Гадь Городу, Мсти Народу

Сергей Михайлович ШВЕДОВ

(Минск, 123smsh@tut.by)

ГАДЬ ГОРОДУ, МСТИ НАРОДУ

фантастическая быль

1

Самый старый и седой участковый Долбаненко ничем не отличался от своих молодых сослуживцев. Пусть даже философские мантры вроде "бытие определяет сознание", как и производные от них "битие определяет сознание" и "питие определяет сознание", давно не слетают с уст современных идеологов, но природу человеческую не переделаешь. Если живём в царстве наживы, то деловую хватку и экономическую эффективность должен проявлять каждый. Это не значит, что участковый должен сам торговать кружевными женскими трусами, а половину выручки сдавать в местное управление внутренних дел. Но он должен создавать комфортные условия для бизнесмена, снимающего жилую квартиру под склад контрафактного женского белья.

Или проявлять чудеса словотворчества в отписках на жалобы жильцов, у которых аллергия на синтетические душистые вещества, летящие по системе вентиляции из квартиры, где устроена подпольная парфюмерная фабрика. И, боже упаси, не сделать промашку в отмазке жалобщикам на соседей из квартир, где круглосуточно делают гарантийный ремонт бытовой техники местных индустриальных гигантов. Иначе ты подорвёшь конкурентоспособность отечественной индустрии по производству холодильников, стиральных машин и автопосудомоек.

Подпольные надомники позволяют местной промышленности выдержать конкуренцию с Китаем за счёт копеечной оплаты безработной алкашне, изгнанной с производства, и разницы между оплатой за воду, электричество и промплощади для физ— и юрлиц. Теперь вам понятно, как в наше время трудно быть участковым.

Легче голову под пулю грабителя подставить, чем составить правильные отписки "граждАнам", которые якобы не могут заснуть от шума электроинструментов в соседней квартире, где налажено незаконное производство. Незаконное потому, что подпольные дельцы не платят налоги государству. Не словчишь — не получишь свой процент прибыли от начальства, а то и премии лишишься. А хуже всего звонок из правительства генпрокурору — чо там у тебя, лошара, участковая служба законность не соблюдает, опер не умеет ловко крышануть бордель для госслужащих высшего ранга, который вычислили въедливые старушенции и накатали телегу в администрацию президента. Ты смотри зорче, государево око!

Бордель перенесли в другой район, он перестал приносить прибыль прежнему райисполкому. И участковый снова в пролёте по деньгам, потому как слишком низкая финансовая эффективность службы охраны общественного порядка, предпринимательская струнка у опера не настроена на нужный лад, не попадает в тон либеральной экономики.

Это у пенса, бывшего старорежимного участкового, была не жизнь, а малина. Никто его крышевать подпольный бизнес не заставлял. Наоборот, дрючили за каждую подпольную автомастерскую в "диком" гараже. Не служба, а так, одна мелочёвка. Гоняй себе молодых мамаш, чтобы пелёнки "подписанные" сосунками на балкон сушить не вывешивали, если окна выходят на правительственную магистраль. А то ведь его высокопревосходительству послу Габона или Сенегала они могут отбить аппетит перед официальным обедом с президентом нашей страны.

Или болтай себе полдня на лавочке с бабками — самый обширный источник информации, куда там современным интернет-журналюгам до них. Сразу выложат, кто с кем блудит, кто что и сколько пьёт, где гонят самогонку и кто разведёнке из тридцать четвёртой квартиры фингал под глаз поставил. Или с мужиками за столиками во дворе с домино сиди себе и играй хоть до самого вечера. Те после литрухи пива на лавочке (тогда не запрещали) наперебой навалят столько информации о потенциальных сидельцах под шконкой, что остаётся только отчёты писать.

И вот сегодня участковому Долбаненке предстояла давно забытая им из-за настроя на экономическую эффективность простая "работа с граждАнами", да ещё какими — дедом мужа сестры. Орденоносцем, героем-подпольщиком, партизаном, солдатом Победы. Тут бы и старорежимный участковый в обтёрханном мундирчике с копеечной зарплаткой не справился, не то что современный полицмент в элегантной форменной одежде и с приличным денежным содержанием. Разговорить "по душам" с гражданином с безупречной репутацией это тебе не карманника на проплату посадить без заносу "отката" в управление внутренних дел.

2

Этот старый бревенчатый дом с приколоченной красной звездой к стене ("тут живёт ветеран войны") оставался последним в частном секторе. Остальные частные домишки уже снесли под новый микрорайон Пионерский, где архитекторы и краеведы отстояли памятник пионерам-героям, внеся его в реестр культурных ценностей столицы. Полицментовский пост у памятника уже убрали, потому что за последние полгода никто из национально озабоченных свидомитов и поляковатых "эуропитеков" не пострадал от рук кровожадных краеведов и совковых пенсов, готовых разорвать в клочья скромного и деликатного либерала за снос никчёмной памятной доски князю Суворову, графу Муравьеву или Паскевичу.

Даже крёстные ходы бабушек католичек не помогли — небеса не разверзлись, молния не ударила и не расплавила чугунных пионеров-безбожников. И будущий микрорайон всё-таки назвали Пионерским как бы в издевательство над памятью жертв, принесённых на алтарь национальной свидомости и незалежности. Лидеры всех трёх польских национально-освободительных восстаний от Костюшки, Калиновского до бандита Булак-Булаховича от горя в гробу перевернулись.

* * *

Участковый в бушлате по-медвежьи неуклюже завалился в раскрытую дверь.

— Можно?

В наше время участковый — редкий гость не только на дому, но даже и во дворе. Встретить его так же трудно, как и реликтового зверя из Красной книги. Как участковые попадают к себе в опорный пункт охраны общественного порядка, никому неведомо. Наверное, полиции давно известна тайна нуль-транспортировки в пространстве. И ещё многое из потусторонней эзотерики, сочетавшей несочетаемое и впихивающей невпихуемое. И вообще участковый полицмент — фигура почти мистическая. В нём всё удивляет.

Например, удивительно гармоничный архитектурный комплекс в одном здании, где удачно уживались опорный пункт охраны общественного порядка с окнами за решётками, грабительский ломбард, зал игральных автоматов, казино и ночной ресторан с нумерами при девках.

Страсть правоохранителей к решёткам объясняется просто. Зря мы думаем, что полиция только о том и мечтает, как бы упрятать гражданина за решётку. Решётка, в представлении полицмента, неотъемлемая составляющая комфорта для душевного спокойствия нарушителя. Сажая вас в "обезьянник", человек при погонах прежде всего забоится о вашем душевном благополучии, как он его сам понимает. Ему и самому спокойней, когда кто-то за решёткой.

Встреча с участковым у подъезда навек бы запомнилась, как если бы гражданин столкнулся нос к носу с чернокожим воином из африканского Сахеля в боевой раскраске с кольцами в носу и ушах. Длинное копье, плетёный из тростника щит, бубенчики на щиколотках, чтобы издалека вогнать врага в трепет врага, — такого не забудешь и долго будешь вздрагивать, увидев во сне.

Но терпилы в этом доме на пустыре уж никак не могли принять участкового Долбаненко за диковинное видение из параллельного мира. Тут жила его сестра с мужем и дедом мужа. Для "работы с населением" Долбаненко старательно выбрал время, когда младших детей, сестры и шуряка не будет дома.

— Дед Слава! Можно войти?

— Не Слава, а Чеслав! Честь и слава, неужто трудно запомнить моё имя?

— Слава-то про вас пойдёт. Только вот чести лишитесь начисто. Вы здоровье берегите. Оно вам пригодится в лагерном бараке. Я вам как раз лекарство принёс. По дороге к вам встретил докторшу. Она патронирует вас как ветерана и героя войны. Дала мне рецепты на ваши лекарства. Я их отоварил в соседней аптеке.

— Отравить меня всё хочет, злыдня жидовская. Я все её лекарства в сортир выбрасываю.

— А зря! Это успокоительное средство. Нервы надо беречь, если нечистая совесть покоя не даёт.

Долбаненко сел за стол и вытащил пачку фотографий.

— Я специально выбрал время, чтобы переговорить с глазу на глаз. Правнуки в школе?

— Где ж им быть?

Участковый разложил фото на столе.

— Полюбуйтесь, дедуся! Это нам выдали ориентировки для поиска злостного вандала... Распечатки с камер видеонаблюдения... Вот вандал громит стеклянную остановку общественного транспорта... Вот из его руки летит булыжник в витрину магазина... Силушка у вандала недюжинная — железную стойку для велосипедов у супермаркета чуть ли не узлом завязал.

Дед Слава и глазом не моргнул. Он вообще редко моргал вывернутыми веками. Шеей ворочать не мог, поворачивался всем корпусом. Ростом был под два метра. Вес перевалил за сто, но пивного пуза дед Слава не нажил. Наверное, так ладно и складно были скроены богатыри в старину. Зубы у него были свои, но жёлтые и стёртые наполовину. Долбаненко тоже был высокого роста, но даже в бушлате рядом с мощным дедом казался хиляком.

— Ну и нашёл своего вандала, полицмент позорный? — усмехнулся дед, показав полный набор зубов, похожих на жёлтые зёрна кукурузы.

— Света утром топила плиту?

— Конечно, топила. Завтрак готовила. От газа нас отключили, потому как скоро сносить мой дом будут.

— Тогда пошли, дед, на кухню.

В кухне Долбаненко швырнул в топку все фотографии и пошерудил кочергой непрогоревшие угли.

— Электричество ещё не отключили?.. Тогда вскипятим, дед, водички и чайку попьём.

— И на чём, морда ментовская, ты ко мне подъезжаешь?

— Это, дед, горят распечатки с камер видеонаблюдения, я говорил уже. И только попробуй сказать мне, что на них это не ты, дед Слава.

— Чеслав!!!

— Ни чести в тебе, ни славы тебе. Компьютерная программа распознавания образов вычислила тебя на раз-два. Но любая машина объективна до тупости. Ей невдомёк, что человеку собственные заблуждения важней голой истины. Никто из следователей даже представить не может, что вандал — герой войны. Молись богу или чёрту, если он тебе ближе, но пока только я один тебя узнал на фотках. Остальные глазам своим не поверили. И чего ради тебя на уголовщину потянуло?

— Не спится по ночам.

— Тебе же докторша мощные седативные препараты прописывает.

— Она отравить меня хочет, знаю я этих жидовок.

— Где тут у вас заварка?

— На, держи, легавый... Сам я завариваю целебные травки, сердце берегу, чтобы дожить до победы добра над злом.

— Бобра с ослом не помиришь, дед... Ты скажи мне с глазу на глаз, на кой ветеран-подпольщик, партизан, участник штурма рейхстага, орденоносец и заслуженный учитель истории по ночам занимается вандализмом?

— Ненавижу городских! Ненавижу город!

— Ты полвека живёшь в этом городе. Разве ты не горожанин?

— Не прощу городским моего нищего деревенского детства! Да что там моё детство, чёрт с ним! Я деткам лапотки после войны плёл, чтобы было в чём в школу ходить. А городские баловни красовались в покупных ботиночках. Москаляки ободрали нас, как я драл ту липку на лыки для лаптей.

— Дед, я в конце прошлого века под Тулой служил. Там бабы-москалихи из деревни в кирзовых рабочих ботинках за десять рублей ходили, а ты уже тогда импортные штиблеты носил, директор сельской школы.

— Таки верно! Москальскому быдлу надлежит ходить в кирзе. Но у нас и шляхетные детки лапти носили. Ганьба!

— Зачем памятник пионерам-героям красной да белой краской облил?

— Чтоб вымарать саму память об этих недоносках. Пионеры юные, головы чугунные, хе... А мне ничего за это не будет, даже если и докажут твои следаки.

— Дед, у судейских сейчас в авторитете криминальные финансисты и оптовики. Ветеран войны или заслуженный учитель для них мошка мелкая. А если дело заведут, не рассчитывай на сострадание к твоему возрасту, плевать им на твои девяносто пять лет. И психом-маразаматиком не прикинешься. Получишь на суде законную пятёрочку за вандализм. Больше двух лет ты в лагере не протянешь. И не узнаешь, чем закончилась борьба добра со злом. Утихни, старый дурак! И дни твои окончатся миром.

— Не могу! Не прощу! Москали уничтожили милозвучную мову моего хутора, которую даже тупые селюки из соседней деревни не понимали. В нашей рОдной мове было более половины шляхетных польских слов, потому как наши предки прислуживали настоящим панам, а не подпанкам и жидам. А с москальскими хамами и вовсе не знались.

— Да та деревня Переспа ещё после войны не знала надворного сортира и деревянного пола. На ваших кислых почвах пополам с щебнем не только рожь с ячменём, но и картошка не росла. Только руки у селюков из задницы росли, и больше ничего.

— Да, не умели мои земляки землю пахать, потому как считали себя шляхтой или даже подпанками, а не хамами.

3

— Да и воевать не умели. Войско Польское драпало от вермахта в 1939.

— Драпали офицеры и генералы. Жолнежи стойко оборонялись от вермахта.

— И ты оборонялся от вермахта?

— Нет, я наступал вместе... с вермахтом.

Долбаненко пролил чай на брюки. Поморщился и взглянул на деда. И поразился, насколько тот изменился в лице. Холодные белесоватые глаза за вывернутыми веками с презрением смотрели на недочеловека в полицментовском бушлате. Узкие губы раскрылись в издевательской насмешке, выказывая хищный оскал стёртых зубов.

— Допил свой чаёк и не поперхнулся, унтерменш? Тогда пошли в залу, я покажу тебе кой-чего.

Сегодня Долбаненко был без пистолета. Он незаметным движением расстегнул бушлат и кожаный держак для резиновой дубинки на поясе. Дед провёл участкового в большую комнату, отделанную дубовыми панелями. Дубовыми панелями в старину порывали стены только в кабинете крупного начальства. А дед хвастался, что у него двери с косяками и притолоками даже подоконники с оконными переплётами были из дуба. Для безопасности он красил двери, окна и настенные панели масляной краской, чтобы не вызывать лишних вопросов у контролирующих органов.

На одной их панелей был нарисован красный крест. В нише за дверцей была аптечка. Дед открыл дверцу, просунул в нишу руку почти до плеча и вытащил фотоальбом.

— Полюбуйся. Вот я в девятнадцать лет.

— Разве это форма жолнера Войска Польского?

— Угадай.

— Вермахт?

— Рядовой эсэсман.

— Но как можно из нашей области поступить на службу в СС?

— Я родился в Силезии. Силезия тогда была Германией.

— И ты добровольцем подался в СС после нападения Германии на Польшу?

— Ещё до нападения.

— Как? Немцы своих поляков считали неполноценными ублюдками, а поляков крэсовых с востока тем более.

— Мне дал рекомендацию крайсляйтер гитлерюгенда, мой дружок ещё с сопливого детства.

Дед полистал альбом.

— А здесь я уже унтершарфюрер. Под конец войны немцы решились на создание польских частей в составе вермахта, а из добровольцев-поляков формировали "легион Белого Орла". Вступившим в легион гарантировали денежное и иное довольствие по нормам снабжения солдат вермахта. Я был инструктором. А потом меня перекинули на формирование 30-й ваффен-гренадерской дивизия СС.