Хиж-2018: Дети ветра

Дети ветра

— Лето уходит. — Старый шаман вздохнул и взял пучок стеблей. — Завтра я спою свою последнюю песню.

Рамин давно знала об участи деда, но все равно не смогла сдержать слез. Петь должен самый старый — таков обычай, и от него зависит жизнь всего племени.

— Не плачь. В Подводных Чертогах я наконец встречусь с Кирах. Я очень соскучился по ней за этот год. Во снах она звала меня, молодая и красивая, резвясь среди стаек мальков.

Память о бабушкиной песне была еще слишком ярка. Рамин будто снова оказалась в том страшном дне на исходе лета, когда вся община поклонами чествовала согбенную старуху, неспешно бредущую к Одинокому Утесу.

Кирах воздела руки к облакам и запела так, как поют только раз, заглушив зловещий рев прибоя и громовые барабаны. Она ни разу не моргнула, когда холодные брызги жалили тело. Песнь — рокочущая и низкая, как сами сизые тучи — то гудела водопадом, то звенела и перекатывалась как ручей. Никогда прежде манта не отзывалась так быстро. Иные Говорящие с Небом горланили целые сутки, прежде чем огромное существо выныривало из грозы.

Манту нужно не только приманить, но и проводить, чтобы следующим летом она не забыла путь назад. Поэтому старики всегда оставались на берегу. Они пели и пели, а в глубоких морщинах блестела соленая влага.

Вереницы людей восходили на спину гиганта по острым треугольным крыльям. Мужчины волокли сетки с земляными орехами, женщины несли на головах высокие корзины. Пять долгих месяцев будут лить дожди, и остров с одинокой фигуркой исчезнет в пучине. А весной, едва северный ветер разгонит хмарь, поднимется вновь, чтобы радовать хозяев свежей зеленью и сочными плодами.

Дети ветра полжизни проводят под облаками, где всегда солнечно и тепло. Рамин больше всего на свете любила созерцать бескрайние просторы с высоты и наслаждаться особенно вкусным воздухом, какой бывает лишь вдали от океана. Но в тот день девушка впервые захотела остаться, чтобы отправиться в Подводные Чертоги вместе с дедом, где ее давно ждала родня. А здесь, в мире смертных, она не нужна никому, кроме неба.

— Все через это проходят, — сказал Амгар, отложив сеть. — Кто-то раньше, кто-то позже. Это невозможно забыть, но можно привыкнуть. Ты молода и красива — совсем как Кирах из моих снов. И скоро найдешь новую семью — свою.

— Понимаю.

— Но все равно плачешь. Не переживай, лето сушит слезы. Больше лет — меньше слез. А теперь ложись спать. Завтра много работы.

— Споешь перед сном?

Шаман улыбнулся.

— Конечно, милая. Хоть ты и взрослая девочка, но как не спеть тебе в последний раз?

* * *

Грозовое кольцо медленно, но верно сжималось над островом. Пока еще далекие молнии без устали сверкали в фиолетовом мареве, то расходясь, то скрещиваясь, будто сияющие мечи невидимых исполинов. Манта по привычке паслась над тучами, жадно глотая трескучие клубы. Гром, похожий на яростный барабанный бой, ее ничуть не пугал.

Зато островитяне пребывали в тревожном возбуждении и старались побыстрее покинуть дома, похожие на каменные колодцы с плетеными крышами. Но перед этим проверяли, хватит ли орехов, взято ли все необходимое и просто прощались с родными стенами, о которых придется забыть на долгие дождливые месяцы.

— Пора, — сказал Амгар, накинув плащ из водорослей.

Жители уже выстроились в очередь, прочертив к Одинокому Утесу две пестрые линии всех оттенков зеленого. Накидки и плащи беспокойно шелестели на ветру, попискивали младенцы, взрослые смиренно молчали и не смели поднять голов. Шаман шел через почетный строй, покашливая и потирая горло. Ему далеко до мастерства Кирах, значит петь придется долго. Что же, Одинокий Утес — лучшая сцена для последнего выступления.

Старик взошел на нее, презрев холод в босых ногах, и воздел руки к сверкающим тучам. Ослепительные сполохи отражались от мокрого брюха манты. Небесная рыба не сразу услышала зов, но вскоре поплыла вниз, мерно покачивая треугольными крыльями. На бронзовых лицах переселенцев заиграли улыбки. Люди радовались не столько избавлению от страшной гибели, сколько скорому свиданию с любимым небом. Там, среди солнечной выси и дышится легче, и поется громче, и любится охочей.

Замершие островитяне ожили, засуетились. Сетки за спины, корзины на макушки — и вперед, на белоснежную шершавую спину. Но вдруг пред мордой существа ударила молния, а следом ярче солнца вспыхнул огромный огненный шар. Взрыв был столь силен, что сдул крыши, а шаман лишь чудом удержался на скале. Люди в ужасе разбежались кто куда, ревя не своими голосами. И только старик не дрогнул и не на миг не прервал призывную песнь, но манта ее больше не слушала. Она поднималась все выше и выше, судорожно трепеща кончиками крыльев, пока не сгинула в сгустившихся тучах.

* * *

— Третий зонд потерян, — доложила Даша Панкова. Голубые глаза диспетчера неотрывно следили за показаниями приборов, пополняющимися все новыми и новыми данными — внезапная авария поставила на электронные уши всю наблюдательную сеть. — Молния повредила реактор. Жертв нет.

— Почему зонд прошел через грозовой фронт? — сухо спросил капитан. Седовласый усач Матвей Дементьев восседал в кресле словно сфинкс, царственно возложив руки на подлокотники и вскинув подбородок. — Кто писал полетную программу?

На мостике стало тихо, как в морге. Лишь щелканье клавиш напоминало о том, что экипаж не вымер всем составом. Наконец встал Ярик и не без опаски сказал:

— Я, товарищ капитан.

— Вы признаете ошибку?

— Так точно.

— Запись в журнале: младший оператор Ярослав Лапин отстранен за нарушение первого пункта.

— Но... — парень помрачнел и опустил заблестевшие глаза. — Я же только... это мой первый полет.

Старик хмыкнул.

— Вам ли не знать, пассажир, что первый полет легко и просто может стать последним. Вы как никто другой должны понимать, чем грозит вмешательство в естественное развитие иных форм жизни, особенно разумных. Повезло еще, что никто не погиб.

— Матвей Валентинович! — в сердцах воскликнула Даша. — Ну пустяк же!

— Тишина на мостике, — он повысил голос, что позволял себе лишь в исключительных случаях. — Мы ученые. Космические разведчики. Элита элит. В нашем деле пустяков не бывает, а за каждый промах придется отвечать по всей строгости Устава. От нас зависят судьбы целых планет и цивилизаций, поэтому провалы недопустимы. Если вы, товарищ Панкова, считаете пустяком гравиядерный взрыв в десяти километрах от единственных сапиенсов на планете, то настоятельно советую задуматься о смене работы. Пока ограничусь выговором с занесением в досье. Вопросы, возражения?

— Никак нет, — пробормотала девушка.

— Отлично. Продолжаем задание. Ярослав — всего доброго. Увы, не могу сказать, что был рад с вами работать. Если надоест сидеть в каюте — подсобите Варюшке на камбузе. Надеюсь, готовите вы лучше, чем программируете.

Человек, которого только что лишили мечты всей жизни, молча удалился. Капитан сделал вид, будто провинившегося на борту никогда и не было, и с ходу начал вносить коррективы.

— Семен, проверьте маршрутный лист и выведите все автоматы из зоны шторма. Завтра лично полетите на "Сфере-12", она более надежна и лучше защищена. Гроза грозой, а исследования никто не отменял.

* * *

Если бы не буря, с поставленными задачами легко бы справился и робот. Зонд возьмет нужные пробы и проверит важные области, он будет быстр, незаметен и никогда не допустит ошибки. Но машине не станет любопытно, почему юная дикарка каждое утро приходит на одинокий утес и подолгу стоит с ладонью у лба, будто Ассоль в ожидании Грэя.

Для робота она — бесполезная случайность: в лучшем случае щелкнет пару снимков и полетит дальше черпать воду и бурить камни. Но старшему оператору Семену Кирову поведение аборигенки показалось если не странным, то весьма интересным. В первый раз и вовсе подумал, что со "Сферы" слетела маскировка, и очень скоро в преданиях островитян появится легенда о спустившейся с небес колеснице богов.

Но радоваться посильной лепте в зарождающуюся мифологию Семену придется на Земле, ведь за нарушение первого и самого важного пункта Устава его навсегда отлучат от космоса. А первый пункт Устава краток, прост и не терпит кривотолков: вмешательство (прямое или косвенное) в естественные процессы развития строжайше запрещено. И пусть пред тобой хоть Помпеи, хоть "Титаник", хоть Гаврило Принцип — нельзя и точка.

Поэтому пилоту оставалось лишь наблюдать и пытаться понять, что или кого высматривала Ассоль на мокром скользком уступе, в то время как остальные члены первобытной общины занимались своей первобытной рутиной — ловили рыбу, мастерили всякую примитивную всячину и выкапывали земляные орехи, похожие на бежевые мячи для регби.

Очень вкусные, кстати, эти орехи. Нечто среднее между лещиной и кокосом — жирные, маслянистые, а внутри целый литр сладкого и полезного молока. Что важно — никакой скорлупы, только кожура, которая легко чистится каменными ножами. Это оружие было у всех без исключения общинников, даже у малышей. Впрочем, называть ножи оружием не совсем справедливо — воевать местным не с кем, а за все время наблюдений еще никто не поднял руку на сородича.

Месяц назад Даша интереса ради велела зонду выкопать один орешек, с чем созданный рыть и бурить автомат прекрасно справился. А чтобы капитан не обвинил ее в нарушении священного и незыблемого первого пункта, протащила добычу на борт как образец. Оный образец экипаж из четырех человек "исследовал" целую неделю, в сумме поправился на три с половиной килограмма, но так и не доел. Неудивительно, что заключенные на крохотном островке гуманоиды жили на этих плодах не одну тысячу лет.

Для пущей подстраховки Варюшка составила подробный отчет с описанием состава, энергетической ценности, вкусовых качеств и перспектив выращивания на Земле. Да, коки на кораблях дальней разведки умеют не только разогревать пайки, но и исследовать флору и фауну не хуже ксенобиологов на случай, если придется питаться подножным кормом. И такие случаи хоть и нечасто, но бывали.

В общем, для охотников-собирателей условия идеальные, но докуда разовьется цивилизация на площади в десять футбольных полей? Любой мало-мальски смыслящий в этой теме даст неутешительный прогноз. От этого Семену стало особенно жаль молодую дикарку в лосинах и топике из рыбьей кожи. Внешне она ничем не отличалась от людей и была красива даже по земным меркам. Высокая, загорелая, поджарая, с длинными темными волосами и чуточку раскосыми глазами. Ей самое место на обложке модного журнала, и каждый раз при виде ее ученый испытывал странный сплав азарта и возбуждения, будто нашел древнее сокровище и любуется им в гордом одиночестве, не собираясь ни с кем делиться.

И в то же время оператор оставался безмолвным наблюдателем и никоим образом не мог присвоить находку себе, хотя порой невыносимо хотелось. Он подлетал так близко, как только мог, и зависал напротив утеса, наслаждаясь трепещущим каскадом на крепких бронзовых плечах. Девушка манила его как свеча мотылька, и как и положено мотыльку, однажды Семен подлетел слишком близко к запретному пламени.

Набежавшая волна вдребезги разбилась о камень, окатив пеной зонд. Маскировка отлично держала снег и дождь, но такой объем влаги разом переварить не успела. Струи потекли по бортам и кабине, открыв взору очертания идеально-ровного серебристого шара. Дикарка, пред которой вдруг из ниоткуда появилось нечто за гранью ее понимания, резко отшатнулась, оступилась и рухнула с утеса. Скала невысока — метра два всего, но под ней притаились серые спины валунов.

Упавшая распласталась на них как тряпичная кукла, раскинув в стороны руки-ноги, а камень под ее головой украсила алая струйка. Кровь вмиг смыло прибоем, но столь же быстро заалела новая. И хоть биорадар поймал пульс, с каждой секундой сердце билось все тише, а как назло начавшийся прилив грозил утащить беднягу в темную бездну.

Семен в растерянности смотрел то на девушку, то на редеющие пики кардиограммы, прокручивая в памяти Устав и ища в священном для многих тексте спасительную лазейку. Но правила разведчиков известно чем писаны, и никаких лазеек попросту не существовало. Нет, нельзя и запрещено вряд ли удастся истолковать как-то иначе. В Академии РДК делали на это особый упор и тщательно готовили кадетов к подобным событиям. Например, показывали архивные записи ранних экспедиций, где инопланетян пожирали дикие звери, пришедшие с войной соседи гнали в рабство женщин и детей, а безумец в подземном бункере тянулся дрожащим пальцем к красной кнопке.

Показывались эти эпизоды часто и обязательно под циничные комментарии лекторов, чтобы раз и навсегда вытравить из молодняка даже намеки на жалость и — как следствие — тягу менять чужую историю. Разведчики, говорили они, не глупые родители, что держат своих детей в теплицах или пытаются исправить собственные ошибки за их счет. И дело вовсе не в какой-то маниакальной жестокости, зависти или страхе. Просто любое, даже самое благое вмешательство спустя годы или столетия приведет к таким последствиям, что ядерная война покажется сущей ерундой. Если раздавать технологии направо и налево, то очень скоро у слишком юных и потому не самых гуманных протеже снесет крышу от незаслуженно обретенного могущества, и в итоге альтруизм аукнется так, что уже человечеству понадобится чья-то помощь. Такое не раз и не два происходило с народами, чьи пропитанные радиацией и ядом руины нынче изучают археологи. Поэтому пусть лучше сами набивают шишки, а землянам хватит и своих.

Но Главный штаб просчитался в одном. Можно привыкнуть к ужасам на экранах, ведь они уже случились и ничего не изменить при всем желании. Но когда кто-то гибнет у тебя на глазах, да еще и по твоей вине... тогда звучат совсем иные струнки и утихомирить их получается лишь у самых стойких, идейных и безжалостных.

Пилот отвел камеру и пошел на снижение.

* * *

Семен с аптечкой в руках осторожно спрыгнул на влажные валуны. Покрытие подошв едва справлялось с влагой, и человек в скафандре-хамелеоне с трудом удерживал равновесие. У босоногой дикарки не было ни малейших шансов спастись. Даже если бы она осталась в сознании, то вряд ли вскарабкалась бы на утес по скользкому отвесному склону. Небольшой пляж, на котором она лежала, с трех сторон окружал приливающий океан, с каждой секундой подбираясь к жертве все ближе и ближе.

За все время экспедиции операторы ни разу не видели плавающего аборигена. Местные ловили рыбу бреднями и вершами, часто и охотно мылись, но никогда не заходили на глубину, а если какой бедолага срывался с крутого берега, никто и не думал бросаться ему на помощь. И бронзовокожей Ассоль грозила смерть при любом раскладе. Любом, кроме одного — вмешательства извне, строжайше запрещенного священным Первым Пунктом.

— Значит, так надо, — повторял капитан всякий раз, когда на экранах разыгрывался очередной катаклизм или кровавая драма. — Мы не боги, не нам решать. Мы здесь чужие, нас тут вообще быть не должно. Это их дело, не наше.