Пропавшие ростовчане

О зимнем походе 1959 г. рассказывает руководитель группы И.Фоменко.

* * *

Ох, уж эти неуловимые ростовчане! Долго не поддавались поиску, как и той зимой 1959 года. Но тогда их искали власти, в распоряжении которых было все силы и средства. А нас, добровольцев-энтузиастов, всего-то ничего. Но кто ищет, тот найдет. Сначала режиссер документального кино Эдуард Анищенко, сам ростовчанин, при съемках фильма "Неоконченный маршрут" обратился в один из турклубов Ростова-на-Дону, и, как оказалось, удачно! Он вышел на одного из друзей руководителя группы ростовчан-студентов Ростовского пединститута. Друг мало что знал, только обрывки слухов, сказал, что ростовчане шли по стоянкам дятловцев, что они заблудились, а по приезде их всех вызывали в милицию, и вообще, неохотно рассказывал руководитель о том своем походе, похоже, что их предупредили в милиции ничего никому не рассказывать. В общем, заинтриговал нас полностью этот друг. Но также друг назвал имя руководителя ростовской группы и сообщил, что он сейчас живет в США. А это уже полдела. Стали разыскивать Фоменко в США, но тут случился скандал со Сноуденом, и американцы прикрыли свои поисковые системы. Как раз в это время Г.И.Кизилов попросил меня ответить на вопросы. В вопросах несколько раз упоминалось о ростовчанах, которых многие, в том числе и я, когда-то, считали пропавшими и погибшими. И мне пришлось сообщить имя и фамилию руководителя группы. А также сказать, что ростовчане вернулись живыми-здоровыми, вовсе не погибли, как мы думали раньше, а самого руководителя группы мы сейчас разыскиваем.

Прочитав интервью с Г.И. Кизиловым, к поиску подключилась Алина, администратор форума тайна.ли и нашла упоминание фамилии Фоменко на сайте Тверского государственного университета. Было отправлено письмо в университет, мне любезно ответили. И стало ясно, что это именно тот самый Фоменко, которого мы ищем. Выражаю благодарность от всех исследователей трагедии Юрию Доманскому с кафедры теории литературы, который откликнулся и сообщил мне адрес Игоря Владимировича Фоменко. Теперь письмо отправилось в Америку, и мы затаили дыхание в ожидании, ответит ли Игорь Владимирович, или не ответит... Когда Игорь Фоменко ответил, что согласен поговорить о том походе, я от избытка эмоций не могла прийти в себя. Игорь Владимирович оказался человеком с тонким чувством юмора, очень занятым, и первым делом спросил меня, согласна ли я получить его краткие ответы сейчас, или подожду две недели, пока он напишет воспоминания о том походе. Скрепя сердцем и умирая от любопытства узнать все сразу и сейчас, я выбрала второй вариант. И не пожалела. Теперь у нас есть рассказ руководителя зимнего похода группы ростовчан И.В. Фоменко, который и представляю вашему вниманию. Потом, конечно, к нему возникло много новых вопросов и необходимых уточнений, ответы на которые можно прочитать в интервью после основного рассказа о походе.

Я рада, что постепенно от таинственного дела о гибели дятловцев отпадают ненужные конспирологические домыслы. Один за другим. И что я тоже прилагаю к этому руку, хотя и сама принадлежу к славному и проклинаемому многими племени "конспирологов". Но истина дороже.

Итак, слово Игорю Фоменко, руководителю ростовской группы туристов, которых так долго разыскивали сначала власти зимой далекого 1959 года, а потом и мы уже в наше время. И, наконец, нашли в августе 2013 года.

Игорь Фоменко.

Зимняя "тройка" 59-го

Игорь Фоменко. Зимний поход, Северный Урал. 1959 г.

Не помню, чтобы мы вели дневник. Был где-то блокнотик с записями, чтоб сдать положенный отчет, да давно уже за ненадобностью затерялся. Поэтому никакой объективности здесь не будет. Будет только то, что запомнилось. А память — штука опасная. Она избирательна и субъективна, хотя всегда претендует на объективность.

Я учился в Ростовском-на-Дону пединституте. Был уже на 5 курсе. Последняя зима в институте. Последний маршрут третьей категории сложности на "Мастера спорта СССР". Северный Урал. Нам, правда, больше нравилось говорить "Приполярный Урал". Для южан это звучало мало сказать внушительно. Оглушало.

Но вообще-то "тройка" как "тройка": около трех сотен километров на лыжах по "ненаселенке", "холодные ночевки", "пересеченка" и до 40 килограммов за спиной.

Маршрут — это праздник. А перед всяким праздником — хлопоты. Нужно было обеспечить походы: начинающим — "единичку" по Подмосковью, тем, кто уже окреп — "двойку" по Карелии, и небольшой группе — "тройку" по Уралу.

Конечно, в том, чтобы идти на Урал было немало наглости. Ростов-на-Дону — город южный. На лыжах можно прокатиться несколько раз за зиму. Лыжи, понятно, дрова. Узкие и деревянные. Широких там и в заводе не было, а что до пластиковых, тогда не только лыж, но и самого слова "пластик" не знали. Я, по крайней мере, не слышал. С ботинками была большая проблема. С теплыми штанами тоже. Не говоря уж о рюкзаках, спальных мешках и прочей обмундировке.

Но был благословенный ОФИ СКВО. Была, скажем так, решительность и отчасти пронырливость. Без этого ничего нельзя было достать (не случайно в эпоху стабильного дефицита на место слова "купить" пришло слово "достать").

А некоторые слова, например, "ОФИ" мы произносили с нежностью и почтительным придыханием. Стоило обзавестись соответствующим письмом, и в Отделе фондового имущества (или фондов и имущества) Северо-Кавказского военного округа нам за копейки продавали отлежавшие свой срок и не использованные ботинки, куртки, зимние брюки (нужно было только выпороть канты) и даже летные маски на кротовом меху, которые пользовались успехом у новичков, отправляющихся в Подмосковье.

Катастрофически не хватало рюкзаков. Секция разрослась. К зиме 59-го было уже около 80 человек. По просьбе декана факультета физкультуры, где я вел на почасовых туризм, ректор написал в Министерство письмо о том, что мы очень хорошие, и поэтому он просит разрешить купить нам рюкзаки, хотя это и не внесено в смету. Министерство вообще-то согласилось, но бумаги от них все не было. Прождав какое-то время, все, кто собирался в походы, сбросились на билеты в Москву. Добывать рюкзаки должны были ехать двое. Но денег хватило только на 3 билета. Прикинули так: один билет туда, и два (потому что с рюкзаками) обратно.

Поехали мы с Витей Афанасьевым. Благополучно приехали, благополучно ночевали на Казанском вокзале (Казанский вокзал конца 50-х — это отдельная песня). Ходили в Министерство. Министра не было, но в коридоре мы наткнулись на замминистра, который не только подписал нам письмо, но и позвонил куда-то. Сдав свою бумагу по указанному адресу, мы сразу получили почти полсотни рюкзаков. В результате хватило всем.

Нужны были консервы. Деньги от родного спортобщества (мне кажется, это была уже не "Искра", а "Буревестник") у нас были, но только перечислением. А на складах консервов не было. Но был сахар. Мы купили по перечислению мешок сахара, приволокли его в институт, выпросили у буфетчицы весы, и стали продавать преподавателям (сахар, как и все остальное, был дефицитом). Один крутил из газеты кульки, другой взвешивал, третий разбирался с деньгами. (Стыдно, конечно, было, но преподаватели нас, кажется, понимали). А уж потом мы искали возможность раздобыть на 'живые' деньги консервы.

Наконец, все экипировались и отправились на маршруты.

Наша группа уезжала на "тройку" последней. Но без карты. С кроками. Была, конечно, как и полагалось, копия административной карты. Но даже дети знали, что она сделана для уроков географии, и для того, чтобы враги и шпионы запутались. Поэтому группы составляли свои карты, менялись друг с другом на слетах, пересекающихся маршрутах, передавали через знакомых. Мы пообещали знакомым геологам сделать какие-то замеры, а они нам дали кроки: схему на компрессной бумаге и комментарий: идете вдоль хребта, все в снегу, потом увидите: наверху торчит только 2 черных камня. Иди между ними. Это и есть перевал. А в клубе туристов кто-то сказал, что видел знакомого, который точно знает, что примерно в это же время туда же идет группа свердловского Политеха. И вроде бы у них есть приличная карта. Это уже было кое-что.

В Свердловске оказалось, что группа (повел ее Игорь Дятлов) несколько дней назад уже уехала (от них, вроде, уже была телеграмма из Ивделя). Они, действительно, пойдут сначала вдоль хребта на север. Но через несколько дней свернут на полукольцо, и у нас, наверное, есть шанс догнать их, пока они не свернут, и скопировать карту.

Поехали догонять. Сначала на поезде до Серова, а там пересадка на конечную станцию — Ивдель. В Ивделе повезло. Только вышли на дорогу, как нас подобрал попутный лесовоз (сначала мы должны были проехать зону лагерей), а уж там — начало пути.

На воротах лагеря, мимо которого проезжали, на снежном фоне красиво и ярко смотрелись кумачовый плакат, приветствующий слет передовиков труда, и бортовая полуторка тоже с кумачом, в кузове которой сидели передовики и конвой. Проехав еще десяток километров, водитель свернул на свой участок. Дороги на север дальше не было, и мы начали свой маршрут по правой стороне Уральского хребта, чтобы, дойдя до двух черных камней, перевалить на левую и закончить в Европе. Всего 15 — 16 ходовых дней. Плюс 2 — резервных.

Сначала шли по редколесью. Снег глубокий, больше двух метров. Оттепелей, наверное, в январе не было. Снег не слежался. Красиво, конечно, но лыжи проваливались почти по колено. Шли гусем друг за другом. Дистанция 2 — 3 лыжи. Направляющий торил лыжню 10 минут, уступал место следующему, и отдыхал, согнувшись и повиснув на палках. Дождавшись последнего, становился замыкающим. Так безостановочно шли пару часов. Потом привал. Помогая друг другу, снимали рюкзаки, ставили, чтоб не утонули в снегу, на задки лыж. Не снимая креплений, садились на рюкзаки, блаженствовали 10 — 15 минут, и — дальше.

Рельеф — тягуны (длинные и пологие спуски и подъемы) и распадки (большие широкие и, как правило, не крутые).

Зимний день короткий, поэтому времени на отдых хватало. Ставили две брезентовые палатки. Никаких замков-молний на палатках тогда не было. Были деревянные пуговицы сантиметра 4 длинной каждая и воздушные петли из брезента или шнура. Тщательно застегивались, упаковываясь внутри. Но щели все равно оставались. Пока спали в палатках, решали две неотвратимые проблемы: как отгородиться от мороза и как поставить палатку, не копая яму в снегу до земли.

Потом пошел еловый и сосновый лес. Стало легче: наруби лапника побольше, и ставь себе на него палатку. В одной палатке ставили печку, которую дома из ведра изготовил Витя Афанасьев, в другой зажигали свечи, прочитав где-то, что каждая свеча повышает температуру на 1 градус.

Но свечи таяли, а ночная температура падала. Пришлось переходить на нодью. Нодья — штука довольно трудоемкая. В раскопанную в снегу яму укладываются определенным образом друг на друга два бревна, которые горят во всю длину целую ночь. Вдоль бревен мы укладывали лапник. Разувались, ботинки, чтоб не замерзли и утром были теплыми, брали с собой в мешок под свитер. Укладывались на лапник ногами к нодье. Дежурный (каждый дежурил два часа) ходил между нодьей и спящими, постукивая их палкой по ногам, которые каждый норовил засунуть в костер.

На лежбище у сгоревшей нодьи

Не помню, в какой день вышли на ночевку свердловской группы. Поняли: судя по всему, не догнать нам карту. Ночевка свежая, но уже запорошенная, они были здесь несколько дней назад и, вероятно, уже свернули. Дальше мы их следов не встречали. Все, прощай карта, прощайте хорошие кроки. Пойдем по наитию до черных камней.

Пошли. Вышли на брошенный поселок. Скорее всего, здесь когда-то стояли геологи. Теперь это несколько полуразвалившихся домиков. Выбрали тот, что лучше сохранился. Принесли, что смогли, из соседних домов. Поставили двери, починили крышу, заделали окна, поставили печку, вывели железную трубу. К вечеру роскошная дневка на завтра была готова. Притащили из других домов что-то похожее на нары. Улеглись, как вельможи. Всю ночь дежурные подкладывали в печку заготовленные чурки. Уже под утро Ваня, который в это время дежурил, сначала, как мы и договаривались, подтапливал понемногу: труба у печки металлическая, а крыша, чтоб тепло не уходило, — низкая. Но его так в тепле сморило, что непреодолимо захотелось подремать хоть несколько минут. Он напихал в печку чурок, сколько влезло, и задремал. Труба короткая, тонкая металлическая. Тяга хорошая. Огонь вымахивал высоко в трубу. Крыша загорелась. Утром очевидцы рассказывали, что пытались меня будить. Я спросил — зачем? Они ответили — крыша горит. Я спросил — а Витя встал? Мне ответили — встал. Я сказал — значит потушит, и уснул.

Наверное, так и было. Не помню, спал. А в крыше, действительно, наутро была выгоревшая дыра. Так что достойной дневки не получилось.

Пошли дальше. Снегу в ту зиму выпало больше обычного. Черных камней все не было. Куда идти, было не очень понятно. Короче, заблудились.

И как раз в это время, как в плохом, но популярном советском романе, мы увидели на дереве затес. Кто увидел первым, не помню. Но разглядывали все. Молчали, шевелили губами, проговаривая про себя, что бы это могло значить. И поглядывали на меня: ты — руководитель, ты и предлагай вариант, мы обсудим. Я уставился на затес.

В центре затеса был треугольник. Слева от его вершины две короткие косые параллельные черты. Под ним глубоко вырезанные две параллельные волнистые линии.

Я напрягся — и все прояснилось. Треугольник — это сопка, которую мы видим впереди, стоя лицом к зарубке. Волнистая двойная линия — ручей или речка, замерзшее и засыпанное снегом русло мы только что перешли. А две косых черты — тропа, по которой нужно идти.

Все согласно кивнули (все равно это был единственная версия), и мы пошли.

Шли не очень долго и даже не удивились, когда вышли к дому. Дым из трубы, олени, собаки, на маленьких нартах сидит ребенок лет четырех. Потом оказалось, что он собирался запрягать в свои нарты собаку, чтоб ехать к дяде. Наше появление нарушило его планы.

Хозяин был на охоте. Женщины (его жена и мать) приняли нас и первым делом накормили. Мы свалились в той части комнаты, которую нам отвели, и заснули. Вечером пришел хозяин. Накрыли ужин. Вообще-то мы все пили сухое вино, но у нас были 2 пол-литровых бутылки спирта для всяких ЧП. Одну мы достали. Налили всем мужчинам, кроме четырехлетнего сына хозяина, и Зине. Хозяйки за стол не садились. Они подавали еду и убирали со стола. Первую выпили за хозяев. Вторую за хозяина, у которого такая хорошая семья. Глаза у всех немножко замаслились. Петр спросил, как мы его нашли. Я ему рассказал о зарубке. Он сказал: ты, начальник, — шаман. Я стал отнекиваться. Тогда — сказал он, — ты очень умный человек. Все почему-то начали фыркать, а он объяснил: зарубка рассказывает, что на этом месте он (Петр Бахтияров, по-моему, так) с двумя лайками медведя убил. А начальник даже по такой зарубке дорогу узнал.

Назавтра мы устроили дневку. С трудом уговорили Петра показать, как он из мелкашки бьет белку. Он никак не мог понять, зачем стрелять, патроны тратить, если зверя нет. Посмотрели его хозяйство. Недалеко от дома в лесу стоял чум. Шел дымок. Старшая женщина нам объяснила, что туда нельзя подходить, там другая невестка. Она недавно родила и будет одна с ребенком, не помню точно сколько, но много, по-моему, дней 30. Петр объяснил, где можно перейти хребет. Мы оставили ему недопитую бутылку спирта и пошли.

Дня через два мы дошли до перевала. Построили нодью. Мне кажется, было тихо и не очень морозно.

Наутро пошли на перевал. Начался ветер и скоро нас буквально сбивало с ног. Целый день поднимались, но прошли не больше двух третей пути. Развернулись. Съехали по своим следам вниз. Разгребли яму. Запустили нодью.

Наутро опять пошли вверх. Ветер не слабел. Дошли почти до перевальной точки. И опять вниз: не хватит сил перевалить и спускаться на ту сторону неизвестно по какому рельефу и сколько времени.

На третий день ветер стих. Погода была отличная. Но шли долго. Из-за меня. Уже надевали рюкзаки, когда я почувствовал слабость. Не понял, что со мной, никогда такого не было, плыл как медуза. Но идти нужно было, пока погода. Разобрали мой рюкзак. Скормили мне аварийный шоколад. Все равно идти трудно: ноги плохо передвигаются от слабости. Тащили меня какое-то время, сцепив кольцами две палки. Дали немного спирту. Вторую половину подъема шел сам, но без рюкзака. На верхней точке присели отдохнуть. Я пришел в себя. Собрал рюкзак. Поехали вниз.

Спуск был пологий, ровный. Лыжи хорошо скользили и не проваливались. Доскользили до поселка лесорубов. Устроили там дневку. Вечером, как полагалось, дали в клубе концерт. После концерта спросили: Как, понравилось? Ответили женщины: а вы сами поглядите, все мужики трезвые пришли и до конца досидели.

То ли климат в Европе был другой, то ли рюкзаки стали легкими, то ли к завершению шло дело, но без событий доскользили до конца маршрута.

Когда приехали в Ростов, на вокзале ко мне подошел человек, который представился офицером МГБ (тогда эта контора, по-моему, так называлась). Его интересовало: видели ли мы группу из Свердловска на маршруте, видели ли мы их следы, ночевки, где именно это было? И еще сказал, что я могу понадобиться уточнить что-нибудь по карте или даже полететь на место. Но так и не сказал, что произошло. А я больше им не понадобился.

Дома выяснилось, что какое-то время назад звонили и спрашивали, были ли от меня какие-нибудь сообщения. Когда им ответили, что сообщений не было, звонивший, так и не представившись, повесил трубку.

Через несколько дней я пошел в физдиспансер, рассказывать про свою слабость. Осмотрели, какие-то анализы взяли и сказали: все в порядке, здоров.

Через несколько лет в поезде я случайно познакомился с человеком, который служил в это время в армии на Северном Урале. Их подняли по тревоге и отправили в оцепление. Они ничего не знали кроме того, что погибли туристы, на месте работают следователи, и нужно обеспечить им безопасность. Они ее и обеспечивали.

* * *

* * *

На этом заканчивается рассказ Игоря Фоменко. И начинаются к нему вопросы.

М.П.: Игорь Владимирович, спасибо Вам большое! Ваш рассказ меня потряс. Одною тайной меньше стало. Понравился легкий юмор, особенно про шамана, как Вы "разгадали" мансийский катпос и вышли прямо к юрте Бахтиярова.

Игорь Владимирович, вопросы по тексту таковы, если что вспомнится, то хорошо, если нет, то хоть память попробуют всколыхнуть:

Вы пишете: