БОГ ЗНАЕТ ЛУЧШЕ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
СМЕРТЬ.
'Ребёнок не знает смерти
И потому он бессмертен.
Где ты детство моё...'
ПРОШЛОЕ.
Осень, ранний вечер, провинциальный восточный город. Точнее то что от него осталось. А осталось немного. Где-то американская авиация поработала, где-то смертники, где-то артой подшлифовали...
Пыль, дыры в уцелевших стенах, запах разложения и отзвуки далёкой перестрелки. Через развалины домов с трудом пробираются двое. По крайней мере пытаются. Один, припадая на раненную ногу тащит второго. Длинные седые волосы, правая сторона лица залита кровью. Грёбанная мина. Но можно сказать повезло. В руке автомат. Пригодится...:
— Брат, оставь. Вдвоём пропадём.
— Молчи, береги силы. Я обещал бабушке присмотреть за тобой.
Лечь бы прямо на камни и не вставать. Отдохнуть хоть немного. Размечтался. Совсем рядом голоса
— Ищите этих неверных. Один из них русский.
— Что тот самый 'Ангел Смерти'? Я сам отрежу ему голову.
— Они ранены и не могли далеко уйти.
Вот и всё. Время жить и время умирать. Хорошо хоть граната есть. Или...
В кончиках пальцев знакомое покалывание. Тот, кто во мне. Маг, жрец, волхв. Какая разница. Откуда? А это пацаны уже другая история.
Три года назад... Село под Горловкой помню. Про донецкий госпиталь потом рассказали. Несколько суток мёртвым был, да видать отмолил кто-то. Знать бы ещё кто. Батюшка потом сказал, что теперь во мне трое. Тот, кто этот мир знает, воин-зверь и тот кто может и реальность менять, и...
Характерник я, да.
— Сейчас брат. — хриплю я.
Сука, боль такая как будто через тебя электрический разряд пропустили. У всего своя цена есть. Но оно того стоит.
Всё заволакивает черно-красная пелена, гортанные голоса растворяются в ней как и эта долбанная реальность. На востоке темнеет быстро, а настоящее исчезает ещё быстрее...
С трудом приоткрываю левый глаз (правый похоже всё). Надо мной стоит бородатый мужик с СВД. Рядом кто-то удивляется, похоже на арамейском. Слышно только
— Откуда вы, товарищи?
— Как вы здесь оказались?
Мужик, обернувшись,
— Помогите им, быстрее.
Говорит вроде на английском. Потом замечаю нашивку на его рубашке 'MFS' ("Military Forses Sutoro" христианское ополчение Федерации Народов Северной Сирии или Рожавы)
и татуировку на руке в виде распятия. Свои.
Осталось последнее.
— Хамид, где Хамид...
Бородатый наклоняется ко мне
— Он здесь. С ним всё в порядке.
И в сторону кому-то невидимому
— Несите обезболивающие и сообщите товарищам в штаб.
Вот теперь можно и вырубиться. Всё сделал правильно.
НАСТОЯЩЕЕ.
Опять вечер и город. Только без перестрелок и прочего говна. Уже хорошо. Что ещё надо? Жильё есть. Пенсия по инвалидности и субсидия. Спасибо мужикам из РСВА. Потребности? Пожрать в холодильнике. Кофе, табак. К алкоголю равнодушен, да и врачи запрещают злоупотреблять.
Короче, оторвись от монитора и посмотри, что за окном. А там середина июня, только что дождь прошёл. Тихо, спокойно. Если не считать, конечно, шансона из открытого окна напротив и пьяных криков во дворе. Плевать. Я в домике. Сижу на подоконнике и разговариваю сейчас по телефону. А что ещё делать?
— Как ты Хамид? Как наши, все живы? Хорошо. В табуре (аналог батальона в курдском ополчении) потерь нет.
— Да, я бабушке вчера звонил. У неё все в порядке. Ахмад в отпуск приходил.
— А как твой сын, уже ходит? Совсем большой. Время летит, как паровоз под парами.
— Как Алия? Больше на меня не сердится? Кстати, я собираюсь возвращаться. Брат, да плевать на врачей, стрелять я ещё могу.
— Да через пару месяцев, если всё нормально пойдёт, буду в Сулеймании. (Город в Иракском Курдистане. Своеобразная перевалочная база для добровольцев в Рожаву.) Конечно позвоню.
— Что, тревога? Брат береги себя. Чуть не забыл, Чечек привет передавай. Xwezî. (Хотел бы я... (курманджи)
Ну теперь можно выкурить сигарету, закрыть окно и лечь спать. И видеть те же самые сны. Снова, опять...
— Братка, уходи, меняй позицию. Уходи. УХОДИ, БЛЯДЬ!
— Сколько тебе лет, котёнок?
— Тринадцать. Они... Они изнасиловали меня, а потом продали на невольничьем рынке в Ракке.
— Wan bikujin! (Убивай их. (курманджи) Вали их на хер! Во имя Бога и Милосердия!
Что не нравится? Пацаны, а давайте вы три года на Ближнем Востоке повоюете, а потом расскажите, что вам снится.
Если честно, я уже привык. Как кино смотришь. Откричался давно, да и поседел ещё раньше.
Только уже несколько ночей подряд другое снится. Всё не как обычно. Странно и непонятно...
Горящий лес, тропинка по которой меня пытается тащить какая-то рыжеволосая девчонка. В руке у неё автомат. Похоже у меня справа рёбра задеты и на ноге рваная рана. Плохо, далеко не уйдём. Поворачиваю голову...
Ещё такая же девочка поменьше, раскинув руки, плача, что-то кричит на непонятном языке. Или понятном?
— НЕ СМЕЙ! ПРОЧЬ! НЕ ТРОГАЙ ИХ!
Где это, кто они? Развалины, запах гари и огонь с неба. Потом внезапно темнота вокруг и в ней детский плач. Похоже та же девочка плачет. И тот же голос. — Дядя, дядя помоги.
Эй, ты где там? Не плачь, погоди... — Дяденька, помоги нам.
Просыпаешься и... Ощущение вины утром и пустота внутри днём. Как будто пропустил что-то очень важное. Единственно правильное. Больно. Как рана в сердце. И водка не поможет. Как же больно...
'Ах, не спетая моя песенка,
Ветреное красное солнышко,
Скользкая крутая в небо лесенка,
Розовое крашеное стёклышко.
Приходили по ночам гости дальние,
Мне сулили чудеса несказанные,
Только где же их весна долгожданная
И как верить поутру обещаниям?
С пауками по углам да с чертями по дверям,
Вечно душно и тепло, свечку сажей замело,
Свидpигайловская банька от земли до звёзд...
Как могли встречали, славили песнями.
Деньги, пряники совали да почести.
А лицо у Христа было детское,
Но морщинкой по лицу — одиночество.
А лицо у Христа было детское,
Но морщинкой сквозь лицо — одиночество.
И пол пяди не хватило до мудрости,
И пол вдоха не хватило до радости,
И пол чуда не хватило до вечности.
Сказки, слёзки лишь, и прочие сладости.
С пауками по углам, да с чертями по дверям,
Если пусто — засыпай. Чего хочешь выбирай.
Свидригайловская банька от земли до звёзд.'
Вот и опять. Всё, мне это надоело. Я пошёл.
Стоп, ты помнишь кто на земле мёртвый лежит? И девушку в испачканной пионерской форме, плачущую над тобой на коленях? Помню. И?
...Слушай я ведь уже давно в долг живу, а долги отдавать надо. Жалко только Хамида обломаю. Не позвоню я ему похоже из Сулеймании. Прости, брат. Да хотя он поймёт, не обидится. Сам же такой.
Ладно, работаем. Эй, иду я, иду, только не реви. Я сейчас. Только не спрашивайте. — На хрена это тебе надо? Плач, дети, сны непонятные.
Блядь, не люблю бессмысленных вопросов. От них голова болеть начинает. Сказал же, что НАДОЕЛО.
Не знаю сколько времени я иду и иду ли. Может стою на месте. К плачу добавляется женский голос. — Пожалуйста, помоги им.
Да что же... Но вот впереди загорается свет. Плач и голоса слышатся оттуда. Ала, хоть какая-то определённость. Понятно куда идти. Свет приближается, всё ярче и ближе.
А вот сейчас, похоже, будет очень больно. Вашу же мать. Снова та же кроваво-чёрная пелена в глазах... На последнем усилии проваливаюсь в Нечто.
И? Да всё собственно говоря...
Где-то посредине.
День первый.
'Старшая, он пришёл...'.
Ощущение похлопывания по щекам, резкий запах нашатыря и ещё чего-то цветочного.
Ну и какого хрена, кто там? Открываю глаз... Оппаньки.
Молодая, симпатичная, белый халат, разноцветные глаза. Врач похоже. Ну хоть не небритый мужик с автоматом уже лучше. — Очнулись? Вот и хорошо. Слышно, как сквозь вату.
Что-то ещё говорит, косясь в сторону. А, понял. Спрашивает
— Вы головой не ударялись?
Бля, спрашивать такое у человека с четырьмя контузиями. Ладно.
— Сейчас нет.
— Вы сесть можете?
— Могу попробовать.
Поддерживаемый сзади сажусь на асфальт. Где я и что вокруг? Я попытался оглядеться.
А вокруг похоже тоже лето. Трава зелёная, небо синее, птички где-то щебечут. Под головой была куртка, рядом рюкзак. Напротив, металлические ворота, скульптуры какие-то. Что за? Неподалёку две девчушки в пионерской форме. Смотрят испуганно. Понимаю, я тоже иногда своего отражения в зеркале боюсь.
Подальше девушка постарше в такой же форме и белой панамке ругается с каким-то мужиком в клетчатой рубашке и трениках
— Иваныч. Ты что не мог его в кабину посадить?
— Ольга Дмитриевна, вы же знаете, со мной же экспедитор ехала. Её же в кузов нельзя, перегруз был бы.
— Ты не ёрничай, а объяснительную пиши.
Стоп. Мужика этого припоминаю. И бабу объёмную с ним. Они меня в каком-то райцентре подобрали что-ли. Ехал в кузове полуторки, там ещё какие-то ящики с мешками были.
Но куда ехал и зачем? И почему девушка в панамке кажется мне знакомой? И рыжая пионерка у ворот с испуганными глазами? Где-то я их видел. Но где? Чёрт, не помню.
Ладно это потом. Сейчас бы хоть немного оклематься.
Заметив, что я уже сижу, девушка в панамке оставила в покое шофёра подошла и...
— Товарищ Азад, как вам не стыдно. Что за самодеятельность? Мы бы завтра машину за вами прислали.
Потом, обернувшись к врачу. — Виола, как он?
Та пожала плечами. — Да вроде нормально. Может перегрелся просто?
— Что значит ВРОДЕ НОРМАЛЬНО! Ты понимаешь, что говоришь!
Похоже назревает скандал с занесением в личное дело. Я решил вмешаться:
— Ольга (имя вроде правильно назвал?) да я уже в порядке. Всё хорошо.
— Вы уверены?
Вожатая (она же вожатая вроде) недоверчиво посмотрела на меня.
— Конечно.
Я даже попытался встать. Блин как с перепоя. Но встал, морщась от боли.
Картинка начала обретать резкость. На металлических воротах советский герб. Скульптуры — это фигуры пионеров. Лагерь поди какой-нибудь. Опять же вожатая и форма...
Логику включи. Трудно знаю, а кому легко.
— Славя. — Вожатая тем временем подозвала вторую девочку с шикарной русой косой.
— Поможешь товарищу Азаду дойти до его домика. Ключи взяла?
Славя, взялась было за рюкзак. Это ты зря, я сам уж как-нибудь. Только помоги его одеть и куртку подай. Ну что, пошли до дому красавица.
Мы уже были за воротами и шли по кирпичной дорожке мимо деревянных домиков.
Здание побольше и вывеска 'Клубы'. Интересно, конечно, но сейчас неважно. Другой вопрос важнее.
— Славя, а что это вообще за место?
Девочка с испугом посмотрела на меня.
— Слушайте, может быть вам лучше в медпункт?.
— Да не надо. Не соображу просто сразу куда попал.
— Это пионерский лагерь 'Совёнок'. Мы вас завтра ждали, запланировали почётную линейку, приём в пионеры. Всё как полагается, а вы.
Ну прости, милая, у меня всё даже война на импровизации.
От мыслей о... высоком меня отвлекла Славя. Похоже мы пришли.
Такой же деревянный домик, как и остальные, открытое окно, крылечко и красивые кустики. — Это ваш дом. Располагайтесь, отдыхайте. Скоро обед. Ой, у меня ещё дел много... — это Славя крикнула уже убегая.
Я ухмыльнулся. Правильно, тобой только детей пугать. И зашёл внутрь. Внутри оказалось довольно уютно.
Две аккуратно застеленные кровати (интересно, зачем вторая?), стол, шкафчик и два стула. На стене плакат с олимпийским мишкой. 'Готовимся к Олимпиаде!'. Деревянный пол блестит. Недавно наверно убирались.
Я поставил рюкзак на стул и сел на кровать. Надо привести себя хотя бы в относительный порядок. Несколько минут акупунктуры дало результат. Я начал немного приходить в себя. Потом встал. Нормально, только голова немного кружится, но должно пройти.
А теперь посмотрим, что у меня из вещей. С чем прибыл. Сначала, что у него в карманцах. Ничего необычного. Пачка табака, зиппо и телефон.
Теперь бэг. Зарядка, кипятильник, ещё две пачки табака, разумеется чай с сахаром и складной стаканчик. Кофе? Жаль. Что ещё? О, 'Социология свободы' и... Боевой нож? Хорошо хоть не автомат. Братка, это вообще-то пионерский лагерь, если ты ещё не понял. Ладно. Буду с пацанами в ножички играть.
Куча вещей на столе росла. Полотенце, мыло и прочее, шемаг, чёрный берет. Что-то завёрнутое в белую чистую тряпицу. Посмотрим. Блядь, я же это дома хотел оставить. Два Георгия и медаль 'За отвагу'. Какой идиот вообще это положил в рюкзак?????? Я? Мм-да.
Завёрнутыми в какую-то старую газету обнаружились кроссовки. Вот это хорошо, а то в берцах по жаре.
Ну дальше не очень интересно. Ещё рубашка, джинсы, пара маек. Сменка, мелочь вроде носков и платков. Уф, вроде всё. Бритву, конечно, забыл. Надеюсь, не сильно зарасту.
Я переобулся, сменил рубашку на майку. Подошёл к шкафчику, открыл дверцу и посмотрел в зеркальце. Кто тама? Я здеся.
Пятьдесят лет, позывной Азад. Под левым глазом синяк, шрамы, татуировки. Всё на месте. А твоё настоящие имя? Я его уже давно забыл. От него только могила на донецком кладбище осталась. Такие дела, брат. Разложив одежду в шкафчике, я стал решать, что делать дальше. Вариантов два. Либо отдохнуть, либо прогуляться. Ну поспать мы ещё успеем, а осмотреться надо. Короче...
Берет на голову, телефон по привычке в набедренный карман. Я вышел на улицу и закрыл дверь.
В лагере было тихо, пустынно и жарко. Куда все подевались? На речке наверное или что водное есть.
Прикинув, я решил вернуться к воротам. Вдруг там какие-нибудь дневальные или дежурные. Однако ушёл недалеко.
Неожиданно с правой стороны я уловил шевеление в кустах. Рука инстинктивно дёрнулась к плечу. Ты чо охерел? Какие тебе здесь инстинкты?
Осторожно подкравшись к кустам, я громко сказал.
— Стрелять буду!
В ответ раздался детский вопль.
— АААААААААААА!
Кричала явно девочка.
— Выходи, ты обнаружена!
Вот это я чего и зачем? Точно перегрелся.
— Нет, ты же стрелять будешь!
— Да не буду я стрелять? Не из чего.
— Не врёшь?
— Выходи уж. Из кустов вылезла рыжеволосая девочка лет 12-13 в майке с гордой надписью СССР и потёртых шортах. Она, насупившись смотрела на меня
— Ты чего тут пугаешь? Ой, а ты вообще-то кто? Хороший вопрос.
— Ну я вроде как ваш почётный гость. Сегодня приехал.
— Вот приехал и пугает. — она обижено засопела.
— Прости пожалуйста, я больше не буду.
— Вот и не надо тут. Девочка уже похоже была готова убежать, но неожиданно повернулась ко мне
— Хм... А ты как это меня вообще вычислил? Я хорошо спряталась. А?
Пришлось признаваться — Я же разведчик.
— Ух ты. — ее глаза загорелись. — А не врёшь?
— Честное слово. Я постарался не улыбнуться.
— Разведчик. Настоящий. Здорово! Она потянула меня вниз, и я присел.
Девочка осторожно коснулась моего лица.
— А ты чего такой страшный? Ужас. И глаза нет.