Степное солнце

'Все умирают, но не все живут по-настоящему'

Часть 1

Обиженная

Пролог

— Отец недоволен будет! Меч — не палка, нечего им размахивать, точно девка, что от ворон отбивается! — грозно прикрикнул Заур, сложив руки на груди.

Его противник, сплюнув под ноги слюну и кровь, осмотрелся в поисках оружия. Клинок, поймав полуденные лучи светила, блеснул у самого края утоптанной площадки, некогда бывшей загоном для овец.

А вдоль забора, ограждавшего задел, собралось уже достаточно наблюдателей: одни облокотились на обструганные все в зарубках жерди, другие следили за поединком, присев на корточки и перетирая в зубах соломинку, третьи чуть в отдалении задумчиво замерли, может быть вспомнив свой первый бой. Большинство ухмылялись, глядя на то, как копошится в пыли мальчишка, едва способный пока поднять тяжелое оружие, врученное ему старшим братом. Слава Мечу, на лицах зрителей не мелькало презрение, лишь усмешка, да и в ней было больше понимания, чем веселья. Те, кто не раз бывал в битвах и не раз кланялся грозному богу, смотрели по-отечески на неоперившегося птенца — второго сына вождя — худой, смуглый мальчик стоял прямо, не пригибаясь в страхе перед первенцем, высоким, уже отличавшимся статью воином, успевшим вкусить кровь врага, и этим малец заслужил свою толику уважения.

Залюбовавшись на первого сына арадова, Заура, Урика осадила коня, взмыленного после долгой скачки, у самого забора, заставив чуть посторониться общинников. Женщина убила достаточно врагов, чтобы не просто иметь право на мужа — она уже могла выбирать мужчину по своему желанию. Интуиция, не раз спасавшая воительницу в бою, говорила — этот юноша прославит себя, как когда-то его отец, вставший во главе целого рода. Урика выбрала бы Заура... если бы могла. Старший сын арада унаследует власть и ему уже давно определена первая жена — дочь соседнего вождя. А не быть первой, значит, не быть никакой.

Младший единокровный брат воина, Имк, который ныне пытался достать уворачивающегося безоружного наставника мечом, пока не отличался статью и силой, да и рано еще ему было, но думалось всаднице, что судьба мальчика не связана с ратным делом. Его мать — вторая жена вождя — была улянкой. Их племена селились по самым берегам Страшного моря, часть из них перемешалась с теми, кто пришел на больших кораблях из-за горизонта и построил каменные города на каменном берегу.

Среди улян были отличные воины, спору нет, но больше среди них было мастеров, умевших делать украшения и оружие, а гончары у них были так уж совсем отменные, особенно когда освоили мастерство пришедших из-за Страшного моря, оттого улянские кувшины почти не отличались, а то и лучше были тех, что привозили из Вольных прибрежных городов в Степь.

Мать Имка воительницей не была, зато слыла рачительной хозяйкой: девы улянские умели держать оружие, но не шли ни в какое сравнение с варанами, чьи женщины наравне с мужчинами бились за свободу, богатство и, конечно же, за жизнь, ведь ни о чем другом и не думается, когда на тебя летит враг с обнаженным мечом или устремила свое жало стрела. Да еще слыла вторая жена той, кому благоволили сами боги...

— Держи двумя руками!

Окрик Заура выдернул Урику из размышлений. Конь под ней заходил, ему хотелось продолжить скачку, уж больно застоялся он за то время, пока хозяйка его праздновала в кругу воинов очередную победу и знатную добычу.

Воительница отпустила поводья, давая скакуну свободу, но перед тем как им с конем унестись в степные просторы, мелькнули перед взглядом женщины огромные голубые глаза, словно кусок неба летнего, как дорогую ткань, откромсали ножом и бросили среди высокой травы у самого загона.

Третья жена вождя была с далекого Севера. Она в семье арада появилась не так давно. Но все заметили, что сердце достойнейшего из воинов при чужестранке билось вдвое быстрее. Он весь подбирался, приосанивался, вспыхивал, как костер, хотя в пору было затухать и ежиться — северянка была, точно холодная река в самые злые зимние месяцы, точно одинокая скала, каких нет в варанской степи, такие каменные столбы, слыхала Урика, есть у Страшного моря, да еще там, на севере, откуда родом арадова третья жена.

Никто не знал правды о северянке. Но шептались, что она — рабыня и куплена была арадом на Большом Базаре у Великой Реки, по которой плыли корабли с Севера на Юг и с Юга на Север, неся в дальние концы мира мех, в котором утопали пальцы, оружие с дивными узорами, ткани, яркости которых позавидует и степное разнотравье.

Тут, правда, вскипала Урика: не раз слышала она, как улянки расхваливали тончайшие, яркие материи, что привозил арад из походов. Сама же воительница их восторгов не разделяла. Прочность нагрудника — вот что требует восхваления. А что касается цветов, так ее степь была много красочней. В то время года, возрождалась земля ото сна, мир точно засыпало изумрудами, преображалась Степь, украшала себя молодыми травами, ветер волновал это Доброе море, заставляя сердце сладко замирать от бушующего внутри урагана — предчувствия чего-то большого, чем ты сам; оно весной настигает любое живое существо, способное еще хоть что-то чувствовать. А осенью переливы от ярко желтого до темно-красного, от пожухлой травы до горящих огнем листьев создавали красоту, которую не могли передать все драгоценные каменья в короне Императора За Злыми Водами, а говорят, его шапке равных по красоте и блеску нет на этой земле. Какие ткани сравнятся с этим?

Имя третьей жены арада тоже было северное, в нем чувствовались холод и снег. А вождь, похоже, и правда думать рядом с ней переставал, раз купил ее с маленькой дочкой. Обиженная, так называли малышку в араде. И если сначала в этом было пренебрежение, то сейчас больше сочувствие. Говорят, крошечке перебило упавшим деревом левую ногу. Кости боги хоть и свели вместе, но все имеет свою цену — девочка ходить-то ходила, но хромала, ногу подволакивала. Третья жена над ней орлицей вилась, хотя сейчас пыл ее чуть поумерился, понесла она от арада, и все ждали, что вскоре явится на свет дитя, и гадали, какого же цвета будут глаза у отпрыска.

Имя у девчонки тоже было сложное, мать одна ее так величала, арад же брал жену, придаток ему нужен был лишь потому, что северянка, говорят, скорее бы на меч кинулась, чем с дочерью разлучилась, опять же по слухам, но с именем малышки вождь церемониться не стал, и с тех пор в роду звали маленькую северянку Манат, надеясь, что богиня болезного ребенка вскорости с покоем препроводит в свой мир загробный. Но девочка оказалась выносливой и упрямо цеплялась за нелегкое житье в большой степи. Хотя... Урике было ее жаль. При араде дочь, но такую вряд ли кто возьмет в жены, воительницей ей тоже не стать, чтобы самой мужа выбрать. Суждено Манат провести жизнь за станком ткацким. Что же, боги великие знают, кому что давать. Может, так и лучше будет. Хотя сама варанка и в ужасном кошмаре не могла представить себе такой участи. Если и снимет ее с лошади что, так только стрела или меч.

Говорят, в стране за Злыми Водами детей искалеченных да больных убивают. Так поступали и многие племена Великой Степи. Но северянка родилась на другом конце света. Там, видимо, законы были иными. У них женщины за оружие брались реже. А чтобы рожать, важно ли какой походкой ты к ложу идешь?

Глава 1

— А ну, пошла отсюда! — рявкнул старый Исикул, топнув ногой.

Манат дернулась было назад в кусты, но нога запуталась в траве, что овивает все, чего касается, и, покачнувшись, девочка рухнула навзничь.

Старик Исикул любил порядок. Когда учатся воины, бабы да девки, кто в руках оружия не держал, гонялись им нещадно, ведь заповедовали варанам боги войны — их верные мечи — лишние взгляды забирают силу, заставляют ошибаться. Это не сражение, не праздничные игрища с поединками. Он бы и мальчишек гонял, да нет таких в араде, кто с положенного возраста меч в руки не брал.

Как назло, Имк поднял голову, услышав шум в кустах, и, оторвав взгляд от брата, сразу же получил хороший пинок, заставивший мальчика, размахивая руками, полететь носом в пыль.

Заур никогда добрым не был. Манат всегда казалось, что не любит он брата. Правда, мать не раз говаривала, что все наоборот, что учит он уму-разуму мальчишку. Только ведь сам арад младшему сыну иную судьбу усмотрел — призвал учителя из селения подданных Империи. Носатый, лысый, нестарый, но уже и немолодой выходец из далекой загадочной страны обучал мальчика числам и символам, которые были приняты в Империи за Злыми Водами и которые использовали все мало-мальски грамотные степняки.

Мужчина всегда хмурый и серьезный, знавший несколько языков, рассказывал второму сыну арада, почему вода течет и огонь горит, по велению каких богов это происходит, а богов он знал неисчислимое множество, и у разных народов они были свои; показывал чужестранец и настоящие чудеса: смешивал невзрачные порошки и получал яркие краски, твердый металл в его руках тек, как ручеек, принимая форму того, чего хотел Имков учитель; объяснял он и как, и какие травы надо использовать для лечения болезней и ранений. И Имку нравилось учение. Но злой Заур часто гонял брата с мечом, заставляя осваивать воинскую науку. Зачем он это делал, Манат не понимала. Имку не нравилось размахивать тяжелым оружием и получать тычки от брата. Зато ему нравилось подсчитывать для матери количество зерна в амбарах, масла в бочках, шкур в тюках. Сравнивать сколько дадут за прекрасную выделенную кожу, которой славился арад, в одном городе Пересекших Страшное море и в другом, учить язык Империи, певучий, перекатывающийся во рту, как кусочек медовой соты.

Ведь у всех в араде было свое место и свое занятие. Особо оберегались мастера кожевенные, что жили при Большом доме. Они умели окрашивать шкуры, делать их мягкими как перышко или наоборот твердыми как камень. Желающих купить все от одежды и обуви до бурдюков, которым не было сносу, с каждым летом становилось только больше и это если не считать, что возы кожи отправлялись на продажу в Вольные Города у Страшного моря. И это тоже было интересно Имку. Так зачем же заставлять его держать оружие вместо тонкого стилоса?!

Хотя ей ли таким вопросом задаваться? Манат даже называть себя своим именем было нельзя. Только мама в моменты грусти, когда глаза ее затуманивались от слез и воспоминаний, называла дочь тем именем, каким нарек девочку отец. Хельга говорила, он был сильным воином, страшным с мечом, но вражья стрела оборвала его жизнь, и, как оказалось, не только его.

И теперь жила голубоглазая девочка на два имени на два мира. И не было для нее нигде дома. Хотя нет! Манат научилась жить не там где место, а там где люди. И ей было хорошо с мамой и с Имком, показавшим девочке, как рисовать сложные символы, и что они означают, как считать. Крохотная восковая табличка с отколотым краем, подаренная вторым сыном вождя — это, пожалуй, самое дорогое из вещей, что было у Ман, и ею она дорожила больше собственного дыхания.

Второй сын хозяина один из немногих, кто с ней дружил. И сейчас отползая на карачках поглубже в травяные заросли, Ман ругала себя за то, что пришла, видеть полные обиды и злости глаза друга ей совсем не хотелось, а стеснять его тем более. Дети жестоки, но даже в них есть участие.

Наконец, продравшись сквозь высокую траву, девочка вскочила на ноги и, не оглядываясь, поковыляла к амбарам Большого дома. Пока она ползла, жесткая трава цеплялась верхушками-колосками за рубаху и Манат пришлось отдирать липких травяных детенышей от грубой плотной ткани, чтобы не нарваться на подзатыльник.

— Опять ходила за Имком?

В тени ближайшего амбара стояла Сатана, старшая сестра Имка. Тонкая девочка, была на два лета старше брата, небольшого росточка, легкая, они с другом Ман были удивительно похожи. Огромные миндалевидные глаза, черные как ночь без Лунной Богини, черные же волосы, смуглая кожа. Она обещала стать красавицей и может не воином, но луком уже пользоваться умела. Ей тоже была уготована своя судьба: два арада уже сговорились о судьбе молодой полукровки, и стать ей, как придут должные годы, первой женой сына арада за рекой.

Сати тоже входила в тот небольшой круг детей, с которыми Манат водила дружбу. Точнее они с ней, потому что допустили Обиженную в свой мирок.

— Я ничего плохого не сделала ведь, — северянка все же чувствовала себя виноватой. Ей совсем не хотелось видеть, как обижает старший сын Имка, ей хотелось друга приободрить.

— Знаю, но ходить туда, пока Заур брата учит, не надо, — девочка подошла к Манат и осторожно вынула из светлых волос названной сестры листья и прилипший репейник. — Пойдем в дом. Работу доделать надо. Мать недовольна будет.

Хозяйкой дома была, не как принято среди арадов первая, а вторая жена. Улянка Самсара. Ей повезло, сдружились они с первой женой арада, а та была сильной воительницей, в руках которой меч обращался сверкающим вихрем, а лук бил без промаха. Так договорились жены, что ни одна в дело другой не лезла. И если всем, что связано с воинами, лошадьми и оружием ведала первая жена, то Большой дом достался второй. Варанка даже сына воспитывать начала только тогда, когда ему можно было меч в руки дать, до этого сопли утирала и наседкой была улянка. Ныне же что Заур, что Имк были для Самсары одинаково родными.

Со временем стала замечать улянка и Манат. Северную жену тепло в доме не приняли. Слишком отличалась мать от них, слишком своевольна была для купленной рабыни, взятой в жены. Выбора, однако, не было, гнев хозяина — это гнев бога. А кому хотелось вкусить гнева бога?

Сначала смотрела улянка на девочку, как на цыпленка хилого. Бесполезный и не прибьешь, да и жалко вроде, не сама такой стала, боги так захотели. Потом, поручать ей начала кое-что по дому делать, что беготни не требовало. Мать учила с иглой обращаться. Так и стала Манат своими молодыми глазками да проворными пальчиками штопать под зорким взглядом второй жены и по ткани и по коже. Как ни странно, дочь была допущена до этого дела раньше матери. Пока не понесла от арада северянка Хельга, в руки ей не давали то, что будет носиться или то, что будет едой или питьем, боялись, привлечет чужестранка вредных духов или того хуже — проклятье.

Вот и сейчас Манат требовалось отдать на руки Самсары три рубахи заштопанные. Сати тоже на месте не сидела. Всем в Большом доме было дело. Девочке постарше и работа сложнее доставалась: Сати обучалась тому, как ткать. Все должна уметь женщина, особенно будущая хозяйка Большого дома, пусть и другого арада. Должна она стоять над рабами и чернавками, знать, как инструментом пользоваться, следить за качеством ткани, что из-под чужих рук выходит, а одевать будет весь арад. За работой Манат сидела недалеко от названной сестры и тоже училась краем глаза. Иногда подходила, чуть касалась пальцем тонких нитей-струн. Говорят, для мастера каждая нитка по-своему звучит, оттого и знает он, что ткань получится хорошая или наоборот, и где что заменить или подтянуть надо.

Девочки поспешили в дом; светило за полдень перевалило, а за работу еще никто не садился. Даже странно, что никто не уследил и не донес Хозяйке о том.