Высшая Мера

Шведов Сергей Михайлович

(Минск, 123smsh@tut.by)

ВЫСШАЯ МЕРА

фантастическая быль

Судебное разбирательство по резонансному преступлению против государства тянулось долго и наконец напрочь затормозилось к явному неудовольствию публики и журналистов. В самом разгаре лета тополиный пух забил воздухозаборники кондиционеров здания суда. В зале судебных заседаний было душно, как в бане, а окна открывать не положено. Прокурор сидел красный, как варёный рак, и только недовольно кряхтел, вытирая платком багровый загривок. Судья, как водится при громких процессах с суровым приговором, — почти девочка по годам, фыркала в напудренный носик, на котором пот прочертил тонкие дорожки, и с сердитым неодобрением поглядывала на дверь, за которой шестой час валяли дурака присяжные заседатели.

Хозслужба и судейская бухгалтерия просто рвали и метали. Присяжные уже третий раз удалились на совещание на предмет оценки степени виновности потенциального преступника, а по закону заседатели имели право заказать себе для закрытых дебатов обед на любой вкус. Первой их прихотью была монгольская кухня. Но судейские хозяйственники не лыком шиты, и обед им доставили самолётом всего лишь из Элисты. Грубые ломти говядины и свинины вперемешку с целыми луковицами, морковками и картофелинами, томлённые на медленном огне в оригинальной скороварке — двадцатипятилитровой фляге для молочных ферм с герметичной крышкой. Копчёная конина с жареным просом, а не пшеном. Чашка ядрёного бараньего бульона со степными травами. Кумыс в ассортименте.

Вторая причуда была попроще — баварская кухня. Обошлись рестораном "Прага". Гусятина с тушёной квашеной капустой. Варёный картофель со шкварками. Жареные колбаски под пивом. Штрудель, почти не сладкий.

На третий раз присяжным взбрело в голову полакомиться филиппинской кухней, все ж полегче для желудка после всех этих монгольских да немецких жирностей. Это уже оказалось проще простого для судейских крючков — еду доставили из ближайшей вьетнамской забегаловки. Бамбук и рис растут там и там, и креветки плавают в тёплом море все точно такие же схожие, не отличишь. Судейские сообразили быстренько распечатать на принтере наляпочки "manila food" и прилепить их к прозрачным пластиковым коробочкам с вьетнамскими лакомствами.

Прошло шесть часов. Высокий суд, государственный обвинитель, публика и журналюги сидели в духоте, как цепные псы с высунутыми языками на самом солнцепёке — сторожевая служба по охране государственный интересов, никуда на цепи не денешься. Безучастным ко всему оставался только подсудимый. Он сидел в своём аквариуме из пуленепробиваемого стекла и тупо смотрел в одну точку безо всякого выражения на лице. Одно слово — русский варвар. Посконная рубашка над посконными же штанами, заправленными в онучи, перевязанные лыковыми тесёмками от лаптей. На голове картуз из бересты. Всё самодельное и топорно слаженное. Даже конопля для посконной холстины была плохо вычесана — из неё торчали кусочки тресты, отчего холст казался махровым. Дикарь он и в Воронцовском межрайонном суде дикарь. Но всё-таки, как ни странно, подсудимый владел членораздельной речью и вникал в суть задаваемых вопросов.

* * *

Меж тем жюри присяжных покончило с третьим обедом, но так и не пришло к единому мнению.

Закавыка была в юной особе, которой только на той неделе исполнилось полных шестнадцать лет, что по новому законодательству давало ей право стать присяжным заседателем в громких судебных процессах над государственными преступниками. Точно так же, как и председателем суда по делу о преступлениях государственной важности могла стать только незамужняя особа женского пола, достигшая полных восемнадцати лет, но не старше двадцать одного года.

— Не понимаю, — капризным голоском возражала юная заседательница госпожа Михалкова-Рублёвская. — Бедный человек срезал колоски на чужом поле, так его за это — к высшей мере?

— Не только срезал, но и смолол их в муку на самодельной крупорушке и испёк грубые хлебцы, — втолковывал ей коллега-присяжный, владелец мелькомбината. — Тем самым он нарушил закон о государственной монополии на хлебопечение. У него не было господряда на мукомольные работы. К тому же он обитал в дремучем лесу.

— И что с того, что он живёт в лесу? Ну, нравится ему так жить. Он же русский варвар — настоящий лютый зверь. В лесу ему самое место. Нечего русских в город пускать.

— В лесу он не зарегистрирован в полиции по месту жительства. Не платит за съёмное жильё и коммунальные услуги, — парировал её слова другой присяжный, отставной чиновник из муниципалитета. — Ещё он не пользуется общественным транспортом. Тем самым он наносит потенциальный ущерб муниципальному бюджету города, где он смог бы жительствовать.

— И что же — за это расстреливать?

— А что, по головке гладить? Он же ничего в своей жизни ни разу не покупал! — возмутился купчина с широченной бородищей.

— Он производил всё нужное сам. Даже одежду из конопли ткал.

— Такое преступное поведение ведёт к подрыву торговли и затовариванию складов неликвидами! От этого всего лишь шаг до экономического кризиса.

— У него же не было денег!

— Вот-вот! Если найдутся последователи его еретического образа жизни, то финансовая система может рухнуть. Единственное, что нас объединяет в единое цивилизованное человечество и мудро правит нами — это банковская система из пяти частных банков, которая печатает мировую валюту, — выпалил биржевый брокер с прилизанными волосами.

— Господа, пикироваться с молодёжью бесполезно, — урезонил коллег присяжный с академической внешностью. — К тому же молодость всегда права, как всем известно, потому что обаяние юности нашей прелестницы будет убеждать юношей и старцев в её неоспоримой правоте, привлекая голоса членов жюри на её сторону. Так мы никогда не придём к единому мнению.

Этот модный профессор биосоциологии прославился тем, что на своих лекциях допускал крутые молодёжные словечки, да и вся лекция проходила по острому краю нецензурного общения. Аудитории, где он начитывал академический материал, ломились от студентов даже из других вузов. Они потом говорили, что с таким профом и на комиков-хохмачей ходить не надо.

Но при всём при том популярный профессор ходил не в молодёжном прикиде, даже не в солидном пиджаке, а в строгом академическом сюртуке. Из-под широкого галстука торчал жёсткий стоячий воротничок. Он по-старинному откашлялся и начал своё выступление:

— Видите ли, госпожа Михалкова-Рублёвская, вы в своей школе ещё не дошли до предвыпускного и выпускного классов, где уже изучают социологию, она же обществоведение или обществознание, если угодно. Вы только через два года узнаете на уроках, что вся история развития человечества — всего лишь непрерывное совершенствование форм рабовладения.

— Все страны борются с торговлей людьми! Я это слышала в телерекламе, — покачала оппонентка очаровательным пальчиком с накладным ноготком.

— Слушай, боярышня юница, яко глаголет многоучёный муж! — наставительно изрёк отец Иувеналий с еще более окладистой бородой, чем у купца. Он был председателем жюри присяжных. — Еще апостол Павел рек: "...елицы суть под игом раби, своих господий веяния чести да сподобляют, да имя Божие не хулится и учение".

Профессор, видя замешательство недоумевающей девочки, почти, ребёнка, поспешил растолковать:

— Сие, моя девственная в науке и священном писании коллега, означает, по словам того же вероучителя: "Рабы, повинуйтесь господам вашим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу".

Девчонка только хлопала накладными ресницами с раскрытым ртом.

— Или вот ещё толкование: "Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога", — подсказал учитель словесности из очень дорогого лицея, где даже православный закон божий преподают на английском.

— Ну и что с того, что вы тут мне наговорили кучу непонятных слов? — сделала круглые глазки госпожа Михалкова-Рублёвская, раскусывая вьетнамскую креветку из коробочки с надписью "manila food".

— Позвольте мне все-таки продолжить краткий экскурс в социальную историю, — сказал профессор. — Я хочу вас убедить в правоте точки зрения большинства членов жюри присяжных и тем самым помочь вам выполнить ваш гражданский долг. Ваши возражения раскалывают жюри и вербуют вам новых сторонников из числа присяжных, особенно вот этого господина студента, что явно заметно по его горящему взору.

— Мне лично импонирует точка зрения госпожи Михалковой, — выпалил прыщавый студент, которому больше импонировали её изящные ножки под мини-юбкой.

— Помолчите, коллега, — призвал маститый профессор к порядку своего же студента. — Продолжим нить размышления. Итак, по всеобщему мнению, история человечества — непрерывная цепь совершенствования форм рабовладения. Сначала пленных убивали, чтобы их съесть. Когда у древних людей с развитием животноводства и земледелия появился излишек съестных припасов, чтобы не умереть с голоду в период стихийных бедствий или войны, пленных перестали убивать, а превращали их в рабов. Заметьте, только с этого исторического момента начинает развиваться культурная цивилизация. Но рабов нужно кормить, одевать и строить им жилище. При феодализме рабу дали свободу самостоятельно работать на клочке земли, принадлежавшей господину, и строить на ней хижины. Так появился раб нового типа — средневековый крепостной. Но вот появились сложные водяные, а потом паровые машины, фабрики стали приносить больше доходов, чем помещичьи хозяйства. Рабочий раб на фабрике уже сам заботился о жилье, пропитании семьи и о здоровье близких. Повторим, юная госпожа, что формы рабства совершенствовались и дальше. С победой неолиберализма необходимость в тяжёлом ручном труде почти повсеместно отпала — появились роботы и прочие интеллектуальные машины. Массы прежних рабов-рабочих остались без дела, но рабовладение не исчезло. Появилось так называемое "сладкое рабство", о котором вы ещё узнаете в школе, сударыня. И если античные рабы вертели колеса водоподъёмных механизмов, то сейчас они вертят незримое колесо оборота денежной массы, приводя в движение всемирную финансовую машину. Для этого рабы новейшего времени должны крутиться и вертеться, из шкуры вон лезть, но добывать и накапливать деньги, чтобы непременно потратить их на товары, еду, выпивку и развлекательные мероприятия именно тех фирм, которые фактически принадлежат всемирной банковской системе. Вы слышали выражение "Деньги — кровь экономики"?

— Угу.

— Современные рабы своей неуёмней страстью к шоппингу и бездумным развлечениям приводят в действие финансовый насос, сердце экономики. То есть современный раб в мегаполисе должен стать похожим по своему чрезвычайно подвижному психотическому типу на неугомонного местечкового еврея из маленького штетля в черте осёдлости царской России. Об этом вы, голубушка, никогда не узнаете, потому что книги этнографов прошлого века на эту тему признаны неполиткорректными и изъяты из массового доступа. А "сладким" современное рабство именуют потому, что нынешним рабам доступны наслаждения в виде синтетических конфеток и тортиков, генномодифицированных бигмаков и хотдогов, а также сладострастие в форме промискуитета — свободной любви вплоть до всех форм половых извращений. Вам это, хотелось бы думать, знать ещё рановато, но вас наверняка уже просветили на этот счёт на уроках полового воспитания.

Барышня Михалкова-Рублёвская кивнула, ничуть не покраснев.

— Итак, мы пришли к промежуточному выводу, что главное, чтобы мелкий человечек современного типа проводил всю свою жизнь в погоне за копейкой, но никогда не смог разбогатеть. Это и есть великое колесо финансовой фортуны, бег на месте по кругу, современная и очень гуманная форма рабства. Я понятно излагаю, моя юная слушательница?

Девочка промолчала и только согнула указательный пальчик в знак согласия.

— Продолжим нашу мини-лекцию... Вы постигли уже всю прогрессивность современного рабства? Больше нет ошейников, кандалов, крепостных записей или угрозы голодной смерти в случае потери работы. Новый раб сам приносит в зубах хозяину свой ошейник, как верный пёс. О жилье для современных рабов их сеньор-финансист уже совсем не беспокоится — раб берет у сеньора кредит, снимает квартиру или строит её по форме долгового ипотечного рабства. Рабовладелец-банкир заботится только о том, чтобы рабы покупали лишь сертифицированные продукты питания, выращенные на земле, принадлежащей банку, а также одежду и промышленную продукцию транснациональных корпораций, контролируемых банком. Важно, чтобы новые рабы ни в коем случае не вырвались из финансового рабства и не перешли на самообеспечение и на самоорганизацию общественной жизни без контроля со стороны банковской системы. И окончательный вывод — современный раб должен рождаться и умирать должником, а жить в кредит.

— А что вся эта научная чепуха значит лично для меня? — элегантно пожала юная госпожа Михалкова-Рублёвская оголённым плечиком, с которого сбежала тоненькая лямочка её коротенького топика.

— А то, ваше юное сверкательство, что, если изменится общественный строй, у вас больше не будет слуг, а всё будете делать сами. И не потому, что у вас не будет денег им заплатить. А потому, что не будет желающих подъедать объедки с вашей тарелки, допивать опивки из вашего бокала и донашивать шмотки с вашего плеча. Все будут свободными и уверенными в своём будущем, а вы будете никому не нужны.

— Такого не может быть!

— М-да, заметно, что вы не очень прилежно учитесь в школе. А ведь не зря вам на уроках истории крутят фильмы о проклятом общинном прошлом. Такое может быть, ещё как может! Может радикально поменяться общественный строй. Банки сразу национализируют в пользу государства. Без либеральной банковской системы капиталистического типа можно ещё успешней запускать космические корабли, строить грандиозные гидроэлектростанции, покорять мирный атом и делать самые смертоносные ракеты с ядерными боеголовками, способными снести мегаполис. Но зачем вам полёт Гагарина, если у вас на зиму будет лишь одна пара сапожек? Зачем вам космические дали, если вас не будет подвозить в школу личный шофёр на вашей машине? Зачем вам океанские глубины, если вам будут недоступны самые роскошные курорты? Вас дожидаются в зале суда личные телохранители, оттого-то вы не боитесь нацепить на себя брильянты, которые сделали бы честь любой великой княгине. Если новорабовладельческий строй падёт, вы будете ходить пешком, как все, — в простеньких босоножках, ситцевом платьице, повязавшись платочком. Брильянтов на всех не хватает. Ваши фото не будут красоваться на страницах глянцевых журналов и гламурных сайтах. За вами не будут гоняться папарацци. Вас не будут приглашать на великосветские приёмы, потому что бомонда нет там, где все равны.

— И что дальше?

— А когда совсем не станет рабов и миром перестанут править деньги, вам придётся наниматься на работу наряду с работницами рабского происхождения, причём и жить с ними бок о бок на равных и обедать в заводской столовой. Убедил я вас, юное создание? — с победным видом улыбнулся профессор.