Фантасмагория от nlr alicia

Название: Фантасмагория.

Fandom: Повести и рассказы о Шерлоке Холмсе А.К. Дойля.

Автор: nlr alici, nolessremarkable.alicia@gmail.com

Переводчик: Альскандера (mlmaos@mail.ru)

Бета: НЕ БЕЧЕНО!

Рейтинг: R

Персонажи: Холмс/Уотсон, Холмс/Стэплтон.

Предупреждения: слэш, псевдо-AU

Авторские права: на "вселенную" принадлежат А.К. Дойлу, на рассказ — nlr alicia, на данный перевод — мне.

Краткое содержание: спустя полтора года после событий, описанных в "Собаке Баскервилей" сэр Генри убит, и Холмс с Уотсоном вновь приезжают в Девоншир.

Оригинал: оригинальное название — "Grimpen Legacy Preview". http://nolessremarkable.wordpress.com/by-moonlight-born-r/

ВНИМАНИЕ: рассказ не окончен (и неизвестно когда будет закончен, и будет ли закончен вообще), перевод не отшлифован, и вообще выложен пока по причине "может быть, кому-то это будет интересно".

Фантасмагория.

Казалось — у них нет границ. Или же весь мир в один миг обратился в огромные Дартмутские болота.

...Холмс бежит впереди, перепрыгивая с кочки на кочку с поистине оленьей ловкостью. Я с трудом поспеваю за ним, несмотря на то, что поддерживаю себя в достойной физической форме благодаря регулярным занятиям регби на лужайках Ридженс-парка

Моя старая рана вновь дает знать о себе. И не только хромотой.

Бедро пронзает боль, будто от удара хлыстом. Я запинаюсь, но удерживаюсь на ногах — что весьма удачно — в противном случае я непременно сломал бы себе что-нибудь о камни — эти осколки древних времен, как раз в этом месте вырывавшиеся из коварной топи.

...И вдруг я понимаю — ясно и непреложно — что никакой трясины здесь и в помине нет. Что под ногами — твердая земля, укрытая ковром майской зелени, а горные вершины будут сиять холодно и ослепительно под лучами взошедшего солнца...

К счастью, Холмс даже не думает останавливаться. Лишь, чуть повернув голову, бросает на меня быстрый взгляд.

— Черт побери, Уотсон! Не отставайте! — Сказано хрипло и рвано. Несомненно наше бегство через трясину истощило его силы не меньше моих, и они также на исходе.

Чтобы не сбить дыхание, я не трачу времени на ответ. В довершение всех наших бед я не могу бежать, глядя только себе под ноги — я не знаю дороги — и вынужден не сводить взгляда с Холмса. К счастью, его белая рубашка в ярком свете полной луны служит хорошим ориентиром. Впереди вырастает тень с цепью огней — и я едва не плачу от облегчения при виде сумрачного фасада Баскервиль-Холла и света газовых ламп в его окнах. Калитка в тисовую аллею отперта, еще совсем чуть-чуть, и мы — там. Хотя, наверное, лишь благодаря счастливому случаю нас не постигла судьба сэра Генри. Ведь он был моложе и выносливее любого из нас.

Но ничего не знал о грозящей опасности.

"Мы успеем. Нам это удастся". — Твержу я про себя снова и снова. — "Нам это уже почти удалось".

Внезапно сзади раздается приглушенное рычание — так близко, не далее, чем в шести футах! — и я понимаю, что все кончено. Резко останавливаюсь и оборачиваюсь, заклиная Бога, чтобы Холмс ничего не услышал — гравий гремит, разлетаясь во все стороны под моими пятками.

Но выскользнувшая из черноты ночи, словно из-за плотного занавеса, тень с плавностью волны и стремительностью ветра проносится мимо. Так близко, что я вижу, как под черной, блестящей в лунном свете шерстью напрягаются и опадают мощные мышцы. Гравий хрустит под лапами зверя, когда тот совершает очередной прыжок. Взгляд горящих желтых глаз устремлен вперед — на истинную цель хищника.

"Они слишком близко друг к другу. Револьвер в ход не пустишь".

Я вновь срываюсь с места — теперь уже для того, чтобы настигнуть нашего преследователя. Если мне удастся добраться до него раньше, чем ему — до Холмса, я наброшусь на зверя и попытаюсь опрокинуть на землю. Тогда у моего друга появится время, а вместе с ним и шанс на спасение.

Внезапно, всем моим чаяньям вопреки, светлый силуэт, вместо того, чтобы укрыться под спасительными сводами древнего поместья — бросается назад и врезается в тень, ударяет ее плечом. И вот клубок из черной шерсти и белой ткани катиться по земле. Но кулаки и колени почти ничего не стоят против когтей и клыков.

— Какого дьявола, Холмс...

Я выхватываю револьвер из кармана пальто. Но для Холмса мой выстрел сейчас опасен не меньше, чем для зверя. Все, что мне остается — ждать удобного момента, если таковой вообще настанет.

Клубок распадается. Холмс лежит на спине — похоже, он ничуть не пострадал, хотя это и кажется невероятным. Он ловко и сильно бьет ногой зверя в брюхо, и тот шарахается прочь, шипя от ярости. Ощеривается, обнажает клыки, замирает перед броском — уши прижаты к голове, под шкурой на шее и спине проступают мускулы, хвост молотит по воздуху. Я прицеливаюсь — он прыгает. Все не занимает и доли секунды.

Холмс пытается увернуться, перекатывается по земле — но хищник уже нависает над ним, прижимая к земле.

Все вокруг смолкает. По крайней мере, я слышу только, как прерывисто и тяжело дышит Холмс. Зверь склоняет над ним свою массивную голову, рычит. Холмс замирает от этого звука, но когда клыки почти готовы сомкнуться на его горле — на лице моего друга написан не ужас, а потрясение.

"Стреляй! Теперь! Не медли!"

Но когда я уже почти спускаю курок, целясь в обтянутое черной шкурой плечо, в надежде для начала хотя бы ранить и спугнуть хищника, Холмс прогибает спину, будто настигнутый внезапной судорогой, и выбрасывает вперед правую руку. Он даже не вскрикивает. Прерывистый всхлип — вот и все, что он издает, когда мощные челюсти смыкаются на его предплечье. Звук рвущейся ткани и плоти.

Я тоже немею, вкладывая крик моего сердца в запоздалый выстрел.

Промахиваюсь.

Но привлеченный звуком зверь выпускает руку Холмса из пасти и смотрит на меня. По крайней мере, мне удалось отвлечь его.

Но вкусить плоды этой мелкой победы мне не дано. Я ору от бессильного гнева, когда тварь, не спуская с меня глаз, запускает когти одной из лап Холмсу в бок, подтаскивая его ближе к себе. До меня доносится скрежет, от которого волосы становятся дыбом и к горлу подступает тошнота — скрежет когтей, царапающих кость. Холмс кричит. А зверь вновь склоняется над ним, готовый влепиться зубами Холмсу в плечо.

Вдох, выдох, выстрел.

Ветер уносит эхо грохота в трясину, но ветер же доносит до меня тот глухой звук, с которым пуля пробивает плоть. Зверь резко всхрапывает, пятиться. На его шкуре расплывается влажное пятно. Он прогибается, припадает к земле, и к своему ужасу, я вижу, что облик животного плывет, колеблется, как отражение в воде, по которой расходятся круги от брошенного камня.

Этот подтверждает наши самые безумные предположения. Это вовсе никакой ни хищник из джунглей, привезенный сюда цыганским табором, сбежавший от своих хозяев и нашедший пристанище на местных болотах. Нет, это и впрямь оказался ни зверь и ни человек, а иное, полумифическое существо, обладающее чертами обоих родов.

Полумифическим я называю его, потому что еще три часа назад, сидя в пустой, сумрачной столовой Баскервиль-Холла, мы смеялись над этой "гипотезой". Но вот только оборотень от нашего смеха менее реальным не стал.

Желтые глаза впиваются взглядом в мои. Он ни рычит, ни произносит и звука, но я словно кожей чувствую — он угрожает мне. Да, точно — угрожает. Безмолвно и, будь он тоже в человеческом виде, я бы сказал — весьма корректно. Ни единого грубого слова. Как и подобает истинному джентльмену. И то, что он от меня требует, не имеет ничего общего с желанием хищника, у которого вырвали добычу из пасти. Но оно столь же древнее. Настолько, что я не знаю, как его назвать. Оно о власти, о границах, о подчинении. Когда ощущение от требований нашего врага доходит до меня — ярость и что-то более сильное просто испепеляют мой разум.

Не слова, а рык срывается с моих губ:

— Он мой.

Зверь склоняет голову набок, глухо рычит и, о чудо! — уносится прочь. Перемахивает калитку одним прыжком и растворяется в ночи. Еще несколько мгновений слышны тяжелое дыхание и шелест сминаемой травы, но они быстро смолкают.

Я падаю на колени рядом с Холмсом. На его рубашке и судорожно прижатой к груди руке столько крови, что мне не удается толком осмотреть раны. И все же я не могу не испытывать облегчения — кровь течет, а не брызжет — значит артерии не задеты.

Я не трачу времени на более тщательный осмотр, а, придерживая под спину и сжав локоть неповрежденной руки, вынуждаю сесть. Его сдавленный вскрик ранит меня в самое сердце, но времени для колебаний нет. Свободной рукой я стаскиваю с себя пальто и набрасываю его на плечи Холмса, потом поднимаюсь на ноги, увлекая его за собой. На этот раз всхлип, вырвавшийся у него, заставляет меня судорожно вздохнуть, но я заставляю его обхватить меня левой рукой за шею, и, придерживая его за талию — направляю наши шаги к Баскервиль-Холлу.

Тут Холмсу взбредает в голову идея оттолкнуть меня, и мое терпение иссякает:

— Не мешайте мне. Или мне взять вас на руки?

— Проклятье, Уотсон. — Шипит он, пытаясь вырваться. — Оставьте меня. Это слишком опасно.

— Поберегите дыхание. — Сказано грубо, но сейчас у меня нет настроения пререкаться с ним и ублажать его болезненную гордость.

— Джон...

Я останавливаюсь и поворачиваю голову — его зрачки расширены от боли. Весь мой гнев тут же испаряется без следа.

— Если вам не хватает воли или желания идти куда-либо, то мы останемся здесь оба. Без вас я не вернусь.

Он вздыхает и закрывает глаза, кивает и крепче стискивает мое плечо.

Сдержав вздох облегчения, я веду его дальше. Сначала он запинается на каждом шагу, но потом, видимо отыскав для себя наиболее безболезненный и удобный способ, начинает двигаться быстрее. Я бы даже сказал — слишком быстро для полученных ран.

Нужно проверить, не впал ли он в шоковое состояние. Спрашиваю первое, что приходит на ум:

— Это был Стэплтон?

— Да. Рано мы его похоронили. — Какое-то мгновение он колеблется, прежде чем продолжить. — Я узнал его взгляд,... когда он навис надо мной.

Есть что-то внушающее ужас в том, как глухо звучит его голос.

— А Бэрил Стэплтон? Есть основания подозревать, что она... тоже?

— Не знаю. Да. Может быть. Думаю, что узнаю об этом достаточно скоро.

— Холмс... — Предостерегающе начинаю я, но он меня прерывает.

— Он не собирался меня убивать, Уотсон! Он мог сделать это в любой момент — ему это было не труднее, чем муху прихлопнуть! Я чувствовал,...я знал, что не моя смерть ему нужна, а.... — Холмс втягивает воздух сквозь зубы. — Власть. Когда он вонзил когти мне в бок.... он смеялся надо мной и над вами. Демонстрировал свое право собственности.

Я знаю, что Холмс испытывает сейчас боль не только физическую. Он всегда тяжело переживает гибель своих клиентов, а тот факт, что сэр Генри погиб еще и потому, что в свое время Холмс поспешил счесть дело благополучно завершенным — уязвляло его гордость нестерпимо. Вдобавок, этой ночью тяжкий удар понесло все его мировоззрение — для него, логика, верившего в науку и познаваемость мира человеком, встреча с подобным существом — потрясла сами основы бытия. По крайней мере, на какое-то время.

"Факты, факты и только факты, мой дорогой Уотсон!" — Любил говорить он.

Но иногда факты — чертовски упрямая вещь.

— Я знаю. У нас с ним было что-то вроде беседы по этому поводу. Сразу же после того, как я всадил в него пулю. — Последнюю фразу я произношу не без удовлетворения.

— Вы...что-то крикнули. Перед тем, как он ушел.

— Да. — Я стараюсь думать только о том, чтобы нам поскорее оказаться под крышей Баскервиль-Холла. — Я сказал ему, что вы принадлежите мне. Похоже, это дало ему пищу для размышлений.

Холмс не произносит ни слова. Но иногда именно молчание — лучший способ задавать вопросы.

Я глубоко вдыхаю майский воздух Девоншира перед тем, как ответить:

— Холмс, мне очень жаль, что я не решался заговорить об этом раньше. Господу Богу известно, что для этого не раз предоставлялся куда более удобный случай. Но как бы то ни было — добычей того, кто желает сломать вас и вашу волю — будь он человек или ягуар — вы не станете. Я готов биться за вас с самим дьяволом, если потребуется. И, кроме того, я первым увидел вас.

Он все также молчит, и это безмолвие абсолютно — кажется, само мое сердце перестало биться в ожидании его слов.

Наконец, он произносит:

— Что же, я тоже представлял себе этот разговор несколько иначе.

Несмотря на все мои надежды, я так потрясен этим признанием, что не знаю что сказать.

Холмс склоняет голову к моему уху и чуть слышно произносит голосом спокойным и ровным:

— Я испытываю к вам такие же чувства.

Я сжимаю его руку, лежащую у меня на плече.

— Но боюсь, теперь возможности обсудить этот вопрос так, как он того заслуживает — у нас не будет. По крайней мере, если верить словам той старой цыганки. А не верить ей после всего произошедшего я не вижу причин. Я теперь опасный спутник.

— Холмс, вы испытываете мое терпение. — Цежу я сквозь стиснутые зубы — раненую ногу опять сводит судорогой. К счастью мы уже почти пришли. Жаль, что в доме никого нет — все слуги покинули (хотя вернее будет — сбежали) Баскервиль-Холл в тот же день, когда было обнаружено тело сэра Генри, а полицейских Холмс убедил уйти сам. Пребывающий в шоке от произошедшего наследник сэра Генри — престарелый священник Джеймс Десмонт пока наотрез отказался приезжать, предоставив поместье в наше полное распоряжение. — Я предпочитаю думать о том, как нам поскорее оказаться в надежных стенах Баскервиль-Холла. Разговоры... все разговоры могут подождать.

— По ее словам, а также по свидетельствам любителей фольклора, к числу которых ни вы, ни я не относимся — укушенный оборотнем сам становится таковым. Уже до рассвета я буду одним из них. И могу убить вас просто забавы ради.

Меня вновь охватывает гнев, но я желаю тратить время на споры.

— Вы этого не сделаете.

— А с чего вы так в этом уверены? И как намереваетесь удержать в обычном доме двухсотфунтового дикого кота? Особенно если ему хочется убежать из него прочь.

Голос его прозвучал так странно — насмешка и тоска слились в нем воедино — что я теряюсь и лишь в последний миг понимаю, что он собирается делать. Сдавливаю его запястье что есть сил — и вовремя! Холмс грубо отталкивает меня. Рывок! Но руку высвободить ему не удается, и он падает к моим ногам.

— Черт возьми! Холмс не вынуждайте меня...

Он даже не дает мне закончить — на этот раз его запястье едва не выскальзывает из моей руки. Я понимаю, что выбора у меня нет — наклоняюсь и быстро и резко сдавливаю его раненный бок.

Холмс хватает ртом воздух, замирает и теряет сознание. Нести его тяжело, но до крыльца — только пара шагов.

Я стараюсь не думать о ране, которой так жестоко коснулся. Учитывая мою профессию, вид искалеченной плоти уже давно не способен меня испугать, особенно когда требуется моя помощь. Но в глубине души я понимаю, что те раны, которые мне предстоит перевязывать этой ночью — я увижу не раз — в самых черных своих снах.