Телохранитель

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Рассказ

Москва, 1997 год

Когда тебе двадцать восемь, тридцатилетие — нечто умозрительное, как смерть. Ты знаешь, что оно будет, что будет теперь уже скоро, но, тем не менее, пока еще не осознаешь этого во всей полноте. Однако, когда приближается двадцать девятый день рождения, мысли о надвигающихся трех десятках приходят все чаще и становятся все мрачнее; начинается подсчет актива и пассива. Актив Кристины был: кошка, двухкомнатная квартира в десяти минутах от метро, профессия референта. Пассив: тридцать лет в пугающей близости, потерянная работа; и смерть, похоже, еще ближе, чем тридцатилетие. Но даже на фоне всей этой унылой перспективы едва ли не самым страшным было полнейшее одиночество — если не считать кошки, никто близкий в ее жизни не присутствовал. Совсем еще недавно Кристина строила неплохие планы на бухгалтера шефа, однако, когда она с таким треском вылетела из конторы, все радужные надежды пошли прахом. Запасной парень, с которым она встречалась время от времени (на всякий случай) позавчера хлопнул дверью — видите ли, с ней стало невозможно общаться, она стала нервозной и истеричной... На него бы она посмотрела с такими проблемами...

Сегодня была сделана очередная попытка эти проблемы решить: утром Кристина собралась, решительно вышла из дому с уже написанным по всей форме заявлением, с вещдоками, и отправилась за две остановки метро в отделение милиции, к которому относился ее район. У путей старалась близко к краю не подходить, от слишком пристальных мужских взглядов держалась подальше, в толпе не задерживалась, от людей с руками в карманах почти шарахалась — в общем, правила безопасности, кажется, соблюдала. Однако перед зданием милиции вдруг остановилась.

У дверей курили двое — фуражки сдвинуты на затылок, лбы блестят от пота, а глаза — явно от недавно выпитого, и у обоих одинаковые, как у близнецов, пузики, обтянутые кителями с почти рвущимися от натяжения пуговицами. У порога, опустив голову на лапы, подремывал бездомный пес, грязный, огромный, как жеребец, и, уходя внутрь, один из стражей народного спокойствия перешагнул через неподвижную тушу.

От этой картины ей вдруг стало тоскливо и почти физически дурно. Всю эту сцену можно было смело фоткать и помещать на борд с надписью 'Спи спокойно, организованная преступность'. Кристина представила себе, как входит в дежурку и видит перед собой третьего близнеца из этой породы — почему-то она была уверена, что обнаружит его жующим или, хуже, полуспящим; представила, как у нее принимают заявление, обещают заняться — дня через четыре, когда ее труп опознают...

Она развернулась и поехала домой. На душе было тоскливо и так погано, Кристина напрочь забыла обо всех предосторожностях — просто перемещалась, как автомат, выходя на нужных остановках, поднимаясь на эскалаторы и пропуская вперед старушек с сумками, а посему, когда, впрыгивая в уже закрывающиеся двери, налетела на кого-то, то даже вскрикнула от неожиданности и вдруг вспомнившегося испуга, прижав руки к груди и выронив сумочку. За спиной съехались тяжелые створки, и в лопатки стали упираться локти тех, кому тоже повезло вбежать следом за ней, проталкивая Кристину дальше в толпу. Испуг вмиг перешел в панику, когда она осознала, что не может подобрать сумочку, улетевшую куда-то в сторону, а ее оттесняют все дальше и дальше. На попытки протолкаться к ней реакция была ожидаемой и понятной — русский народный фольклор и сплочение рядов, пресекающее всякое движение.

— Там... — ее голоса не было слышно за грохотом колес даже ей самой, и Кристина уже готова была расплакаться, когда между стоящими вплотную двумя кавказцами просунулась рука с ее белой сумочкой, которая теперь обзавелась темно-серым отпечатком чьего-то ботинка.

Облегчение было таким, что на несколько секунд она онемела и, кажется, окаменела вовсе, видя только эту руку; даже не злосчастный этот ридикюль, а руку — мужскую руку в сером рукаве. 'Спасибо', — пробормотала Кристина, наконец очнувшись, совершенно машинально, понимая при том, что ее не услышат, и прижала сумочку крепче к себе. Однако, к ее удивлению, в ответ донеслось почти заглушенное грохотом 'не за что', а над плечом одного из кавказцев впереди обрисовалось лицо спасителя, тут же скрывшееся за чьей-то рукой, ухватившейся за верхний поручень.

Дура, приговаривала Кристина, выходя на своей остановке и направляясь к выходу. Дура, полная дура. Ведь еще вчера решила, что ни в какую милицию не пойдет, никому ни о чем говорить не будет, что лучше всего — продать к чертовой матери квартиру и уехать куда-нибудь, и тогда, может, повезет, и про нее просто забудут. Вот и надо было сидеть дома и не высовываться...

— Девушка...

От голоса за самым плечом Кристина вздрогнула, но не обернулась. Парадокс — оставшись без парня в почти тридцать лет надеяться, что мужской голос за твоей спиной окликает не тебя...

— Девушка, — повторил голос громче, и его обладатель, нагнав ее, добавил: — я извиняюсь...

Вокруг было многолюдно, от мчащихся машин далеко, и Кристина рискнула остановиться и посмотреть в сторону говорящего, задержав дыхание и чувствуя, что руки начинают подрагивать. Лицо рядом оказалось лицом спасителя сумочки — лицо улыбалось, и смеющиеся глаза смотрели прямо на нее.

— Я извиняюсь, — опять произнёс он, и улыбка стала вдруг смущенной, — но мы не могли с вами раньше видеться?

— Да, виделись, — ответ прозвучал помимо воли холодно и почти сухо. — Вы мне сумочку подняли сейчас в метро. Спасибо, кстати.

— Да не за что... Нет, я имею в виду — раньше...

— Раньше — нет, — отрезала Кристина и двинулась вперед.

Знакомиться сейчас с кем-то не было настроения — это во-первых. Попытка была пошлой и истертой многовековыми использованиями — это во-вторых. Ну, а в-третьих, спасителю сумочек было лет двадцать, а подобные личности с женщинами ее возраста знакомятся либо для того, чтобы с комфортом потерять девственность, либо для самоутверждения, либо будучи инфантильными любителями мамочек... Либо эта конкретная личность желает познакомиться конкретно с ней, чтобы выполнить конкретное поручение, полученное от вполне конкретного человека...

— Девушка... — Парень обогнал ее и пошел спиной вперед, не обращая внимания на толкающих его прохожих. — Я опять прошу прощения. Я испробовал два способа, и каждый оказался неудачным.

— Не поняла... Что? Способа чего?

— Познакомиться с вами, — улыбка стала еще шире, и Кристина почувствовала, что улыбается в ответ, такой она была обвораживающей и заразительной. — Ну, вот вы и улыбнулись... В метро это я на вас натолкнулся. Ну, знаете, как в кино — сумочка падает, ах, ох, спасибо, не за что, да что вы, а как вас зовут... Не удалось. Помешал человеческий фактор в виде толпы. Да и вообще, это, наверное, работает, только когда ты и сам как в кино — красавчик с экранной небритостью, а я на свой счет не обольщаюсь.

'А зря', — вдруг подумала Кристина, помимо воли скользнув оценивающим взглядом по собеседнику. Ну, нет, не Том Круз, конечно, но вполне даже. Этакий симпатичный брюнетик с недавним южным загаром, а главное — взгляд уж очень необычный. Глаза у него были не карие, даже не серые, что уже было бы оригинальным, а какие-то не то зеленые, не то желтоватые, как поздний мед. И улыбка. В общем, ничего себе так...

— Вот прием с 'а мы не виделись ли?' я и сам всегда считал пошлым и дурацким. Ну, и не ошибся. Это работает, только когда девушка сама не против сегодня завести знакомство, а вы, как я вижу, в деловом настроении, поэтому... — он развел руками, и проходящий мимо мужик в костюме едва успел увернуться, бросив что-то нелестное. — Так что я решил просто подойти и представиться, потому что вы сейчас уйдете, и я не уверен, что случай сведет меня с вами снова, когда вы будете в настроении. Меня зовут Вадим, и, если вы скажете, что я должен сделать, чтобы вам понравилась идея со мной познакомиться, я исправлюсь.

— Для начала развернитесь по ходу движения, — засмеялась Кристина, — а то вас затопчут.

— Есть, — отозвался тот, с готовностью зашагав рядом. — Вы не послали меня к черту сразу; это хороший знак?

— Наверное, — игриво шевельнула плечом она, покосившись в его сторону. Как он сказал... Вадим?

— Что еще мне надо сделать, чтобы вы сказали, как вас зовут?

Ответ застрял в горле, когда ее взгляд встретился с другим взглядом в толпе; именно этого взгляда она и боялась все сегодняшнее утро — пристального, неподвижного, какой она видела в 'Мире животных' у хищника не перед прыжком, а когда он еще затаился в зарослях, оценивая расстояние и возможности жертвы...

Все-таки следят. Все-таки... Как долго? Внезапно ладони похолодели, а голова чуть поплыла; видел ли он, откуда она возвращается? А если да, то видел ли, что внутрь не заходила? А вдруг нет...

— Что сделать? — переспросила Кристина, постаравшись, чтобы голос не изменился, и подцепила его под руку. — Проводите меня. Здесь недалеко.

— Да хоть в другой конец Москвы, — заверил Вадим, и ей показалось, что он перехватил и проследил ее взгляд на того, в толпе; вслух, однако, ничего не сказал. — Итак?

— Кристина.

— Кристина... Вам это имя очень подходит.

— Почему?

— Потому что у красивого человека должно быть красивое имя.

Ответ был ожидаемым, однако она чуть не зарделась; совершенно банальный комплимент был сказан таким непререкаемо убежденным тоном, так просто, что не возникало никаких сомнений в том, что был констатирован очевидный факт. Сказать в ответ на такое обычное 'спасибо' у Кристины не повернулся язык — это прозвучало бы глупо; не сказать ничего — тоже не слишком умно, но продолжить разговор у нее все никак не получалось — спиной чувствовался взгляд того, другого, и голова просто отказывалась работать...

— У вас холодные руки, — вдруг неожиданно заметил Вадим, а когда она вскинула к нему глаза, не зная, возмутиться ли, пояснил, снова улыбнувшись: — Прошу прощения. Медицинские познания не слишком вовремя... Извините.

— Нет, вы это о чем? — все-таки нахмурилась она; тот, кажется, смутился.

— Невропатология гласит, что в стрессовой ситуации у человека сужаются сосуды, а поэтому холодеют ладони, щеки... Отсюда и 'бледность от страха', у многих — от гнева; вот я и подумал — вы испугались чего-то или просто злитесь на мою назойливость?

— Вы медик?

— Значит, злитесь?

— Нет, — улыбнулась Кристина, бросив последний взгляд по сторонам, и, не увидев 'хвоста', решила перестать пока об этом думать. Как говорила Скарлетт О'Хара? 'Не буду думать об этом сегодня'. — Так вы медик?

— Почти.

Ну, конечно, дура... Какой он в этом возрасте медик! Наверняка еще учится...

За эти пару минут их краткой беседы то ли сама она вдруг забыла, что ей уже давно не двадцать лет, то ли поведение Вадима никак не соотносилось с его возрастом; как бы там ни было, не возникало ощущения, что она, взрослая женщина, говорит с каким-то юнцом-студентом. Стало быть, инфантила, ищущего мамочку, вычеркиваем, отметила она про себя. Самоутверждаться ему, кажется, тоже не слишком надо — по крайней мере, не за счет более взрослой подружки. Несмотря на временами прорывающееся смущение, причиной которого является стойкое желание понравиться, он, кажется, во всем остальном вполне в себе уверен. Стало быть, либо ее избрали как кандидата на лишение девства, либо — в конце концов, выглядит она очень даже ничего, может же она и просто понравиться...

— Вы...

— Стоп, — решительно прервала его Кристина, пытаясь не дать настроению снова испортиться. — Если мы не переходим на 'ты', я начну входить в состояние стресса. Злиться начну, проще говоря. Если, конечно, ты не ждешь, что я тебя усыновлю.

— Это было бы нежелательно, — усмехнулся Вадим и нарочито печально вздохнул: — Прошу прощения, морально изувечен архаическим воспитанием и обременен правилами хорошего тона.

— И что они гласят?

Надеюсь, не то, что 'надо уважать старших', договорила она про себя.

— Надеешься — что? — переспросил он.

— Что? — спохватилась Кристина; тот пояснил:

— Ты сказала 'надеюсь, не'; дальше я не расслышал.

Вслух заговорила, констатировала она обреченно, и, заставив себя улыбнуться, кивнула на подъезд своего дома, до которого осталось метров двадцать.

— Надеюсь, твои правила не гласят, что на первом свидании не заходят в дом к девушке?

— Если это — свидание, я их подкорректирую, — откликнулся Вадим с энтузиазмом. — А если будет и второе, готов обсудить и другие поправки.

— Значит, обсудим, — заверила его Кристина, вспоминая, не забыл ли ушедший позавчера запасной игрок что-нибудь отличительно-мужское на видном месте.

* * *

В комнате было темно, и человека, стоящего лицом к задернутому шторой окну, было почти не видно. Лишь на несколько мгновений, когда он прикуривал, свет зажигалки осветил воротник рубашки — и все.

— Так что? — нетерпеливо спросил сидящий в кресле мужчина.

Стоящий у окна промолчал и лишь передернул плечами.

— Слушайте, я вам вопрос задал!

— Точнее, — сухо бросил тот.

— У вас есть успехи? Вы следите за ней? Она была где-то... есть что-то, о чем вы не знали?

— Нет. И да.

— Что — нет? — раздраженно повысил голос человек в кресле. — Что — да?!

— Нет. Не была. Да. Слежу. Сегодня она познакомилась с парнем, — стоящий у окна усмехнулся. — Его зовут Вадим. Довольно приятный в общении брюнет с зелеными глазами.

От кресла донесся вздох.

— Понятно... И что дальше? Что все это значит?

Плечи снова едва заметно передернулись.

— Я вам сообщу.

Темная фигура, не попрощавшись, двинулась от окна к двери, а человек в кресле остался сидеть, сердито бормоча что-то себе под нос.

* * *

Сегодня все валилось из рук: Кристина едва не разбила любимую чашку с синим котенком и надписью 'Kitty', уронила полотенце в раковину, где стояла жирная сковорода, залитая горячей водой, а когда пришел Вадим и вручил ей букет лилий, то вазу, выскользнувшую из рук, спасла исключительно его реакция. Ставя в воду цветы, Кристина едва не впала в депрессию окончательно: цветков было пять, нечетное количество, однако самих веточек — две, и, хотя она знала, что, к примеру, в японской культуре это считается романтичным и символизирует пару, настроение заметно подгадилось, вызывая в памяти образ ухоженной могилки.

Чтобы прийти в себя, она оставила гостя в комнате и ушла варить кофе. Кофе, к слову сказать, Кристина и без того всегда варила скверный, а сегодня просто превзошла саму себя. Издевательски шипя, густая темно-коричневая пена побежала на плиту, залив огонь и сразу же пропитав кухню запахом горелого.

— Чтоб тебя... — пробормотала Кристина, чуть не плача, хватаясь за джезву и отставляя ее на соседнюю конфорку; обжегшись, затрясла рукой, вскрикнула.

— У тебя все в порядке? — донеслось из комнаты. — Может, я помогу?

— Нет-нет! — отозвалась она поспешно, срывая полотенце с крючка. — Все нормально!

Продолжая вполголоса ругать себя, Кристина распахнула форточку, выгоняя полотенцем горький дымок — ветра сегодня не было, и в стоячем летнем воздухе не ощущалось даже крошечного сквознячка. Во дворе было пусто, несмотря на выходные, только соседская кошка развалилась в тени. И еще какой-то ненормальный сидел прямо на солнце — на скамейке у ее подъезда...