Макгаффин
Городские легенды Эпохи Контакта
Я оказался возле двери как раз в момент развязки. Генрих перекрывал своим телом проём двери. Он что-то говорил, но я не расслышал, что. Изнутри раздался ещё один выстрел, и Генрих, скорчившись, повалился на тропинку. Из двери выглянул молокосос — тот, который со скотчем, я не знал их по именам — посмотрел на Генриха и выстрелил в него ещё раз, в голову. И только после этого он увидел меня и мой пистолет.
— Положи оружие. — Сказал я. Я уже не на пике формы, короткая пробежка от конторы до подстанции заставила меня сбить дыхание.
— А! — Сказал молокосос. — Так ты и есть тот загадочный друг, снабжавший нас жучками! — Он говорил так спокойно, как будто не добил только что человека контрольным выстрелом в голову. Получается, не такой уж он и молокосос был...
— Положи оружие. — Повторил я. Пистолет он держал в опущенной руке, поэтому я счел возможным продолжить разговор.
— И что будет?
— Положи. — Сказал я. — Увидишь.
— Что я увижу? Что ты будешь делать с ансиблем?
— Ансиблем? — Растерянно переспросил я.
— Хорош твой друг. — Хохотнул молокосос. — Получается, он использовал тебя втемную, как и нас?
— Какое тебе дело? — Мрачно спросил я.
— Мне? До тебя и твоего друга мне нет дела. Но эта штука не должна находиться в частных руках.
— Она уже находилась. — Возразил я. — Акэбэшники передрались друг с другом, и она попала в руки Крамера.
— Ну да. — Согласился молокосос. — Значит, эту часть истории твой друг тебе рассказал. Но теперь, с твоей помощью, он снова привел нас к ней. Этим мы и отличаемся от частных лиц. Убьешь меня, за мной придут другие.
Мне показалось, что он поднимает пистолет, и я выстрелил. Я целился в сердце, но попал куда-то в район печени. Он тоже выстрелил, но в пол. Может быть, это была уже судорога. Он упал на пол подстанции, скорчился и начал подергиваться. По науке, его надо было добить контрольным в голову, но у меня не поднялась рука. Всё-таки я не мокрушник. Я перешагнул через тело Генриха и зашел в помещение.
Первое, что я увидел, были тела, замотанные скотчем и сложенные у стены. Крамер и его подручные были убиты выстрелами в затылок. Сверху на их телах лежал второй молокосос. Он шевелился, но это были не судороги. Я понял, что пуля пробила грудную клетку, и он пытается вдохнуть, но не может. В руке он сжимал пистолет. Потом я оглядел пол и стены комнаты. Сейчас, сквозь запахи пороховой гари и свежей крови, сложно было почувствовать тот запах, который я заметил из своего укрытия, но я понял его происхождение.
Это не было запахом склепа. Это не было даже запахом бойни. Такую бойню санитарная инспекция закрыла бы в первые же полгода. В этой комнате много лет — даже, получается, много десятилетий — убивали людей. Иногда поодиночке, иногда, как сейчас, большими группами. Трупы, конечно, вывозили, но стены и пол не мыли. Даже из шланга не споласкивали. Впрочем, нештукатуренные кирпичные стены и бетонный пол бывшей трансформаторной подстанции отмыть было бы сложновато.
В помещении была хорошая принудительная вентиляция, поэтому кровь и комки внутренностей засыхали быстрее, чем сгнивали. Я подавил приступ тошноты, и только потом восстановил последовательность событий. Получалось, что стрелять по Крамеру и его ребятам начал первый молокосос, тот, который лежал на полу с пробитым легким. Генрих выстрелил в него, а второй выстрелил в Генриха. Получалось, что молокососы с самого начала были заодно. Генрих хотел использовать втемную их, а они использовали втемную Генриха. И меня. Я сглотнул и все-таки сделал два контрольных выстрела.
После этого я все-таки нашел в себе силы посмотреть на макгаффин. Почему-то я чувствовал себя как тот крестьянин из земной сказки, который убил дракона и должен теперь сам стать драконом. Ансибль, как назвал его тот молокосос. Где-то я слышал такое название, только где?
Сначала я увидел стоящий на столе компьютер. Обычный офисный моноблок с клавиатурой, колонками и глазком видеокамеры в рамке монитора. Рядом с компьютером стоял... собственно ансибля я не увидел. Он был скрыт под огромным ребристым алюминиевым радиатором, похожим на системы охлаждения доисходных компьютеров, только в несколько раз больше. Проследив ведущие к ансиблю провода, я понял, что эта штука питается от трёхфазной розетки, а подключена к компьютеру обычной витой парой.
Разглядев всё это, я посмотрел на экран компьютера. Компьютер был включен. На нем была запущена видеотелефонная программа с развернутым во весь экран окном видео. На другом конце видеотелефона перед камерой сидел молодой парень, глядевший на меня с выражением... Выражение его лица показалось мне странным, но я не понял, в чем дело. Была в нём какая-то ещё странность, но я в тот момент не смог её сформулировать.
— Вы кто? — Спросил я.
— Сорри — послышался из колонок голос — Ай ду нот спик ёр лэнгвадж. Ду ю спик инглиш? Олд инглиш?
Почему-то это вопрос вызвал у меня в памяти целую цепочку воспоминаний. Школьный урок, мы с Генрихом играем в "феодала", и тут меня выдергивают отвечать. Yes I do. My name is Victor. I am two and half epoch old, that's approximately eleven Earth years. Our colony was established by Mayflower arcship in year two thousand seventy eight by Earth calendar. Our ship left Solar system in two thousand fourty nine and we had no contact with Earth or other colonies after our ship started Bussard engine.
— Ес Ай ду — сказал я — Э литтл.
— Хорошо. — Сказал человек на экране на староанглийском. — Виноват... вы.. — Он провел по лицу ладонью, потом помотал головой. — Вы... Вы можете протереть камеру? Её... забрызгало.
Я схватился было за носовой платок, но почему-то мне стало противно. Я снял со второго молокососа маску, которой он закрывал лицо — мой контрольный выстрел её почти не испачкал — плюнул на неё и протёр объектив встроенной в монитор камеры. Заодно я, как смог, протёр и поверхность экрана. Это было плохой идеей, мелкие брызги превратились в разводы.
— Спасибо. Вы можете объяснить мне, что тут происходит?
— Кто вы?
— Простите... Дерьмо. Это... это какой-то качественный переход. Все предыдущие, во всяком случае, знали, кто я такой. Давайте... давайте попробуем так. Я расскажу вам, кто я такой. А вы мне расскажете, что тут происходит.
— Что происходит?
— Э... дерьмо... виноват... Вы только что убили человека. Почему?
— Он... — Правильный ответ был "он убил моего друга", но почему-то эти слова застряли у меня в горле. — Он не хотел бросать оружие.
— Э... Это хорошая причина... Давайте попробуем так. Вообще, у вас часто убивают?
— Нет.
— А какое-то конкретное число вы назвать можете? Сколько у вас убийств в год на душу населения?
— Я... я не знаю. Я как-то даже не интересовался этой статистикой.
— Понятно. Дерьмо. Когда за пять минут убивают шесть человек, это часто или редко?
— Это очень часто.
— А когда за четыре месяца убивают двадцать человек?
— Месяца?
— Дерьмо. — Я не видел его рук в поле зрения его камеры, но мне показалось, что он считает на пальцах. — Тридцать два ваших года.
— Это тоже очень часто.
— То есть, это ненормально?
— Нет. В смысле, да, ненормально.
— Значит, здесь сейчас произошло что-то ненормальное. — Он говорил медленно, делая паузу после каждого предложения. Я кивнул, подтверждая, что я его понял, а заодно и что действительно у нас происходит что-то ненормальное. Он продолжил. — Очень хорошо. Я хочу... дерьмо... я хочу узнать, что это. Гражданская война? Социалистический эксперимент? Коллапс политической системы? Психиатрическая... э... эпидемия?
— Я... — Я понял, что у меня нет готового хорошего ответа, и попытался получить время, чтобы собраться с мыслями. — Вы мне обещали сначала сказать, кто вы.
— Не совсем это... неважно... Хорошо. Я представитель комиссии Сибирско-Уральской... дерьмо. Эта штука называется ансибль. Это устройство связи. Мгновенной связи. Мгновенной связи на межзвездные расстояния. Я нахожусь на Земле. — Я почему-то не сразу понял, что тот Ёθ, про который он говорил, и Earth со школьных уроков староанглийского — одно и то же. Он заметил мою растерянность и стал махать руками, подбирая другие слова. — Терра. Гея. Африка, Азия, Америка, Европа. Антарктида. Австралия. Домашний мир людей. Планета, откуда ваши предки улетели.
— О Боже — сказал я.
Всё, что Генрих говорил мне про макгаффин, внезапно перестало быть загадками и приобрело простой и буквальный смысл. Штука, которая запрещена известными нам законами природы. Штука, в которую никто не поверит. Штука, доказать существование которой можно, только предъявив её. Штука, которая ценнее всего, что есть в нашем мире. Штука, за которую никто никогда не может заплатить настоящую цену.
— Я могу объяснить, что тут происходит. — Сказал я — Этот ваш ансибль... он слишком ценный. Он настолько ценный, что дешевле убить предыдущего хозяина, чем пытаться с ним договориться.
Человек на той стороне экрана издал сдавленный звук, потом закрыл лицо рукой — классический facepalm — и некоторое время сидел в таком положении.
— Но... Подождите. — Продолжил он, немного придя в себя. — Это, конечно, многое объясняет, но... У вас ведь есть какое-то правительство? Я не знаю... Президент? Король? Полевой командир? Крестный отец? Иерарх?
— У нас есть президент. Собственно... я тоже не понимаю. Вы могли сказать, что будете разговаривать только с президентом.
— Мы так пробовали. Нам привели... Нам сказали, что это президент. Через два дня... через половину вашего года... Его убили прямо перед камерой. Его мозги до сих пор на стенке. Её даже не помыли. Мы не знаем, как выглядит ваш президент. У вас же всё под куполами. Вся радиосвязь под куполами, между куполами связь только по кабелям, я правильно понимаю?
— Да. Рентгеновские вспышки...
— Да, мы догадались. Все сотовые сети и телевидение вещают только под куполами, поэтому мы не можем слушать ваши коммуникации. Мы вынуждены... мы не можем верить тому, что вы рассказываете, но у нас нет никаких других источников...
— Вы можете высадить на нашу планету человека?
— Технически можем. Но мы не можем построить корабль, который смог бы взлететь с вашей планеты... в смысле, взлететь без вашей помощи.
— Мы можем выводить грузы на орбиту. У нас есть метеорологические спутники, спутники предсказания вспышек...
— Мы знаем. Проблема не в этом. Что, вообще, изменит высадка человека? Что человек может сказать такого, чего нельзя сказать по ансиблю?
— Он и будет источником информации. Для вас.
— Ага. Его, так же, как и ансибль, посадят в подвал, и этим все кончится. А может, просто расстреляют в том же подвале. Точнее, мы не понимаем, как и что можно сделать, чтобы этого не произошло. Если вам нельзя доверить ансибль, как мы можем вам доверить жизнь землянина?
Я понял, что у меня нет хорошего ответа на этот вопрос. Если честно, у меня не было вовсе никакого ответа. Землянин, видимо, понял это.
— Мы не знаем, как предотвратить такое, поэтому мы не рискуем устанавливать контакты с другими колониями, пока не поймем... Вообще, я начал спрашивать про правительство. Вы сказали, у вас есть правительство. Вы можете отнести эту штуку... я не знаю... в полицию? В газету? На телевидение?
— А её можно отключить от питания?
— Да, ненадолго. Там есть аккумулятор.
— Тогда... Черт. Проблема в другом. Эта штука была в руках правительства. Уже была. В руках Агентства Колониальной Безопасности. Они передрались из-за неё друг с другом, поубивали друг друга, и теперь эта штука в руках... бандитов.
— Вы бандит?
— Да. Только... — Я оглянулся на тело Генриха — Только уже без банды.
— И вы боитесь, что если вы отнесете её в полицию, она снова попадет в руки этого вашего агентства, и начнется то же самое?
— В общем, да.
— И что же вы собираетесь делать?
— Понятия не имею. — Честно сказал я.
Я посмотрел на землянина на другой стороне экрана, и мне показалось, что он плачет. Присмотревшись через разводы крови на мониторе, я понял, что мне не показалось.
