселый стрекот. Но нынче в городе тихо — ни один воробей не прыгнул с ветки на ветку, ни один голубь не искупался в луже. Всех пернатых давно пожрали.
Первыми в городе и в окрестностях с голодом столкнулись китайцы. Те, после проведенных Стесселем у них реквизициями и оставшись совсем без средств к существованию, устроили охоту на летающую живность. В первый же тяжелый месяц они переловили всех птиц, поели всех собак и кошек. В летние месяца от великой нужды промышляли сбором насекомых и, высушивая их и дробя в муку, заготавливали себе лепешки. Те, у кого была возможность, выходили в море, ловили там рыбу и собирали водоросли. Пока была возможность и пока стояло теплая погода китайцы сидели на своих местах, а как пришли морозы, так и стали они сниматься со своих мест и наудачу уходить к японцам.
В городе, конечно, дела обстояли получше. Стессель не бросил гражданских, кое-что им выделил из запасов крепости, но это был всего лишь необходимый для выживания мизер и люди, в основной своей массе, голодая, искали возможности и способы хоть как-то и чем-то набить себе брюхо. И если по первому времени русские, видя как китайцы охотятся за воробьями да голубями, воротили от этого нос, то потом и сами были вынуждены взяться за подобную охоту. И довольно быстро все, что летало и жило под крышами домов, оказалось истреблено. Потому-то и тихо стало в Артуре, ни одна птичка не чирикнула бодро, ни одна кошка не потянулась блаженно на нагретом солнцем камне.
С приходом в город новостей об убедительной победе Куропаткина, люди, истосковавшиеся по сытости, то и дело заводили разговоры о том, когда нас освободят.
— Вот, — считали они, загибая пальцы, — сейчас Алексей Николаевич собирает силы, восполняет потери.... Это один месяц. Потом он пойдет искать японца.... Это, наверное, еще один месяц. Найдет он его или нет, неизвестно. Если найдет, то даст им еще один бой. Если нет, то пойдет до нас. До нас доберется еще, наверное, через пару недель.... Так, что к маю или к июню он будет уже на полуострове. И вот тут вопрос — захотят ли японцы оставаться в клещах и предпочтут уйти? Если они встанут в оборону, то, может еще месяц пройдет, прежде чем Куропаткин их сковырнет. Значит, к середине лета мы будем освобождены..., — и, прикидывая сроки, представляя, что ждать еще долго, люди вздыхали: — эх, дожить бы до этого, не подохнуть бы с голоду.
— Не подохнем, — отвечали задававшим вопросы другие. — К нам на подмогу идет Балтийская эскадра. Как прибудет, так и конец нашей блокаде. И тогда уж можно будет смело в Чифу ходить за продовольствием.
— Так говорят же, что эскадра эта не дойдет до нас.
— Это почему же?
— Так говорят, что Того не даст. Сделает все возможное, чтобы не дать ей соединиться с нами.
— Да, да, точно, — уверенно повторяли другие люди, — вот и я газетах читал еще до войны. Был такой писака один — Жириновский. Так вот тот как по полочкам всю нашу войну разложил. Все правильно писал. И про то, что крепость наша слаба, и про Куропаткина. И про Балтийскую эскадру он писал, говорил, что у нее есть высокая вероятность быть встреченной противником и быть разбитой.
— Это почему же он так считает?
— Вследствие долгого перехода. Машины устанут и многие будут требовать ремонта. Вот так. А у японцев все базы под боком, они там постоянно обслуживаются, проходят проверки.
С говорившим такие вещи зачастую соглашались. Ведь действительно многомесячный переход эскадры вокруг Африки должен был сильно сказаться на кораблях. Но находились и те, кто ставил эти измышления под сомнение:
— Ну и что из того что Жириновский там что-то написал? Я тоже читал его опусы, и я прекрасно помню, как он предсказывал нам сдачу крепости к Новому Году. И что же? Он ошибся! Уже идет февраль, а мы до сих пор сидим в обороне и не даем себя взять. Так что ошибается ваш журналист и никакой он не пророк. И про Куропаткина он вещал, что тот сдаст все бои, а он вон как под Мукденом уделал япошек — любо дорого посмотреть. И те после боя удрапали так, что и следа их найти нельзя. Так что ошибается он и про Балтийскую эскадру он тоже может ошибаться.
— А как же тогда про расстрел рабочих в столице? Он же и об этом писал! И, главное, угадал все!
— Все равно — Жириновский не пророк. Ему просто повезло.
И такие споры в Артуре стали вестись повсеместно. Теперь у народа было одно развлечение — вычислять дату прихода либо Куропаткина, либо Балтийской эскадры. Всем до чертиков надоела эта осада и хотелось уже мирной и спокойной жизни. И вот ведя такие разговоры, порою споря до хрипоты, люди все же приходили к мнению, что дела у японцев пошли из рук вон плохо и вся их военная компания скатывается в тартарары. Тут и иностранные газеты иногда стали появляться, где журналисты высказывали такое же мнение. Немецкие и французские издания с восторгом преподносили этот факт читателям, а вот американские и особо британские, признавая грядущий факт поражения японцев, с тревогой рассуждали о том, что Россия, сломив "благородного" противника, который строго соблюдал все международные нормы, необычайно укрепляла свои позиции. И даже наступившие волнения не давали никакого шанса на ослабление. Наша армия, получив очередной опыт, стала еще сильнее и признавалась едва ли не самой мощной на Евразийском континенте. И из этого факта британцы делали вывод — нашу страну надо ослаблять. И находили для этого два пути. Первый — самим объявить нам войну и таким образом отвлечь часть сил с Востока. И второй — всеми силами подержать волнения внутри нашей страны и таким образом заставить Николая пойти на ослабление режима и вследствие этого отвлечь часть наших войск на подавление. И, судя по всему, журналистский рупор высказывал именно те настроения, что царили при Британском дворе.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
