Старый дурак

Мужун Чуй осаждает Ёдон.

Там, в крепости, недостаточно войск, и они устали, но пока командует старик Ко Му, крепость не сдастся. Разве что разбить ворота в щепку, а камень стен — в щебенку. Мужун Чуй мог бы это сделать, но тогда он положит здесь, у Ёдона, слишком много воинов. Никакая крепость не стоит того, чтобы оставлять у подножия ее стен половину войска. Но если давить силой, меньшим не обойдется.

Да еще по окрестным лесам шастает летучий отряд под командованием молодого командира Ко Чхана. Подстерегает на узких дорогах воинов противника, быстро убивает, сколько сможет, и уходит. Поэтому Мужун Чую не удается послать гонцов за подкреплением.

Тогда Мужун Чуй устраивает ловушку, чтобы, как говорится, двух птиц одним камнем.

Его сын, наследник престола Мужун Бао, с малой свитой нарочно подставляется Ко Чхану, а когда тот, не в силах упустить такую добычу, нападает, из засады выскакивают лучники и мечники.

Войско Янь выстроилось перед воротами Ёдона. Мужун Чуй выезжает вперед. Он внушителен и блистателен. Его доспехи сверкают на солнце позолотой, его осанка величественна, его длинная физиономия надменна, его седые усы шевелятся, потому что хоть он и пытается сдержать торжествующую улыбку, но не так-то это просто, когда у тебя наконец есть весомое преимущество перед старым врагом.

— Эй, Ко Му, как поживаешь? — кричит Мужун Чуй, и его конь слегка приплясывает под ним. Ах, до чего хорош конь. — Смотри, а кто у меня есть!

И сяньбийские воины расступаются, и вперед выталкивают связанного человека с колодкой на шее. Это Ко Чхан.

Генерал Ко Му стоит на крепостной башне в надвратной беседке, его толстое широкое лицо, изрытое морщинами, неподвижно, будто вырезанное из темного дерева, а маленькие глазки кажутся еще уже, потому что он щурится от солнца и резкого ветра. Генерал ничем не выдает своих чувств, но его подчиненные там, рядом с ним, вздрагивают, оглядываются на генерала, что-то говорят между собой.

— Ко Му! — продолжает между тем Мужун Чуй. — Давай договоримся, старый враг! Ты знаешь меня пятьдесят лет, и знаешь, что я человек чести. Зачем нам с тобой губить твоих и моих солдат?

Ко Му смотрит на него сверху вниз.

— Чего ты от меня хочешь, Мужун Чуй? — спрашивает он.

— Давай решим наше дело между собой. Один на один. Давненько я хотел сразиться с тобой, да и ты, наверное, не прочь. Если ты проиграешь, отдашь мне крепость. Если ты выиграешь, я отдам тебе твоего сына.

Командир Ко Чхан рвется вперед, пытаясь оттолкнуть стражу плечами, кричит:

— Отец, не слушай его, не надо!

Стража отбрасывает его назад, не скупясь на пинки и тычки древками копий.

Ко Чхан падает на колени, по лицу его течет кровь, он повторяет:

— Отец, не надо, не надо...

Мужун Чуй ухмыляется в усы.

Ко Му медлит, потом кивает:

— Ладно. — И поворачивается, чтобы спуститься с башни.

Его командиры пытаются остановить его, восклицают:

— Не делайте этого, генерал! Умоляем! Вдруг Мужун Чуй обманет?

— С дороги, — говорит Ко Му, и голос его спокоен. — Я знаю Мужун Чуя пятьдесят лет, с тех пор, как впервые схватился с ним еще безусым юнцом. Он не обманет.

И добавляет:

— У меня остался только один сын.

Его старший сын, гордость отца, ученый человек, никому не делавший зла и уж тем более никогда никого не убивавший, не то что отец... он погиб в прошлом году во время мятежа. Ко Му мог спасти его — но не сделал этого, потому что должен был спасти государя.

Хотя бы для младшего он до конца останется отцом.

Со скрипом распахиваются ворота крепости Ёдон, и выезжает генерал Ко Му. Он один, никто не сопровождает его.

— Мужун Чуй! — говорит он достаточно громко, чтобы слышали все. — Ты дал слово. Если я убью тебя, твои люди отпустят моего сына и других пленных.

— Да, — так же громко отвечает Мужун Чуй. — Я дал слово. Ты тоже. Если я убью тебя, Ёдон сдастся мне.

Ко Му кивает — медленно и веско.

Мужун Чуй выезжает вперед. Один из его генералов делает движение — последовать за господином, но Мужун Чуй поднимает руку и повторяет — специально для тех, кто не понял:

— Я дал слово.

Больше никто не делает попыток вмешаться.

Два боевых коня стоят друг напротив друга. Два старика, нацелив копья, смотрят друг другу в лицо.

Пятьдесят лет они воюют друг с другом. Каждый из них провел в военных лагерях больше времени, чем дома. Каждый из них имел дело со своим противником дольше, чем с собственной женой. Каждый из них знает другого как облупленного.

Когда пятьдесят лет назад они впервые сошлись в бою, оба они были младшими царевичами. Ко Му, третий сын, юный генерал своего старшего брата. Мужун Чуй, пятый сын, юный генерал своего отца. Оба горячие, ловкие, сильные. Обоим хотелось показать себя.

Как они восхищались друг другом тогда, как завидовали друг другу, как ненавидели друг друга за это!

Они сцепились тогда, и каждый мечтал убить своего врага, но никто из них не победил — общая свалка не дала довести дело до конца. С тех пор уж сколько раз они сходились — но никак не получалось подраться один на один, а не войско на войско.

Наконец-то никто не помешает.

Мужун Чуй с воинственным воплем бросает коня вперед. Ко Му тоже кричит и ударяет коня пятками в бока.

Что им пятьдесят лет, когда они наконец-то могут поговорить хорошенько на привычном обоим языке клинков?

Они мчатся друг на друга, здоровенные лезвия копий сверкают на солнце, оба уворачиваются от удара, разъезжаются, съезжаются снова; Мужун Чуй рубит, Ко Му уклоняется, Ко Му рубит, Мужун Чуй отражает удар; кони пляшут, старики хрипло рычат, древки трещат, сталь звенит, солнце шпарит. Два войска — в долине и на стене — смотрят напряженно, стискивая кулаки, охая или восторженно вскрикивая при виде удачного удара. Если бы позволяли правила приличия, наверное, они кричали бы что-нибудь вроде "так его! бей! эх, ну что же ты!" — но их почтение слишком велико, и они прикусывают языки.

Третья схватка на копьях удачна для Ко Му; уклоняясь от его удара, Мужун Чуй, не удержав равновесие, скатывается с седла, и Ко Му тоже спрыгивает наземь. Падая, Мужун Чуй выронил копье. Он хватается за меч, Ко Му наступает с копьем, Мужун Чуй размахивается и страшным ударом перешибает древко.

Теперь и Ко Му выхватывает меч.

Бороды их седы, на плечах у каждого — полувековой груз, и доспехи тоже не из легких, но оба они все эти годы не на подушках лежали. Мышцы их тверды, кости крепки, упрямство же и вовсе неодолимо. Подумаешь, колени скрипят, главное, что они оба уверенно стоят на ногах и отскакивают с живостью, какую не во всяком молодом увидишь; и силища никуда не делась.

Они рубятся на мечах, лезвия сталкиваются, высекая искры, они уворачиваются от ударов и нападают, они отражают обманные удары с уверенностью, которую дает пятидесятилетний опыт смертельных схваток.

Мужун Чуй пропускает режущий удар, ничего серьезного, но нужно быть еще внимательней, а предплечье... даже не мешает орудовать мечом, ерунда, а не рана. Он подныривает под меч противника, рубит и отскакивает — теперь и его лезвие тоже окрасилось кровью, он задел противнику бедро.

Думать некогда, но то, что Ко Му не успел увернуться, — это странно. Устал, что ли, старый волчара? Что, не прошли даром годы-то? Вот он, Мужун Чуй, быстр и крепок — куда там иному юнцу!

Он ударяет снова — и Ко Му снова пропускает удар.

От неожиданности Мужун Чуй отступает на два шага и останавливается.

Ко Му упал на одно колено, правый рукав прорезан, кровь течет по руке, заливая пальцы, но они по-прежнему крепко держат рукоять меча. С ногой хуже. Он пытается встать, нога подгибается снова.

Мужун Чуй ждет, настороженно глядя на него.

Ко Му встает, опираясь на меч. Он не намерен сдаваться. Он рычит и бросается в бой, хромая, из раны на бедре выплескивается густая кровь, но боевая ярость слишком сильна, чтобы чувствовать боль. Мужун Чуй с трудом отражает чудовищный удар, лезвия со скрежетом проскальзывают одно по другому, Мужун Чуй разворачивается вокруг себя, разрывая контакт, и рубит наотмашь.

Ко Му даже не пытается увернуться.

Доспехи на его груди прорублены, он стоит, качаясь, обливаясь кровью, но он далеко еще не побежден, и Мужун Чуй ударяет снова.

Ко Му выставляет меч поперек его удара, но в мокрых от крови пальцах рукоять проворачивается, и меч Мужун Чуя врезается ему в плечо.

Наплечник принимает удар, он толстый, в четыре слоя бычьей кожи, с бляхами, но на обратном движении лезвие прорезает все четыре слоя, и ткань под ними, и собственную кожу Ко Му, и мясо, и скрежещет по кости — если бы не доспех, Мужун Чуй развалил бы плечо противника до ребер.

— Сдавайся, — говорит Мужун Чуй, сделав шаг назад.

— Нет, — хрипит Ко Му и снова встает.

— Как пожелаешь, — рот Мужун Чуя кривится, ноздри раздуваются. Он заносит руку для последнего удара.

Ко Му шагает навстречу, поднимая меч — и вдруг сгибается пополам в приступе кашля.

Мужун Чуй опускает руку, не ударив.

Его противник, которого он собирался добить, падает на колени, всё кашляя и кашляя. Это страшный кашель, от которого рвутся легкие. Ко Му подносит руку к губам, не желая показывать немощи, но Мужун Чуй стоит слишком близко и видит, как на эту руку выплескивается кровь — красная, яркая. Кажется, будто он выкашливает легкие кусками.

Мужун Чуй швыряет меч на землю.

— Ко Му, старый дурак, да ты же болен! — бросает он раздраженно. — Какого демона ты полез в драку? Что мне за радость биться с умирающим?

Ко Му утирает рот тыльной стороной ладони и, вцепившись в рукоять меча обеими руками, снова пытается встать.

— Ты еще... не победил... — хрипит он. — Я... еще не помер...

Мужун Чуй толкает его растопыренной пятерней, и Ко Му валится на землю.

— Иди к гуям, — выплевывает Мужун Чуй, поворачивается к нему спиной и идет к своему войску.

Пятьдесят лет ждать — и дождаться чего? Чтобы этот старый гриб сгнил изнутри?

Позор победы точит нутро, как печеночный червь. На губах отвратительный вкус, будто Мужун Чуй тоже кашлял кровью, как Ко Му.

Мужун Чуй сплевывает.

— Он обещал, — громко говорит он своим генералам. — Ёдон наш.

Его сын Мужун Бао скалится и тянет меч из ножен.

Ко Чхан стоит в пыли на коленях, не отрывая взгляда от своего отца, и по его разбитому лицу текут слезы.

Старик Ко Му еще барахтается, пытаясь подняться снова.

Сзади, за спинами яньского войска, раздается топот копыт и крики. И знамена плещут на ветру — проклятые знамена с трехногой птицей Самчжого.

В Ёдон пришло подкрепление.

Ко Му наконец сумел не встать — но подняться на колени, и окровавленные пальцы снова смыкаются на рукояти меча. Поднять его он не может, но пусть кто попробует сказать, что он проиграл свой последний бой. Он жив, и вооружен, и крепость снова устояла.

Он продержался ровно столько, чтобы они успели.

Его толстое дубленое лицо расплывается в улыбке, кровь течет с губы и капает на доспех.