Дети Хель

Дети Хель

Пролог

Ведьма Эрика из клана Хьёрдвурд умела прясть, вязать и вышивать, делать бусины из песка и из костей, поднимать мёртвых слуг, чтоб те ухаживали за огородом и отгоняли незванных гостей.

Красна собой была ведьма Эрика, чёрноволоса, непохожа на отца. Сильна была Эрика и магией, и телом. Спокойно подымала что вёдра с ключевой водой, что отцовский топор. Била по врагам рода молниями да топором, заманивала в ловушки хитрыми рунными плетёнками.

Да только людей своих всё равно не сберегла. И осталась одна.

Умерла ведьма Эрика за день до третьего совершеннолетия. Ничего в этом удивительного не было: чудо, что дожила до двадцать восьмого года, куда уж дальше? Известно, что, если насильно отобрать наследника у древнего рода — не будет счастья преступнику. Отец Эрики, ярл Эсбен, пошёл на оловянные берега за добычей, за траллами, за наложницами и за жёнами. Нашёл Эсбен себе девицу, а жениться на ней по старому обряду не захотел. Гордая же девка всё клялась, что родичам на него пожалуется. На дочь свою, Эрику, даже не взглянула. И умерла.

Уже после выяснилось, что была та девица старшей дочкой некроманта, негодной и слабой. Но кровью от крови Хель.

Тих и спокоен берег реки в Хельхейм. Собрались у моста через реку дети и внуки богини смерти, ждут. Хотят спросить у ярла и его людей за свою дочь.

Эрика любила отца. Он научил её держать топор и заклинать ветра. Сколько могла, она отваживала смерть от ярла. Просила за родню сначала, как дитя, потом как невинная отроковица, а после второго совершеннолетия уже искусством своим и оберегами защищала мужчин и женщин клана.

Она сделала, что смогла. Но кто она в одиночку против всех потомков Хель? Они зовут правых и виноватых с той стороны завесы. Настал и черёд Эрики.

Лишь потомки Хель, пройдя за грань, могут сами выбирать, куда идти. Вот они и выбрали. Встали у моста, преградили путь.

Там, на сером берегу, Эрика осталась одна среди вражин. Самодовольные ублюдки. Не сумели уберечь свою дочь, мать Эрики. Не отправились искать за большую воду, когда деву их рода увёз ярл норманнов. А после и вовсе растеряли всю силу и само достоинство, сражаясь с Эрикой, недоученной полукровкой.

Сколько помощи могли они оказать своим живым потомкам! Сколько чести бы скопили и славы, расправившись после ярла Эсбена с другими врагами рода (их было много, Эрика точно это знала). Но не судьба. Эрика мертва, враги рода глупцов живы...

Глупцов становится всё больше.

Эрика не сдавалась.

Жизнь у серого моста мало отличалась от последнего года её жизни, который дочь ярла провела в одиночестве. Здесь, в серых пределах, никто не был другом. Но разве в том беда?

Из палок, паутины и лунного света соткала себе Эрика шатёр, защитила его оберегами, да поставила в стороне от прохода на Ту Сторону. Никто не мог до неё добраться, но и она не могла пройти через всех озверевших родственников Хель.

Эрика ненавидела их. Невзначай, уже без огонька. Место им в чертогах прабабки. Место ей там же. Что мёртвые некроманты тут-то забыли, на сером берегу? Пора бы уйти, забыть уж про склоки, даже она, ведьма из исчезнувшего клана Хьёрдвурд, готова замириться с убийцами.

Двадцать восемь лет и двадцать девять зим видела Эрика в мире живых. И несколько сотен лет провела на сером берегу. Ничего не изменилось: воевала при жизни с этими глупцами, пришлось и после смерти оборону держать.

— Раньше, — говорила Эрика малышу Дьярви, — Мнилось мне, что, пусть мы стали врагами, но то добрые были предки. К чужакам яростны, к своим ласковы. Или это я виновата, что первой напоила тебя молоком?

Дьярви девушка подобрала и взяла на воспитание в свой шатёр.

Случилось это так. В одной из вылазок за камнями и ветками бузины Эрика нашла на земле скулящего младенца. Ведьма прикормила дитя молоком фестрала, успокоила, укачала. Уж надеялась, что сейчас уйдёт, и враги-родичи заметят своего, заберут, примут.

Оставила ребёнка и, пошумев вокруг, ушла.

На следующий день вернулась к перевёрнутым камням и вытоптанным тропинкам. Малыш был на месте, никому не нужный. Странно.

Ребёнок был рождён в браке: уж жизнь троюродного племянника Эрика могла видеть от самого серого берега. Жизнь у некромантов была не сахар: люди боялись. А мёртвые предки были заняты ведьмой из-за моря, на живых потомков мало обращали внимания, не помогали. И вот время от времени на сером берегу появлялись дети.

Оказывается, где эти дети появлялись, там они оставались, пока не вырастали.

На месте взрослых некросов Эрика давно бы уже перешла этот клятый мост. Вот души обычных людей — те перелетали через реку, как камни из пращи. А родичи Хель имели выбор, идти или оставаться. И по неизвестной Эрике причине их души толпились тут, на сером берегу, не давали пройти честной дочери ярла.

Надоели. Матушка Магия, Бабушка Смерть, как же они надоели!

Дети — создания невинные, чистые. Попросит ребёнок у Магии — получит. Эрика этим когда-то много пользовалась. Каково же было её удивление, когда выяснилось, что предкам-некромантам до своих младших дела нет.

А что, мол, им волноваться? Лежат погибшие в младенчестве, и пусть лежат. Ни от голода, ни от холода не умрут. Что ещё надо? Подрастут, выучатся чему-нибудь (у кого?). А пока неразумны отроки, рано им к пращурам приставать.

Эрика с ужасом осознала, что те неприкаянные полузвери далеко от моста — это и есть выросшие в одиночестве серого берега некроманты.

Через шесть сотен лет после своей смерти Эрика обнаружила себя приютившейся всё на том же месте. На защищённой рунами полянке стояло несколько шатров. А вокруг полянки ходили, скалились и не могли попасть внутрь могучие родичи-некроманты. Там, в шатрах жили Эрика с воспитанниками и младенцами.

А потом посмотреть на этот базар пришла Бабушка. Покачала головой и ушла.

В тот день и окончился род Певерелл.

Живые потомки-то остались. Эрика всё ещё могла их глазами следить за тварным миром. Но зато теперь, попадая к серому берегу, новички не задерживались, а отправлялись дальше, как простые смертные. Может, они и хотели бы остаться, да уже не могли. Они были недостаточно Певереллами.

Так прошло ещё триста лет. Все дети подросли. В новой семье Эрики уже были взрослые воины и воительницы, кузнецы и рукодельницы.

— Довольно. — сказала, наконец, дочь ярла. — Сильней мы уже не станем. Пора прорываться с боем на тот берег.

Воспитанники и друзья, настоящие родичи по духу и по крови, согласно закивали. Что делать здесь, на сером берегу? На той стороне чертог Хель, её суд, её объятия — чего бояться? Пусть богиня смерти и недовольна своими потомками, но хоть честно скажет, в чём вина, какую платить виру.

— К Смерти! — звучал клич Певереллов.

— К смерти! — поддержала его Эрика. Ведь туда-то она и собиралась.

Растолкав родичей с пути, маленький отряд Эрики добрался до моста. На мост толпа вражин заходить не решалась, и только кидалась камнями с берега. Мост был твёрдым и широким, удобным для переправы и для сражений. С моста отряд мог бы поскидывать противников в реку. Но не пришлось. Осторожно, держа оборону от оставшихся на том берегу мертвецов, выросшие в серых пределах дети во главе с Эрикой шли к новой жизни. Или к новой смерти. Не всё ли равно?

А на середине моста остановились: их встретила Бабушка Хель.

Хель была юной девицей в белом платье и с обезображенным лицом. Одна половина облика Хель ничуть не отличалась от того, что Эрика видела в зеркале вод. Другая половина расплылась в страшных ожогах.

"Красота живёт в глазах смотрящего", — подумала ведьма, — "Один посмотрит, как Бабушка красива, другой — как ужасна. И правды не увидит ни один".

Хель держала на руках младенца и с улыбкой смотрела на первых Певереллов, что за тысячу лет решились перейти мост.

— Это Харальд! — удивлённо произнесла Эрика, увидев малыша. Последний потомок некромантов, что он делает здесь, на руках у Бабушки? Нет больше дома Смерти на тварной земле?

— Верно, — кивнула Хель.

Узнали потомка и остальные члены отряда. Все просто онемели, глядя на полуторагодовалого наследника. Да, отец Харальда, Йамес, был глупцом и пустомелей, неспособным ни поднять топор, ни узнать врага, глядя ему в глаза. Конечно, далеко не каждый ярл на такое способен. Но у последнего в роду и выбора иного нет: либо ты победитель, либо побеждённый.

Впрочем, пусть Йамес не делал чести древнему роду, его сын Харральд родился сильным колдуном. С такой силой приходит не только мощь, но и чутьё. Эрика была спокойна за потомка: зачем ему древние знания, если он сам всё узнает и поймёт, а потом напишет новую веху в колдовской науке? Так не раз случалось. Знания терялись и находились вновь.

Но, может быть, их отряду следовало рваться не вперёд, к Смерти, а назад, на защиту наследника? В ночь равноденствия они смогли бы прорваться сквозь завесу и убить всех врагов.

А теперь — поздно.

Эрика вздохнула и приблизилась к Хель. Погладив кроху по головёнке, девушка спросила:

— Мы идём к тебе, Бабушка. Примешь ли ты нас?

Смерть тяжело вздохнула. И с тоской глянув на противоположный берег, твёрдо посмотрела в глаза Эрики.

— Не этого я хотела.

На противоположном берегу рядами сидели и трепетали от ужаса Певереллы. Чего они боялись? Эрика не понимала. Хель добра, отзывчива и помнит родную кровь; это видно. Зачем же сидеть в сером пределе, где почти ничего нет, когда Смерть ждёт их в своём доме?

Глупо.

— Кто ж такой жизни хотел, Бабушка? Уж не я, и не для своих, — согласилась Эрика. — Пойдём, родственница! Или мы зря к тебе шли, не рада ты нам?

Хель усмехнулась.

— Рада. Рада, внучка, рада. Однако... Может быть, желаешь ты ещё пожить и повеселиться там, за другой стороной полога?

— Зачем? — не поняла Эрика.

Хель хмыкнула.

— Да уж есть, зачем.

Глава 1. Праздник Певереллов

В 1985 году на Хэллоуин шёл дождь, и гремела гроза. Собак заводили обратно в дом. Уродца же выгнали на улицу.

Уродец был маленьким мальчиком шести лет от роду. Он стоял, озябнув под ливнем. Подняв лицо к бушующему небу, он пытался увидеть звёзды, но не мог.

— Тут плохо, — хрипло шептал он. — Тут гадко. Забери меня. Забери.

Небо словно вздыхало в ответ.

— Ты рождён быть великим воином, Харальд. — шептала ему в ответ пустота. — Ты поведёшь за собой хирд, отомстишь врагам, возьмёшь себе женщину. Впереди много счастья, Харальд. Скоро завеса откроется, и я приду, объясню глупцам, как они виноваты. Не для того тебе был дан второй шанс.

— Я не смогу, — мотал головой Харальд. Тени и раньше шептали ему это имя, хотя тетя Петунья и дядя Вернон называли его только Уродцем. Харальд поверил теням, что он пленный принц, которого враги лишили семьи. Поверил, что не может быть "Уродцем", ведь он "Правитель войска". И так было. А потом его отвели в школу и сказали, что он Гарри.

Мальчик запутался. Он не знал, кто он. Уродец? Харальд? Гарри? Тени тихо шептали одно, тётя, дядя и кузен кричали другое, а много-много человек твёрдо там, в школе, твёрдо были уверены в третьем. Если, конечно, знали о нём вообще.

— Я помогу. Дождись, дитя.

Но Уродец-Гарри уже не мог ждать. И не хотел. Почему добрая тень не пришла раньше? Вчера помощь ему была нужна не меньше, чем сегодня.

Из горла Уродца донёсся хрип. Кашель вырвался наружу, надрывный и страшный. От кашля мальчик упал прямо в лужу.

— Иди под крышу, Харальд! Ты замёрзнешь на смерть! Осталось несколько минут, и я смогу прийти. Никто не остановит меня. Никто не помешает. Там, в доме, светло. Там есть горячая вода. Мы нырнём в воду....

— И никогда не выплывем, — сквозь кашель отозвался мальчик, безумно улыбаясь.

— Нет!

— И мне будет хорошо... Со всеми...

— Здесь только шатёр на каменистом берегу, малыш. Пусто и серо. Посмотри, как светит свет в окнах, ярко и тепло... У меня такого чуда нет.

— Но там есть Бабушка. Она выгнала меня уже один раз. Но второй раз не откажет, Эрика? Ведь не откажет?...

Мальчик уже не мог говорить, из горла долетал лишь хрип, а сам он скрючился под порогом дома, сумев спрятать от дождя и ветра лишь одно плечо и бок.

Тени завыли. К встревоженному голосу Эрики присоединились другие. Харальд слушал их и радовался. Засыпал и улыбался.

И, наконец, уснул.

* * *

История миссис Петуньи Дурсль

Петунья Дурсль была очень приземлённой женщиной. Она любила сына, мужа, порядок в доме. Всё в её жизни было хорошо и правильно. Кроме магии.

Магия появилась на горизонте мисс Петуньи Эванс в самом детстве. Были это мелкие проказы сестрёнки, чаще опасные выходки вроде прыжков с качелей и исчезающей каши. Сестрица Лили любила прыгать отовсюду, а потом парить, танцуя в воздухе в белом развевающемся платье. Соседский мальчишка-оборванец смотрел на маленькую рыжую фею, как на богиню. Даже мама и папа были поражены до глубины души. А сама Петунья сломала ногу, попытавшись повторить волшебство сестры. И хорошо, что не шею!

Лили обидно смеялась и хвастливо крутилась в своём белом платьице. А некогда столь же белое накрахмаленное платье Петуньи было безнадёжно испорчено. Болела нога до ужаса, а заживала много недель.

Уж сколько раз пыталась Туни предупредить сестрицу, что её прыжки опасны! Один раз отвлечётся, задумается, не справится, и может на всю жизнь остаться кривоногой. Но Лили то обижалась сама, то обижала Петунью...

А потом уехала в свою чародейскую школу, и всё стало только хуже.

Магия колдунов оказалась не красивой сказкой с феями и лепреконами. Наоборот. В школьной науке Лили присутствовали глаза рептилий, лапки, перья, сердца и желудки, а также прочие сено и солома. Все эти, с позволения сказать, ингредиенты Лили кидала в небольшой котёл из свинца. Из ядовитого свинца! Петунья хваталась за сердце, кричала, объясняла родителям, водила их к мистеру Томпсону, преподавателю физики.

Не помогало.

Зато Лили творила с каждым днём всё больше непотребств. Следующим испытанием для Петуньи послужила другая колдовская наука: трансфигурация. Сестрица превращала тарелки в жаб, а из супницы сыпались тараканы. Петуния визжала от вида грызунов, амфибий, рептилий и насекомых. Почему, ну почему Лили не могла превратить камешек в статуэтку или пустую коробку в новые сапожки?

И Лили смогла.

Но если крысы и тараканы сестрицы досаждали всё лето, то сапожки стали снова коробкой уже через полчаса, прямо посреди улицы. И хорошо, что не на сельских танцах!

Примирение не задалось, сёстры разругались ещё сильней.

А через год Лили привела в дом красавчика-парня, одетого, как чучело огородное и представила своим женихом.

Джеймс Поттер воплощал всю злокозненность магов, только в концентрированном виде. И он не ставил перед собой цели понравиться семейству Эванс. Джеймс Поттер считал, что уже прекрасен, как есть: с одной лишь глупой улыбкой до ушей. Он умудрился не поладить с родителями сестёр Эванс, а это о чём-то да говорит. Ведь до этого Мама и папа радовались волшебству Лили, словно та Иисус Христос!