Mr & Mrs Black

Она была мазохисткой.

По крайней мере, так бы все думали о Наташе Романофф, если бы могли заглянуть внутрь ее головы.

Она тихо сидела в маленьком причудливом кафе, которое находилось напротив общественного парка. Было лето, и не было недостатка в количестве детей которые веселились на детской площадке. Они качались на качелях, прыгали и бегали вокруг, смеясь невинным смехом.

Некоторые родители смотрели со стороны, крича слова поддержки и предостережения, в то время как другие активно участвовали в играх, выставляя себя дураками. Однако никто не обратил на это никакого внимания. Все они просто пытались хорошо провести время, убедиться, что час или около того, что они были на солнце, заставили своих детей улыбаться.

Наташа не в первый раз сидела в одном и том же кафе, глядя на ту жизнь, которую, как она знала, никогда не будет иметь.

Зависть была отвратительной эмоцией, и Наташа никогда бы не сказала этого вслух, но она завидовала. Ее детство не было наполнено улыбками, смехом или любовью.

Зато были синяки, пули и кровь. Не было заботливых родителей, которые читали бы ей истории на ночь и защищали её.

Была одна Воспитательница, которая, не колеблясь, ясно дала понять, что неудача — это не вариант.

Она тосковала. Хотя в "Красной комнате" не терпели неудач, за успех пришлось заплатить очень высокую цену.

Отсутствие возможного будущего.

Возможно, именно отсутствие детства заставило ее захотеть стать матерью. Она хотела шанс дать ребёнку лучшую жизнь, чем та, которая была у неё. Но шансов на это не было.

Наташе всегда было интересно, каковы будут радости материнства. Вопрос о том, каково это, когда внутри нее растет жизнь, знать, что ее тело питает и защищает нечто настолько удивительное, но такое хрупкое.

Был только один логический вывод. Может быть только одна причина, по которой Наташа подвергалась пыткам, наблюдая за будущем которого у нее никогда не могло быть. Было безумием терпеть эту боль, которую она испытывала каждый раз, когда в её ушах раздавался смех ребенка.

Наташа была мазохистуой.

Должна была быть.

Эта жизнь была не для нее. Не будет идеального мужа, дома с белым забором и двух детей. Ее мир был наполнен трупами и шпионажем.

У нее едва хватило бы времени на свидания, не говоря уже о настоящих отношениях.

Было невероятно трудно найти кого-то, кто мог бы понять ее.

Часы, дни или недели, проведенные Наташей в командировках, усложняли знакомство с кем-то.

И еще больше затруднило найти достойного человека, который остался бы рядом.

Не говоря уже о секретах. Очень вежливое названия для слова "ложь". Ее отсутствие общественной жизни и друзей не было полностью само собой разумеющимся.

Наташа едва ли могла сплетничать о своем боссе или о своем рабочем дне. Разговоры о том, какую цель она должна была сопровождать или какое якобы охраняемое помещение она ворвалась, были невежливым разговором об ужине. Она также не могла себе представить, что говорила о калибрах и барьерах, влияющих на них, ветровой нагрузке и расстоянии. Такие вещи убивают разговор почти так же быстро, как и ее цели.

Это не значит, что у Наташи были проблемы с одиночеством. Всю свою жизнь она была одна. Наташа не была счастлива. Ни один человек не был счастлив будучи один.

Наташа почувствовала его, как только он оказался в зоне. Каким бы жутким это ни было, она всегда чувствовала его. Это была не какая-то странная мутация или особая сила, но тренировка, которая была так глубоко укоренена, с таким же успехом могла быть инстинктом.

Он всегда был в одном и том же кафе, в одно и то же время. Ее паранойя заставила Наташу подумать, что он мог быть шпионом или убийцей, который пришел по её душу.

Он определенно двигался, как человек с опытом, возможно военным. Его движения были изящными. Но прошла неделя, и незнакомец не сделал ничего необычного.

Прошли десятки дней, когда он только и делал, что пил чай, читал забавный раздел газеты и время от времени улыбался детям на детской площадке с маленькой, тоскливой улыбкой.

Парадоксально, но Наташа верила, что он шпионит за ней, ожидая, что она потеряет бдительность, и в то же время она была единственной, кто подсматривал за каждым его шагом.

Это было просто странно для нее. Мужчина был красив. Не как модель, разбросанный по рекламным щитам, а настоящей мужественной красотой. Он был обычным по большинству аспектов, но она не могла не найти обычность привлекательной. Странно было то, что он всегда был один.

В нем было нечто естественное. Он не был необычайно высоким, примерно метр восемьдесят. Тёмноволосый с беспорядком в причёске но его это кажется не беспокоило. Свежевыбритое лицо всегда приветствовало ее, демонстрируя привлекательный подбородок.

Наташа видела силу в нём. Широкие плечи , ровная осанка и тонкая талия. Это было не спортивное тело. Ни одна из его мышц не выглядела чересчур развитой.

Его одежда была подогнана под его телосложение. Она не была сделана на заказ. Светло-голубая рубашка с длинным рукавом, в которой были расстегнуты две верхние пуговицы, и рукава закатаны прямо перед его локтями. Бежевые брюки с идеально отглаженной складкой в центре и коричневыми оксфордами заканчивающими его образ.

Чисто.

Профессионально.

И обыденно.

На такого человека, она бы никогда не обратила внимания, никогда бы не посмотрела второй раз. Он был визуально безобиден. Если бы не его глаза и улыбка. Это то, что привлекло ее внимание, то, за что Наташа зацепилась лишь случайно глянув в его сторону.

Её собственные глаза были цвета морской волны. И назвать его глаза зелеными было бы неправильно. Даже сравнение их с изумрудами было несправедливо. Изумруды были бесчувственными и острыми.

Его глаза напоминали ей траву. Пышную, зеленую траву, вылезшую из снега, сигнализируя об окончании зимы.

В его глазах была холодность, оттенок ревности, когда он смотрел, как играют дети. Он жаждал чего-то, пока крошечные люди бегали вокруг. Что-то из его прошлого или тоска по будущему были догадками, но Наташа понимала это чувство.

Она понимала его улыбку, которую он всегда прятал за чашкой чая. Он наслаждался их радостью, удивлялся их бесконечной наивности. Наташа тоже не могла в полной мере этого понять.

Самые простые вещи могут заставить их смеяться бесконечно. В одну минуту они могли плакать, как будто мир подходит к концу, только чтобы остановиться с небольшим утешительным жестом; объятия, небольшой поцелуй, и мир снова был в порядке.

— Они прекрасны, не так ли? — Он спросил её, его акцент явно британский. Наташа старалась не оборачиваться, прежде чем он обратился к ней, не выдавала, что она знала о его присутствии.

— Прошу прощения? — Наташа ответила, слегка поворачиваясь.

— Простите, но в итоге я прозвучал как педофил. — Мужчина слегка смеялся: — Я имел в виду детей. На них приятно смотреть.

— Это не делает тебя менее похожим на педофила. — Она пошутила через плечо. Он издал вздох, и вновь засмеялся. Наташа не знала, почему она ответила . У нее не было причин говорить с ним. Но слова просто выскочили из ее рта, прежде чем Наташа попыталась их остановить.

— Но, да, на них приятно смотреть. — Теперь она была той, кто говорил как педофил. К его чести, он не повторил ее слова, просто немного посмеявшись.

— Могу я присоединиться к тебе?

— Зачем? — ответ вышел более жестким, чем она предполагала.

— Ты выглядишь одиноко.

Его ответ попал в десятку подумала Наташа. Мало того, что это не его дело, но она была на девяносто восемь процентов уверена, что не сможет рассказать о себе нечто реальное.

— И здесь ты изложишь мне дурацкую речь о том, что красивые девушки не должны быть одни? — Она сформировала фальшивую улыбку.

— Нет, — ответил он, сев на стул напротив нее, — я не настолько искусный.

— Я не говорила, что ты можешь сесть. — Наташа бросила вызов поднятой бровью.

— Учитывая, что ты всё ещё ведешь этот разговор, это будет только вопрос времени. Я подумал, что мы могли бы пропустить это и перейти к той части, где я пытаюсь скрасить твой день. — Он улыбнулся, прежде чем привлечь внимание к своей газете.

— Это ужасно самонадеянно с твоей стороны.

— Ты можешь обвинить моего старого друга. Она всегда говорила, что я люблю спасать людей.

— И я выгляжу так, будто меня нужно спасать? — Наташа не могла не усмехаться. Игра была забавной. Для большинства людей эти слова звучали бы самонадеянно. Но, судя по привлекательному британскому незнакомцу, это было просто изложение фактов. Его друг что-то сказал, так что так оно и было.

Наташа сомневалась, что он подумал бы о ней как о девушке, попавшей в беду, если бы знал хоть половину того, что она может сделать. Только с их позиции, на столе, за которым они сидели, было не менее полудюжины предметов, которые она могла использовать, чтобы убить его. Не то чтобы она хвасталась.

— Да. — был его кратким, но вежливым ответом.

— А от чего именно мне нужно спасаться? — Она пошутила над ним.

— От себя самой. — Он сказал, вполне честно.

— Ха! И ты сказала, что не искусный. — Наташа усмехнулась.

Он ничего о ней не знал.

— Это должен быть самый банальный ход, который я когда-либо слышала.

— Это не ход. Это правда. — На это он ответил из-за своей газеты, а чуть позже сложил ее.

Когда он положил газету на стол, Наташу встретил самый яркий и прямой взгляд, который она когда-либо получала от кого-либо.

А она наставляла пистолет на самых безжалостных злодеев на планете, и это что-то говорило.

Он смотрел прямо на нее. Не на лицо, не в глазах, не на грудь, как большинство мужчин. Через мгновение под его взглядом, казалось, что он может видеть, кто она на самом деле, словно эти ярко-зеленые глаза были копьями, пронзающими ее прямо в душу, и Наташа была не уверена, что ему понравилось бы то что он видел.

В конце концов, даже она сама порой не могла смотреть на себя в зеркало.

— Ты сидишь здесь одна, наблюдая за детьми в парке. И ты не понимаешь. Ты знаешь, что они счастливы, но не понимаешь, почему. Эта концепция чужда тебе. И ты им завидуешь. Останови меня, если я не прав.

Она сопротивлялась желанию взглотнуть. Снаружи ее лицо было каменным, твердым и холодным, как статуя из льда. Она никогда не выдавала свои эмоции . Они научили ее этому. В качестве силы можно использовать эмоциональные фасады. Но настоящие эмоции.... они причиняют людям боль или убивают. Эмоции были слабостью. А Наташа не была слабачкой.

Это не означало, что он не заинтриговал ее. Потому что он был прав. Он видел ее прямо сквозь фасад, даже если она не призналась в этом вслух. Часть ее испугалась. Прошло много времени с тех пор, как кто-то знал, что живет за ее глазами, и это было еще дольше, чем кто-либо мог себе представить. И даже если бы он этого не сказал, у Наташи было ощущение, что сможет сопереживать ей в каком-то смысле.

— Не совсем. — Это был единственный ответ, который она предложила, позволивший ему взять инициативу на себя.

— Я бы сказал, тяжелое детство.

— Можно и так сказать. — Наташа кивнула.

— Приют?

— Да. — Хотя это и не совсем детский дом, это был самый близкий вежливый термин, который можно было бы использовать для описания Красной комнаты. И это была не клише-версия грубого детства, но в ее воспитании не было ничего нормального.

Вся ее жизнь вращалась вокруг шпионского ремесла. В то время как другие маленькие девочки притворялись принцессами, Наташу учили различным аспектам анатомии человека; идеальные места для нанесения ударов, нанесения ножевых ран или стрельбы, чтобы они никогда не встали на ноги.

— Все в порядке, ты знаешь. — Он сказал, удивляя ее.

Такие мужчины, как он, не хотели травмированных женщин. Они не стоили ни времени, ни неприятностей. Им не нужно было тратить время на ремонт сломанных, когда было много красивых женщин, которые уже были целы.

Особенно не на первой встрече, большинство людей извинились бы и никогда не оглядывались назад. Но он все еще был там, утопил ее в своем понимании.

— Но может быть и лучше. — Она ответила.

— Все всегда может быть лучше. Трава всегда может быть зеленее. — искусно помахал руками, перечисляя клише.

— Но мы всегда должны наслаждаться тем, что у нас есть а не гадая, что может быть.

— А что, если нет ничего стоящего того, чтобы наслаждаться? — Наташа спросила, не имея возможности ответить иначе.

Он загипнотизировал ее. Не было никакого отрицания того, что он нашел ее привлекательной, знаки были очевидны. Но он не собирался соблазнять ее. Он искренне хотел помочь, "спасти ее".

Она чуть не посмеялась над этой мыслью. Настоящий рыцарь на белом коне своего времени. Отважный герой, который сражался за идеализм. Это было абсурдно, но все же реально, поскольку он был прямо перед ней.

— Наши жизни — это то, что мы их создаем. — Он ухмылялся, заставляя ее хихикать. Она хотела ударить себя за то, что выглядела как влюблённая девчонка, но Наташа ничего не могла поделать.

— Даже ты не можешь быть таким оптимистом. — Она сказала, пытаясь контролировать свой смех.

— Это прагматизм. — Он возразил.

— Я понимаю, что в нашей жизни есть вещи, которые мы не можем контролировать. Если ты не можешь найти удовольствие в одном аспекте своей жизни, то найди его в другом. Ты ненавидишь свою работу, найди хобби. Нет нужды говорить, что-то гораздо проще, чем сказать, но в конечном счете мы сами контролируем ситуацию.

Это было не соревнование. Не было ни карточки с результатами, ни приза в конце. Но Наташа знала, что проигрывает. Проиграв то, в чём она не была уверена. Может быть, проиграв битву с самой собой, перед незнакомцем. Его бы не было рядом. Какой бы ни была их нынешняя ситуация, он не задержится надолго. И это разочаровало ее до такой степени, что она не могла понять.

Он был для нее никем. Наташе следовало вставать и уйти. Но она обнаружила, что не хочет этого делать.

— А ты сам? — Она спросила, надеясь вернуть все на место.

— Что ты видишь, когда смотришь на них? Ты приходишь сюда так же часто, как и я.

— Так ты наблюдала за мной. — Он дразнил её. Но она не заглотила наживку, довольствуясь ожиданием ответа. Часть ее мечтала поймать его на лжи. Уйти было бы намного проще, если бы он был фальшивкой. Особенно, если он окажется хорошим лжецом.

— Надежда. Я вижу надежду. — Он ответил рефлексивно.

— У меня было трудное детство. Мертвые родители, грубые родственники, издевательства и все остальные клише.

К ее удивлению, улыбка, которая появилась на его лице, не была фальшивой. Он оглядывался назад в те времена и мог принять их. Наташа ни на секунду не сбрасывала со счетов его трагедию. Пока она не узнает больше, Наташа ничего не сбрасывает со счетов.

В конце концов, внешне она выглядела нормальной, но это не означало, что над ее душевными ранами надо было смеяться.

— Мне потребовалось много времени, чтобы увидеть ситуацию со стороны. И даже я не могу взять на себя полную ответственность за это. Долгое время мне было жаль себя. Только когда мои глаза открылись, насколько плохая жизнь может быть, поменяло моё мнение. Я перестал жалеть себя и пошел дальше. У меня впереди целая жизнь, и я бы никогда не прожил ее в полной мере, если бы продолжал смотреть назад. Так что поверь мне, когда я говорю, что все в порядке. Его тирада была короткой, но милой и закончилась улыбкой.