Картина будущего у российских фантастов

КАРТИНА БУДУЩЕГО

Фишман Леонид

Об авторе

Выходные данные

Предисловие. Роман Арбитман

Содержание:

БАРИН ВЕРНУЛСЯ

ИНОЕ БУДУЩЕЕ. Картина будущего у российских фантастов: смена тенденций

В СИСТЕМЕ "ДВОЙНОЙ АНТИУТОПИИ"

ЦЕНА МОГУЩЕСТВА И МИФ ОБ УДЕРЖИВАЮЩЕМ

ЗЕРКАЛО БЕСКОНЕЧНОГО ТУПИКА

ABSURDUM EST. Фэнтези, христианство и капитализм

МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИСТСКИЙ ПРОЕКТ ФЭНТЕЗИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мое знакомство с автором этого сборника статей произошло при довольно забавных обстоятельствах. Осенью 2005 года я вдруг узнал о том, что тремя годами раньше в Екатеринбурге вышла книга 'Фантастика и гражданское общество', автор которой не только принял за чистую монету "Историю советской фантастики" небезызвестного доктора Р.С.Каца, но и посвятил "лунному проекту" большевиков целую главу, честно сославшись на труд Рустама Святославовича.

По причине отдаленности от меня места издания и небольшого тиража добыть уникальную книгу можно было, только списавшись с автором лично — что я и поспешил и сделать. Монография мне была послана по почте, я получил ее, прочитал и в очень мягких выражениях объяснил ее автору, — тогда еще не доктору наук Леониду Фишману, — сколь опрометчиво с его стороны было доверяться квазидоктору филологии или попросту околонаучному мошеннику Кацу.

Мягкость тона (мне, в общем, не свойственная) объяснялась двумя причинами.

Во-первых, Леонид Гершевич оказался не нашим братом-филологом, но обществоведом — иными словами, частью той силы, которая вечно хочет блага всем наукам и при этом вечно путается в деталях каждой из них. Во-вторых, упомянутая книга, каковую я принялся читать не без предубеждения, оказалась на удивление хорошей: любопытной по замыслу, нетривиальной по выводам и грамотной по охвату фактического материала (Кац — не в счет). Таким образом, с Л.Фишманом оказалось куда интересней дружить, чем ругаться.

За прошедшие три года нашего знакомства я прочел еще немало других работ Л. Фишмана, некоторые из которых включены в нынешний сборник. Часто я не вполне соглашаюсь с авторам, а порою не соглашаюсь вовсе (к примеру, я убежден, что, выводя ту или иную общественную тенденцию, исследователю все же непозволительно уравнивать фантастов талантливых с клиническими графоманами), — но это, однако, ничуть не мешает мне высоко оценивать его статьи и рекомендовать их для публикации в литературные издания.

При всей своей бесспорно высокой квалификации автор редко сбивается на "птичий" научный слог и, как правило, пишет доступным и понятным языком. Ракурс социологического и философского подхода к фантастическому мейнстриму позволяет увидеть то, что порой скрыто от нас, критиков, увлеченных мелкой и мельчайшей эмпирикой. Я рад, что благодаря выходу этой брошюры со статьями Л.Фишмана познакомится еще сотня профессиональных читателей фантастики. Всем же, кто пожелает поспорить с автором, я с удовольствием дам его электронный адрес: пусть отбивается сам.

Роман АРБИТМАН

БАРИН ВЕРНУЛСЯ

Эта статья посвящена проблеме, которую трудно было обойти, анализируя отечественную 'имперскую' фантастику, но которая в действительности как бы является ее 'слепым пятном'. И это 'слепое пятно' представляется чем-то столь самоочевидным, что даже практически не удостаивается обсуждения, представая как нечто само собой разумеющееся.

Проблема эта — проблема дворянина или, как мы предпочитаем выражаться, барина в российском будущем или же в альтернативной версии истории.

В первом приближении понятно, почему имперское будущее с трудом мыслится без наличия в нем бар. И в самом деле, империя — это монархия. А монархия, как замечал еще Монтескье, основывается на чувстве чести. Честь (а вовсе не добродетель) — это дворянский (аристократический) атрибут. И потому всякий, кто мыслит о будущей России как империи, вряд ли сможет избежать и возрождения сословного деления, и табели о рангах, и размежевания общества про степени большей и меньшей 'благородности' и т.д., и т.п. И вот со всем этим мы сталкиваемся в ряде произведений отечественных фантастов, причем барская тема откровенно смакуется, а образ барина-дворянина подается как образец человека и лакируется под самыми благовидными предлогами.

Так, в 'Гравилете 'Цесаревиче' В.Рыбакова идеализированная Российская империя — часть 'подлинного мира' (в то время как наш с вами мир — его ухудшенная миниатюрная копия). И, конечно, сословное деление с непременным дворянством тоже несет отпечаток 'подлинности'.

В ордусском цикле Хольма Ван Зайчика похожая, только гораздо более обширная империя с непременным (хотя и китаизированным) дворянством еще подлинно 'культурно', тогда как окружение воспринимается как 'варвары'.

В 'Конкистадоре' Д.Володихина тоже наличествует Российская (уже космическая) империя, которая, правда, не занимает центрально места в повествовании. Но, со всем ее 'царством' и сословностью, это идеал, до которого еще только надо дорасти молодому русско-латинскому государству.

В произведениях Р.Злотникова 'Счастливчик 'Сандерс', 'Бешеный медведь', 'Охота на охотника' (не говоря уже о цикле 'Вечный') и т.п. Российская империя космического будущего также немыслима без дворянства. В ней дворянин обязан превосходить и превосходит простолюдинов во всем.

Даже в посвященном вообще-то другой теме 'Замке на краю бездны' И.Эльтеррус среди многих могучих космических держав обнаруживается все та же российская империя все с теми же графами и князьями.

Среди прочих произведений следует отметить 'Укус ангела' П.Крусанова, 'Корабельного секретаря' и 'Исландскую карту' А.Громова, 'Вариант 'И' В.Михайлова, 'Зазеркальные близнецы' и 'Слуга царю' А.Ерпылева, 'Записки корнета Ливанова' Е.Хаецкой и др. Все это — книги, в которых дворянству (и тесно с ним связанному сословному делению) дается практически однозначно положительная оценка. Сюда же можно отнести многочисленные произведения Ю.Никитина, в которых настойчиво проповедуется мысль о превосходстве аристократа над простолюдином, 'Времена негодяев' Э.Геворкяна и 'Хроники глобального бреда' А.Фролова, в которых посткатастрофическая Русь также не мыслится без 'естественным образом' возникшего благородного сословия и т.д.

По прочтении изрядного количества подобных произведений возникает вопрос: почему?

Нет, с технической точки зрения все понятно. Еще О.Славникова в статье 'Я люблю тебя, империя', заметила: 'империя эстетически притягательна и этически комфортна не только для правящих высших слоев, но и для обычных подданных, составляющих ее строительный материал. Изначально определяя многие параметры личности литературного героя и отражающего его реального человека, империя избавляет персонаж от подвига святости, заменяя его подвигом соответствия. Для писателя империя привлекательна тем, что позволяет получать героев готовыми, разложенными по ролям и, не вдаваясь в их рефлексии, строить энергичную фабулу'1. Иначе говоря, 'параметры личности' дворянина-слуги империи уже давно отработаны в нашей литературе и культуре и их легко воспроизводить. Да и вообще фантастика питает слабости к монархии-аристократии-империи: в будущем она часто рисует космические империи со всем приличествующим им сословным антуражем.

Но почему это вдруг стало таким легким? Почему для определенной части авторов образ дворянина стал образцом человека?

Тут в голову приходит социально-психологическое объяснение. Если сравнивать с новорусским нуворишем или даже позднесоветским номенклатурщиком, то барин-дворянин и впрямь может показаться образцом достойного во всех отношениях человека. И вообще есть в дворянской аристократии нечто привлекательное: принципы чести, заслуг, поощряющая честолюбие и карьерный рост иерархичность социального строя, основанная на естественном желании многих не просто быть, но и выглядеть выше других и т.д.

Но, спрашивается, нам-то что с того? Прислушаемся к себе, к своим приобретенным за годы советского строя привычкам не кланяться людям просто из-за их происхождения. Эти советские, и далеко не самые худшие, социальные инстинкты вроде бы должны исключать мечты о том, чтобы вновь одни из нас стали 'голубой крови' и получили сословные привилегии, а другие удовольствовались статусом 'простолюдинов'. О, нет, наверняка мы этого в своем большинстве не хотим. Почему же некоторые искренне мечтают о возвращении барина?

А ответ на этот вопрос прост. Дело в том, что мечта о возвращении барина-дворянина, или, точнее, о том, чтобы самому стать дворянином — это тайная и немного постыдная мечта советского гуманитарного интеллигента. И самое смешное, что невольно воспитал в нем эту мечту сам советский строй.

Ни для кого не секрет, что советское образование и воспитание во многом основывались на ценностях русской классической культуры ее 'золотого века'. А это была дворянская культура, в которой занятия, скажем, литературой, искусством, наукой или даже просто 'культурное времяпровождение' считались единственно достойным благородного человека занятием. Достойным благородного человека именно потому, что он, в идеале, занимался литературой-искусством-наукой бескорыстно, без непосредственной материальной заинтересованности. А если таковая и была (не все же обладали большим состоянием), то все равно не являлась главным стимулом: не торговлей же пропитание зарабатывать!

И советский интеллигент перенял не только многое из ценностей дворянской культуры, но и, отчасти, сам стиль барско-дворянской жизни. Это был образ жизни такого скромного барина, могущего на государственную зарплату (эквивалент доходов и имения) удовлетворять свои культурные потребности. Известная шутка о науке как удовлетворении собственного любопытства за государственный счет — это шутка, типичная для советского интеллигентного 'дворянина'. Более сниженный ее вариант — 'государство делает вид, что платит, мы делаем вид, что работаем' — отражение все той же 'советско-аристократической' ментальности. Конечно же, настоящему дворянину не 'платят' — его содержат; и, естественно, он не 'работает', а служит или создает культурные ценности.

Что советского мелкого барина уязвляло, так то, что свободы было маловато и платили недостаточно. А главное, при почти дворянском образе жизни не было соответственного почета и преклонения. Советский 'аристократ духа' мог пользоваться уважением, но вот привилегий перед слесарем дядей Васей не имел. Напротив, в некоторых случаях дядя Вася сам имел преимущества — скажем, при вступлении в партию. И поэтому дядя Вася советскому дворянину не кланялся, не считал высшим существом, 'элитой'. И где-то в глубине души интеллигенту было обидно, что он, весь такой духовно возвышенный, приличествующего социального статуса не имеет. А имеют его какие-нибудь номенклатурщики — да и то только фактически, а не официально. Поэтому советский интеллигент глухо презирал номенклатурщика, а своим духовным превосходством над дядей Васей втайне гордился.

Компенсировать отсутствие барского статуса интеллигент мог только идеологически. Скажем, становясь приверженцем всяких эзотерических учений, в которых люди делятся на низших и высших по степени просветленности или даже по откровенно расовому признаку. Как, например, у Рерихов или Блаватской. Это, кстати, не последняя по значимости социально-психологическая причина популярности оккультизма в интеллигентных кругах в эпоху 'застоя' и после нее. А когда началась перестройка, интеллигенция надеялась, что, наконец-то, она обретет социальный статус, приличествующий ее достоинствам. Однако не получилось.

Вот тогда-то и появились не просто 'имперская фантастика', но фантастика с непременным наличием дворянской аристократии — воплощение мечты об обществе, в котором людей не просто будут оценивать по меркам 'дворянина из барака' (как себя называет, к примеру, Д.Галковский) но и статусно отличать. Чтобы, наконец, этот самый дворянин из 'барака' выбрался.

Так к нам вернулся барин.

Итак, дворянин имперских фантастических проектов это порождение мечтаний 'дворянина из барака'. И чем же замечательно было это порождение? Тем, что в образе дворянина вымышленной империи для интеллигента формулировалась мечта об эффективной социальной сегрегации. Проще говоря, интеллигентному дворянину требовалось оградить себя от дяди Васи. А сделать это можно только демонстрацией силы.

Но как раз дворянское сословие и монополизирует в империи право творить легитимное насилие. Общеизвестно ведь, что благородное сословие, начиная с античных аристократов, как раз основывало свои права на том, что они сильнее и храбрее других, и готовы рисковать жизнью. (Тем раб и отличался от господина, что, как заметил еще Гегель, предпочитал жизнь тому, что было позже названо честью). Прочие 'культурные' атрибуты наслоились значительно позже.

И поэтому дворянин в фантастических проектах чаще всего предстает в качестве субъекта, непосредственно связанного с осуществлением насильственных действий. Это обычно боевой офицер или представитель спецслужб, минимум полицейский (вроде главных героев 'человекоохранителей' у Хольма Ван Зайчика), а вовсе не гражданский. Даже 'корабельный секретарь' А.Громова отправляется послужить на военном корабле. Этот офицер-шпион-дворянин — законченное воплощение мечты интеллигента не то чтобы самому стать сильным, но обрести сильного защитника, который считал бы интеллигента себе равным и честно выполнял свои функции. Отталкивающий образ опричника Андрея Комяги у В.Сорокина ('День опричника') — редкое исключение, выявляющее, впрочем, подлинное содержание мечты о дворянине.

Мечта интеллигента — та же, что у типичного героя фэнтезийного или приключенческого произведения — 'мальчишки, убежавшего из дому', чтобы удовлетворить свои насущные экзистенциальные потребности. Он вступает в армию, или спецслужбу, или в магический орден и т.д., что дает ему красивый мундир, приключения, силу, материальную обеспеченность и даже относительную безопасность, обусловленную покровительством армии, службы или ордена и т.д.2 Вряд ли интеллигент сам когда-то станет таким, но своего защитника и покровителя он именно таким видеть желает.

Принципиальна здесь шкала ценностей этого типа дворянина и 'сбежавшего мальчика' — в чем-то привлекательная, но 'недостроенная', с ограниченной моральной ответственностью. Ценностная шкала аристократа-рыцаря-дворянина, как упоминалось выше, по большей части сводится к требованию соответствовать канонам сословной чести, но вовсе не добродетели. Тут необходимо отметить, что фантастический дворянин унаследовал эту недостроенность шкалы ценностей не только у реального исторического прототипа, но и у своего родителя — советского интеллигента. Ведь интеллигент уже не верил искренне в коммунистический идеал, далеко не всегда верил в Бога, а если верил, то это была частная вера, которая мало отражалась на его социальном поведении. Поэтому и у советского интеллигента главное место занимали корпоративные ценности и ценности, регулирующие частную жизнь. Своего фантастического покровителя и собрата по сословию он вылепил как раз по этой мерке.