Комик

Комик (от нем. Komiker, Komikus, в свою очередь от лат. cōmicus) — амплуа, а также актёр, исполняющий комические роли.

Режиссерский курс Щуки.

Статическая мизансцена. Игорь придумал отличный этюд — солдаты-срочники в музее. Зал музея. Справа — обнаженный бюст античной богини, слева на скамеечке отдыхает прекрасная живая дева — длинноногая, в миниюбке, в блузочке, в чулках в сеточку. Это наша одногруппница секси Надя. Перед бюстом богини замер "прапорщик", за ним выстроилась череда срочников. Головы срочников повернуты отнюдь не к мраморной богине. И только бедный прапорщик смотрит в мрамор. Этюд назывался "Экспонат" (это было задолго до Шнура).

Я был срочником, стоящим последним. И если первые в шеренге только повернули головы, то я почти целиком развернулся к живой богине. И пялюсь на нее во все глаза. Впитываю красоту.

Для срочников нужна форма. Игорь взял в костюмерной старые советские гимнастерки, штаны, ремни, пилотки. Прапора одели, как положено прапору, фуражка, брюки с лампасами, даже ботинки нашли. А вот с сапогами — засада.

Сапог на всех не хватило. Игорь обегал всю Щуку, но нашел еще пару сапог. Занял у курса Иванова, кажется. Только сапоги оказались бракованные. Внутри подошвы выгнуло как от пожара, ступни целиком не засунешь. Ходить в таких сапогах невозможно. Что делать? Я посмотрел на осунувшееся лицо Игоря и говорю: ладно, давай их мне. Я на носочках постою. Десять минут? Подумаешь, задача.

Генеральный прогон перед показом. Принимает ВВ, куратор курса.

И вот — смена мизансцены, мы расставили выгородку, разбежались по местам. Я вынес сапоги в руках на сцену, поставил и сунул туда ноги. Стою на пальцах. Забавно, я так даже выше ростом кажусь. Я приосанился.

ВВ оглядел мизансцену, улыбнулся. Вроде доволен. Потом ко мне:

— Овчинников, что ты стоишь, как герой-любовник?!

— Ээ...

— Добавь смущения. Смущайся! Еще!

Я добавил. Зрители-режиссеры засмеялись.

— Вот! — одобрил ВВ. — Теперь хорошо. Зафиксируй.

Так я понял, что от меня ждут точно не героя-любовника.

* * *

Задолго до этого.

Военные сборы. Отдельная трубопроводная бригада под Нижним Новгородом.

Репетируем присягу.

Я беру автомат наизготовку, встаю по стойке смирно. Подбородок задран, лицо торжественное.

— Курсант Овчинников, для принятия воинской присяги, ко мне! — командует замком взвода.

— Есть!

Иду, печатая шаг.

Слышу странный звук. Смотрю — это замком взвода мучительно сдерживает смех. Его сгибает. Но меня не собьешь. Я репетирую присягу.

— Тарищ заместитель командира взвода, курсант Овчинников для принятия присяги прибыл! — чеканю я.

— Торжественно присягаю...

Замок опять сгибается. Красный.

— Блин, ты замучил, — говорю я шепотом. — Издеваешься?

— Овчинников! — говорит он. — Слушай, хватит. Я не могу, когда ты с таким лицом идешь.

Я потом посмотрел в зеркало, когда брился. А что не так? Лицо как лицо.

Красивое даже.

Можно героев-любовников играть. Точно.

* * *

— Думаете, я всегда играл героев? — говорит Порох. Он суров и мощен, как литая старинная мортира. Боксерская челюсть в седой щетине, лысина отливает патиной. — Э, нет. Это в кино вы привыкли, что я герой. А в театр Сатиры меня когда-то приняли как комика.

Александр Шалвович Пороховщиков, наш мастер. Порох.

Когда я его увидел в Гитисе на поступлении, я подумал: "Это же тот актер, из "Свой среди чужих"!" Оказывается, он ниже ростом.

А теперь я учусь у него на актерском курсе.

— Завтра будет пересдача сценречи, — объявила преподавательница. — Тебя, Овчинников, это особенно касается. Что у тебя с упражнениями? Всем знать теорию и практику. Дома перед зеркалом потренируйтесь. Овчинников! Ты понял?

— Понял, — я вздохнул. Из всех предметов мне труднее всего давались сценречь и танец. Особенно с танцем беда. Временами я чувствовал себя как сороконожка, которую спросили, с какой ноги она обычно начинает движение. Вот как можно одновременно быть почти Траволтой на танцполе — и таким бревном в учебном классе? Однажды в клубе "Кабана" негр-кубинец, подвижный как ртуть, пожал мне руку, признавая свое поражение. Я сделал его в латине, а на уроке не могу повторить три движения, не запутавшись в ногах. Чертовы шаги!

С речью лучше, но далеко до совершенства. Остальных на пересдачу оставили с акцентами и южным выговором, а нас с Пашкой — за лень и глупость.

Порох вошел в зал — седой, мощный — вместе с вокалисткой и сел в первом ряду. Его темные глаза смотрели на нас отрешенно и задумчиво.

Пересдача началась. Нас было четверо. Две девчонки, Пашка (не тот, что с Танцором диско, другой) и я.

— Кто начнет? — спросила педагог по сценречи.

— Давайте я.

Я сделал шаг вперед. Рассказал теорию и принялся за практику.

Упражнение называется "Колокол". Оно в принципе простое — встаешь, ноги чуть шире плеч, руки прижаты вдоль тела. Нужно качаться с ноги на ногу, изображая язык колокола и произносить при этом "БОМММ-БОМММ", начиная с низких нот и до самых верхних. Главное, чтобы звук шел из груди, а потом из головы. Это упражнение развивает резонаторы.

Я это упражнение делал дома, прекрасно знал. Даже перед зеркалом репетировал. Так что в себе я был уверен. Как настоящий адепт системы Станиславского, даже в учебное упражнение я вложил внутренний монолог и киноленту видений. Я представлял, что я не просто колокол, а колокол из фильма Тарковского "Андрей Рублев", который отливают в последней новелле, и что я духовное воплощение шута, которому вырвали в начале фильма язык за правду, а теперь меня отлили в бронзе и дали мне новый медный язык, и я звоню над всем миром, над этой юной возрождающейся Русью, которая скоро сбросит рабское монгольское иго, и я смотрю на всех с высоты полета воздушного шара, подо мной проплывают поля и реки, и рыбаки в лодках, и табун лошадей, и я звоню. И звон мой чист и ярок. И разносится далеко.

— Начали, — сказала педагог по сцен.речи.

И я начал.

— БОМММ, БОМММ, — очень низко.

— БОМММ, БОМММ, — чуть выше.

Я делаю — и чувствую, что вокруг меня что-то происходит.

Смех. Затем — грохот горного обвала.

Порох стал багровый, как помидор. Никогда его таким не видел. И хохотал. По лицу катились слезы.

Что-то не так? — подумал я. И удвоил усилия.

Порох рубанул ладонью воздух, задыхаясь.

— Ты! — крикнул он своим мощным хриплым голосом. — Комик!!

И продолжил смеяться. Рядом с ним плакала от смеха преподавательница вокала, а педагог по сцен.речи — стояла с красным лицом, она честно пыталась сдержаться.

— Овчинников, спасибо, — сказала она наконец сдавленно. — Все.

На этом экзамен благополучно завершился. Всем поставили "зачет" и отпустили.

После ко мне подошла Тамара и говорит со своим характерным гортанным акцентом:

— Спасибо, что рассмешил Пороха.

Я рассеянно кивнул.

А я стою и не могу понять. Как я это сделал?

Я же герой. Не комик.

============ Александр Пороховщиков (Клавдий), Алла Демидова (Гертруда) и Владимир Высоцкий (Гамлет) в спектакле Юрия Любимова "Гамлет", Театр на Таганке