История первая "Кто я?"

Самылов Алексей.

Кто я?

История первая.

1.

Это приходило каждую ночь. Каждую ночь после долгого дня в этом месте. Мешало, хоть в эти часы, когда все спали, тоже забыться, вынырнуть из этого ненавистного болота, не видеть этих грязных, буро-зеленых стен, обшарпанных железных кроватей. Не видеть лиц, этих ненавидящих глаз...

... Сквозь шум мотора, слышались голоса. От этих голосов сжималось сердце, перехватывало спазмом горло. Папа и мама. Они все едут в машине, он на заднем сидении, они спереди. Шум колес ...

... Они беседуют про отдых, про озеро, лодки. Про него!

... — Все таки, не очень хорошо, — мамина фраза. — Костя там, а мы ...

... — съездит еще, — уверенно-успокаивающий голос отца. — Не в последний раз...

... — хоть мне остаться?— беспокоилась мама.

... — десять, — гудел отец. — Он с бабушкой, все в порядке!

... — следующие выходные, — сомневалась мама. — Все вместе бы поехали!

... — на работу! — увещевал отец. — Потом только в следующем году!

... — все время вместе, — опять отец. — Вот, хоть ...

— Макс!!! — истошный женский крик-визг.

Бтум! Звук резкого сильного удара. Звон стекла, визг тормозов, вонь паленой резины. Невероятной силой сбросило на пол. Солоноватый привкус во рту. Скрежет. Сильно тряхнуло. Не развернуться! Сдавило со всех сторон! Не вздохнуть! Больно! Мама! В груди холодно! Темнота! Резкая встряска...

... И белый потолок, в серых разводах. Дрожащие руки, судорожные вздохи. Холодный пот...

Вокруг сопение спящих. Иногда в окно заглядывала луна, серебря лица. Тихо сижу, чуть покачиваясь, чтобы унять дрожь в теле.

Иногда удавалось просто поспать, это были очень счастливые ночи. Вялость после бессонных ночей, отвратительной волной била в голову.

А вокруг такие-же, как и я, дети без родителей. Кого бросили, кого отобрали. Но никого, кто пришел сюда, так как я. За это и били. Жестоко, не щадя. За хоть небольшое, уже бывшее, но счастье быть кому-то нужным, кем-то любимым...

Что лучше, иметь и потерять, или не иметь вовсе? Что лучше? Знать разницу и тосковать по любимому дому, сильной папиной руке, маминой улыбке. По брату, который как ты сам. Близнец потому-что...

Люди в форме. Накуренные кабинеты, какие-то женщины, с холодными глазами и фальшивыми улыбками. Ворота детского дома, в алом свете заходящего солнца.

Крупное мужское лицо, с мясистым носом. Полированный стол буквой "Т". Скрип двери, входящая в нее старая худая женщина, с очень морщинистым лицом, и привычно-презрительной гримасой.

— -

Они шли по мрачным коридорам, наполненными звуками жизни множества людей. Тычок в спину, толкающий в комнату, женщина вошла следом и чуть не с порога швырнула сверток из матраса и одеяла на железную сетку кровати. Следом приземлилась стопка из свернутых простыней и наволочки.

— Вот это твоя, — сказала женщина визгливым голосом и ушла.

Я присел на железную сетку кровати и огляделся. Вокруг поднимались головы и его ощупывали любопытные взгляды. Я устало поставил пакет с вещами на пол и задвинул его под кровать.

Утром пакет пропал. Я нашел его пустой, рваный в туалете. Впрочем, особо жалеть там было не о чём.

Из умывальника вода бежала тонкой струйкой. Еле умылся. Полотенце напоминало дыры связанные между собой.

После завтрака, в общей столовой, где меня посадили в самом конце стола, среди маленьких, ко мне подошли трое ребят постарше.

— Че, новенький? — развязно спросил высокий парень, притормаживая меня за плечо. — Бабки есть? ...

На первый раз сильно не били. Просто повалили на пол, ударив в живот, пару раз добавили туда же с ноги, уже лежачему. Сорвали цепочку, порвали ворот футболки. Ушли, гогоча во весь голос.

Почти перестал спать ночами. Только подступала спасительная тьма, так снова я оказывался на заднем сидении машины. Последние мгновения жизни моих родных ... Зачем я вновь и вновь, вижу эти ужасные картинки?!

На занятиях днем я клевал носом, не в силах слушать монотонные голоса учителей. Поэтому вскоре очутился в местном так называемом "карцере". Математичка, какая — то вся как будто взлохмаченная и шилом в одном месте, сильно оскорбилась, увидев мою склоненную на парту голову.

— Если ему не нужна математика! — визжала она нашей Марии Сергеевне, той самой старой грымзе, по кличке Изюм или Изюмина. — Пусть он не мешает заниматься другим!

Можно подумать, тут все великие математики! Но спалился именно я. Поэтому через несколько минут меня уже вталкивали в тесную каморку под лестницей. Щелкнул за спиной замок. Узенькая низкая комнатенка. Два на четыре. Лавка с брошенным на нее каким-то тряпьем, сломанные метла, стул без одной ножки.

Был еще полдень, но я решил прилечь на лавку. Вытянул усталые ноги.

Уснул мгновенно. И спал без привычных кошмаров, как будто упал в темную яму. Рядом не было соседей, которые могли — бы мне помешать. Разбудил меня довольно чувствительный тычок в бок.

— Вставай, — грубовато сказала Изюмина. — Давай на ужин.

— -

Весна, наконец, закончилась. Закончился и учебный год. Наступила теплая пора. Лето. Время, когда, слава богу, не мучили наши мозги науками, люди, кажется понимающие, лишь чуть больше нас. И ненавидящие то, что они делают. Будто собрали всех тех учителей, кто не прижился более нигде. Мне было с чем сравнивать, я же учился в нормальной школе, там, в прошлой жизни, в радужном сне, который я уже начал забывать.

Все лето, а потом и осень, постоянно, видимо сменяя друг друга, то старшаки, то парни моего возраста доказывали мне, что я дерьмо, что они ничуть не хуже парня, который до десяти лет рос в семье. Меня тоесть. Деньги или еще что-нибуть, уже не требовали, просто сбивали с ног и били. Я и раньше не любил кампании, а в таком варианте и подавно. После уроков, я сбегал в небольшой парк, рядом с нашим корпусом и бродил там до ночи. Но в таком варианте, попадало от воспитательницы. Она постоянно мне твердила, что я беспризорник и хочу ее смерти.

— -

Лето пролетело быстро, и проводить время на улице было все холоднее. Но видеть наглые рожи моих одноклассников, или тех, кто постарше, было все труднее. А ночью я снова задыхался, зажатый в покореженной машине...

...Кошмар наяву однажды закончился. Сломалась грань, отличающая меня, человека из-за забора, от озлобленного одиночки, который в ответ на оскорбление, лишь усмехается. И бьет так, чтобы голова отвалилась!

Я шел по коридору, отчаянно надеясь, что обо мне забудут хоть на этот вечер. На улице стоял дождливый и промозглый октябрь. Идти на улицу? А потом, обмирая, возвращаться обратно, с замиранием сердца открывая дверь?

И я, будто наяву, увидел, что под лестницей стоят трое, самых его "любимых друзей". Длинный худой, с широким лицом — Лопата, негласный заводила всего хулиганья среди старшаков, вместе с ним — Вова, просто Вова, ничем не примечательный, весь такой средний какой-то парень и Губа, парень с выпирающей нижней губой и каким-то мешковатым телом.

Отчаяние. Заскрипели стиснутые зубы. Толкнулась в грудь обида, жгучие слезы наполнили глаза. Я же не виноват, что родился более удачно! Что не видел я до десяти лет, этих "чутких" людей, именуемых воспитателями и этих детей, что больше напоминают зверьков.

Перед глазами будто пелена, все расплылось. Я вытер глаза. Злость и даже скорее ярость толкнулась в грудь. Полыхнуло в сердце пламя, опалило безрадостные мыслишки. Лицо стало мокрым, стало легко, будто вместе с ними вышла вся горечь этих дней.

Что ждет меня? Чего я так уцепился в это серое существование? Боюсь чего-то... Больнее уже не будет... В руку, как влитая, легла забытая уборщицей палка от швабры. В груди поднялась тугая волна, будто изнутри пружина начала разворачиваться...

— О-па, Цветочек! — радостно заорал Губа, увидев, как я спускаюсь. Голос уверенный, наглый.

Я как-то плавно, не торопясь, спустился с лестницы и повернулся к Губе. Он, в это время, обернулся к тем двоим, радостно улыбаясь.

— Короче, — начал, было, он, оттопыривая причину своего прозвища. — Ты...

В это время ему в лоб врезалась зажатая у меня в руке палка. Куда-то исчезла всегдашняя робость, которая не давала возразить всем этим наглым самоуверенным типам. Куда-то туда, внутрь, спрятался домашний мальчик Игореша, зубы обнажились в улыбке-оскале.

Губа отшатнулся, зажимая рукой голову, и я с разворота врезал тормознувшему Вове, попав в ухо. Он взвыл, хватаясь за ушибленное место. Боль противника принесла удовлетворение, радость! Лопата отшатнулся от просвистевшей палки, и она попала, по инерции, в повернувшегося было ко мне Губу. Брызнула кровь из рассеченной брови, я вновь поднял палку, ударил во всю злость, попав по выставленной руке и еще раз! Еще!

Шатнулся в сторону от подскочившего Лопаты, махнул рукой с палкой, как отмахиваясь от мухи, и попал концом в скулу Вовы, который и так уже не желал вступать в драку.

Из глаз брызгали слезы, трое здоровых парней пятились от меня, а я шел на них, сжимая ручку от швабры. В груди полыхало яростным пламенем. Мы вышли на улицу, а я все шел за ними. Они от меня.

Они уже спустились с крыльца, когда я остановился. Глянул на них и ушел обратно в здание.

— -

Они не смирились с этим фактом. На следующий же день после занятий, меня выцепили прямо у кабинета.

— Отойдем? — улыбнулся было с превосходством, но тут же болезненно сморщился, Губа.

А почему я должен с ними куда-то отходить?

— Тут говори, — буркнул я.

Тот аж немного растерялся. Озадаченно он глянул на поджидавших у лестницы Лопату с Вовой.

— Ты че быкуешь? — нашел он, наконец, слова. — Пошли, отойдем, тебе говорят!

Он взял меня за шкирку, попытался оттащить. Благодарен богу, что я не щупленький ботаник. Не обижен ростом. Только Губа схватил меня за воротник, я вывернулся из хвата...

— Сука! — придушенно охнул противник, сгибаясь в три погибели.

Нет с вами правил! Куда попал, так и надо! А слабое место, которое ниже пояса, почему-то забывают, вот такие уверенные в своей силе уроды. Я развернулся и ретировался с места стычки.

Я получил свое потом, меня подловили на выходе на улицу и, сбив с ног ударом в ухо, немного попинали. Но странное дело, я, тот, который раньше лишь молил, чтобы поскорее это кончилось, дрожал от злости. И только эти ублюдки успокоились и развернулись, чтобы уйти, я с четверенек кинулся вперед, и повис на Вове, утягивая его вниз. Когда мы упали, я ударился коленом о какой-то камень, взвыл не своим голосом, и, увидев, что мой лоб на одном уровне с переносицей противника, боднул (как уж получилось). Получилось хорошо, глаза парня тотчас залила синева.

— Вы чего тут делаете выродки! — донесся сзади пропитой голос.

Опять карцер. Трудовик (а это был он) не стал разбираться, а отвел всех (а точнее нас двоих, Лопата с Губой просто смылись) к воспитателям. Вову отправили в медпункт, а меня Изюмина буквально бегом отволокла сюда.

Сейчас карцер полностью оправдывал свое название, по полу ощутимо тянуло холодом, вообще здесь было не жарко.

Меня трясло то ли от холода, то ли от пережитого. Я лег и свернулся клубком на лавке...

Лезти постепенно перестали. Когда я начал остервенело бить в ответ, желание поиздеваться быстро пропадало. Я себя бывало, не узнавал. Оказывается, так просто поставить на место всех тех, кто надеется на наглость и грубую силу. Когда ответишь раз, адекватно угрозам, ответишь другой, потом просто отпускаются тормоза, внушенные окружением и воспитанием, и люди не знают, что делать с тобой, с тобой ухмыляющимся в оскале...

Странное дело, но после того, как я обозначил границы, обозначив себя озверелым одиночкой, ко мне как-то подошел Лопата. Я было напрягся, но он просто встал рядом и подал руку.

— Саня, — сказал он твердо, глядя прямо в глаза.

В феврале я сильно заболел и попал в больницу. В палате лежали чуть не друг на друге, снова пришлось доказывать, что я не лох. Видимо всегда будет такое, что нужно обозначать в новом обществе свой статус. Мне показалось это глупым.

Сны стали сниться немного реже, уже не почти каждый день, раза три в неделю. Иногда вообще дня по четыре подряд, я спал спокойно.

2.

Девчонка была тихой и зашуганой какой-то. В ее голубых глазах плескался пережитый ужас. Весеннее солнце уже не на шутку припекало, а она сидела в наглухо застегнутой куртке, равнодушна к веселым теплым лучам. А одежда на ней была явно новая, недавно купленная. Не то, что наш секонд-хенд.

Вечером, тихарясь по кустам я возвращался с прогулки своей. Тут неожиданно из дверей учебного корпуса вывалили двое мужчин. Трудовик с физруком. Они отошли немного от входа, зажурчало.

— Не завидуй, Степа, — в темноте заалел огонек сигареты, послышался хлопок ладонью по телу. — Вон новенькую видел?

— Это та, что возле входа сидела с утра? — послышался нетрезвый голос

— Ага. Отец сидит, мать там, — огонек сигареты метнулся вверх. — А она здесь. Прикинь, после шелка, да в навоз!

— Ну, вообще-то да, — неуверенно произнес трудовик.

Они покурили и ушли обратно. Я с облегчением скользнул дальше.

Я часто ходил по импровизированному парку, разбитому в дальнем конце территории детдома. Хоть и небольшой, но парк. Деревья, кусты. Дорожки между ними. Скамейки под кронами тополей.

Она часто бывала там, эта девчонка, что я видел тем весенним утром. Она сидела на скамейках, то тут, то там. Сбегая из поля зрения собственного надзирателя (Изюмина старалась, как могла ухудшить мне жизнь), я видел ее одинокую фигурку, в тени еще не распустившихся деревьев. Да, видимо, у нее тоже, не срослось со сверстницами.

Шутки. Юмор. Любили они подшутить, только почему именно над тем, кто не мог в ответ на идиотскую шутку, взять и дать в лоб. А если и мог, то старались делать это толпой, чтобы не видно было, кто это сделал, прятались в толпе эти трусливые "шутники".

Мне, в открытую, уже не грубили, но вот втихую... Кусок, простите, говна, завернутый в бумажку, никогда в туфлях не находили? А я находил. И даже наступал. В общем, милые всё люди, мои сверстники.

В тот день я по обыкновению свалил, едва наша мегера куда-то урулила. Я осторожно прокрался к двери, выглянул тихонько наружу (бывало и там, она меня караулила). Чисто. Свобода!

Девчачий корпус был ближе к парку, кусты подходили вплотную к зданию. Я, стараясь не выходить на открытые пространства, просматриваемые из окон, я шел тропинкой, что лавировала меж двух рядов кустов.

Недалеко от здания я услышал голоса. Женские. Подошел ближе, стараясь не шуметь.

— Ну что, богатенькая? — звук шлепка. — Давай, сучка!

Я осторожно подошел еще ближе, выглянул из-за кустов. Группа девчонок стояла кружком возле скамейки. Тихо стал обходить по дуге, выбирая лучший ракурс.

Кто-то сидел на скамейке, а рядом стояла здоровая такая деваха, поставив ногу, на сидение рядом с сидящей (судя по длинным волосам, это тоже была девушка).