Технические аспекты бытовой магии

Технические аспекты бытовой магии.

Повесть.

Пролог

Когда мне на глаза попадается книга о магии (как правило — в черной или темно-синей обложке, с непременной пентаграммой и обязательной отсылкой в тексте к тайнам Каббалы и масонским ложам) я улыбаюсь. Мне становится смешно: одни люди пытаются заработать на невежестве других — первые потому что не умеют ничего больше, кроме как сочинять подобные нелепицы и переписывать друг у друга ныне бессмысленные ритуалы и заклинания, а вторые легко в это верят, потому что не приучены правильно и последовательно думать, и готовы принять на веру любую глупость, только бы она объясняла непонятное или хотя бы давала иллюзию понимания сути вещей и явлений. Мне, столкнувшемуся с самой настоящей, с самой неподдельной магией — в ее первичном, самом сильном проявлении — вместе с тем становится грустно, потому что я-то точно знаю, что абсолютное большинство из тех, кто "изучает" эти магические руководства, никогда не смогут увидеть и, тем более, осмыслить проявления настоящей магии. Они так и будут в исступлении рисовать круги и звезды на полу и стенах, сжигать тонны черных свечей, до одури разговаривать со своим отражением в зеркале и совершать такое количество странных поступков, что направь они свою энергию в нужное русло, человечество давно освоило бы и Марс и Венеру.

Та магия, что способна на самом деле дать владеющему ею необыкновенную силу: двигать горы, осушать озера и реки, воспламенять камни, умение наделять предметы необыкновенными свойствами — вроде ковра-самолета или шапки-невидимки (а я теперь знаю точно, что они есть) — так вот, эта магия не нуждается ни в ритуалах, ни в жертвах младенцев или черных котов, ни в запоминании каббалистических знаков. Более того, все эти упражнения, описанные в тысячах книг с утомительно однообразными названиями: "Магия черная", "Магия белая", "Практическое руководство по магии", "Оккультизм и магия", "Магия и оккультизм", "Оккультизм и практика белой магии" — все они только уводят пытливые умы в сторону от осмысления истинного волшебства. Но не по чему-либо злому умыслу оно специально делается недоступным — нет, никаких запретов и тайн для человека истинная магия не несет — а по той простой причине, что люди нередко, часто, почти всегда, принимают видимую сторону какого-либо действия за само действие.

Может ли стать любой человек магом? Теперь я знаю, что может. Станет ли? Нет! Теперь я знаю, что такой шанс предоставляется единицам. Магия дается смертному не по праву рождения, не по праву посвящения, а только лишь благодаря трудолюбию, острому подвижному разуму и способности усваивать огромные массивы информации.

История, что произошла со мной несколько лет назад, показала мне истинное лицо магов и колдунов, живущих среди нас. Она случилась неожиданно и многое во мне изменила. И теперь я готов рассказать о ней всем, у кого найдется досуг прочитать следующие четыре сотни страниц.

Глава 1. Неожиданный подарок на день рождения.

Свой тридцатый день рождения я не собирался отмечать вообще. Кому какое дело — сколько оборотов вокруг Солнца я успел совершить вместе с нашей развеселой планетой? Тридцать-сорок-сто... никакой разницы для мироздания в этих числах не было. Даже для вездесущей статистики никакого интереса мой возраст не представлял — ведь я всего лишь один из многих миллионов разумных особей, родившихся тридцать лет назад в определенной точке пространства и времени, и добравшихся сквозь годы до нынешнего положения во Вселенной. Я говорю о том, что мы все, живущие здесь и сейчас, несемся сквозь космос в какие-то неопределенные дали, с каждым мгновением оказываясь все дальше от точки старта этого бесцельного путешествия. Галактика несется со скоростью пятьсот километров в секунду, солнечная система крутится вокруг нее с вдвое меньшей скоростью, Земля вращается, ускоряясь и замедляясь, но все же удерживая скорость около отметки в тридцать километров за ту же самую секунду. Строго говоря, планета крутится вовсе не вокруг Солнца, а совершает сложное трехмерное движение по лихой спирали, хитро закрученной вокруг траектории движения нашей звезды.

Лично у меня такая круговерть вызывает постоянную тошноту на протяжении всей моей жизни. Это трудно представить, и кажется неправдоподобным такое постоянное движение сразу во всех направлениях, особенно когда оглядываешься вокруг и видишь, что все дома, дороги, ложки-вилки и табуретки остаются ровно на тех же местах, которые занимали и вчера, и неделю, и год назад. Но это мнимое постоянство просто еще одна система отсчета — самая близкая и самая незначительная, а мы все-таки движемся, и движемся гораздо быстрее, чем возможно это себе представить. И как бы мы не старались, влиять на это перемещение практически невозможно. Просто сидя за столом и поедая вкусную куриную грудку, я оказываюсь в той же точке пространства, где минуту назад бушевали потоки магмы. Их место занимают океанские глубины в тот момент, когда я обгладываю особенно вкусную косточку, и еще через полчаса, когда я решу испить чаю, точка пространства, в которой я начал свой обед, окажется совершенно пустой, и, скорее всего, уже никогда ничем не заполнится.

Мы движемся, мы постоянно движемся куда-то независимо от нашего желания. И так же как наши сознательные перемещения в удобной, но такой маленькой системе координат — планета Земля или и того меньше — вокруг дома и работы, имеют очень малое влияние на наше общее положение в пространстве относительно.... да хотя бы относительно ближайшей звезды, так и наши действия в этой жизни, хоть и кажутся нам чем-то значительным, на самом деле не несут с собой сколько-нибудь заметных изменений, вызванных нашей волей, желанием или разумом. Тот, кого вселенское перемещение несет в некую точку пространства, где должна оказаться вокзальная помойка через десять лет, никогда не сможет возникнуть на борту собственной яхты через те же десять лет. Потому что вектора бомжа и той яхты, о которой он мечтал в детстве параллельны сейчас и расходятся, пользуясь всеми преимуществами риманова пространства, в будущем. Мы сильны лишь менять свое субъективное отношение к этим силам — поддаться им и получать удовольствие от скольжения по времени, а может, напротив, сопротивляться изо всех сил и чувствовать себя хозяином жизни. Кто-то назовет это судьбой, другие скажут — игра вероятностей, третьи станут искать в этом проявления божественного провидения, но, по-моему, это всего лишь небесная механика, которая гораздо сильнее любой придуманной абстракции вроде Бога.

И когда ты однажды вдруг понимаешь, чтО тебе назначено в этой жизни — на самом деле именно в этот момент ты ступаешь на зыбкую тропу заблуждений и догадок. Потому что именно теперь ты станешь оказываться в таких местах и в столь неурочное время, что будь в тебе по-настоящему хоть немного здравого смысла — ты бы скорее предпочел прожить свой век беззаботным кроликом, чем каждую минуту ясно осознавать невозможность что-либо изменить в своем будущем, оказываясь связанным тысячей расчетов, обещаний и ожиданий. Как только ты обретаешь материальную цель, тебе приходится принимать сотни решений для ее воплощения, каждое из которых тебе диктуется не только твоими поступками, но в гораздо большей степени тем, что происходит вокруг тебя. Ты становишься орудием, заложником, инструментом этой небесной механики, и вынужден постоянно ей подчиняться, отбросив в сторону сиюминутные желания, которые только и делают тебя человеком. И вот у тебя машина-квартира-свой бизнес и... пустота, имитация жизни, псевдоуспех. Эти постоянно исполняющиеся цели, потакающие твоему материальному началу, вовсе не дают стабильности и не выводят тебя на уровень понимания происходящего. Скорее, наоборот — чем их больше и чем чаще их приходится достигать, тем сложнее оставаться разумным человеком и тем проще стать тем бездушным автоматом-исполнителем чужой воли во имя достижения своих, по большому счету ненужных, целей. Но даже тогда не приходит понимание, что наш разум ограничен отовсюду — снизу инстинктами и страстями, а сверху непониманием истинных мотивов происходящего. А если уж дело обстоит так — не все ли равно, в каком состоянии ничего не понимать? Что мычащая корова не понимает зачем нужна квантовая механика, что самый разумный компьютер. Только лишь тот, кто ставит перед собой нематериальную цель — понять — только он способен найти ответы на бессмысленные для большинства вопросы.

Такие взгляды трудно принять на веру, но когда при детальном размышлении понимание снисходит на тебя — становится безразлично все. Что с тобою было и что будет — это не твоя забота, свою роль ты обязательно выполнишь, если согласишься или, может быть, откажешься следовать по намеченному кем-то пути, это все равно будет не твой выбор. От твоего решения ничего не зависит. Быть может, это безразличие и имели в виду авторы "Бхагават-Гиты" и других камасутр, говоря о разрыве сансары — вечной цепи перерождений? Не знаю. Но мне на самом деле с некоторых пор многое стало безразлично. И теперь, когда я избавился от личного отношения к предметам и явлениям, мне иногда кажется, что я понимаю, зачем это все нужно. Конечно, на самом деле это тоже лишь иллюзия — майя, но иногда и иллюзия дает для осознания происходящего больше фактов, чем самый материальный и понятный научный эксперимент.

Словом, в голове моей в то время царил сущий бардак, от которого хотелось иногда выть, но не вылось — ведь мне же все было безразлично.

Все это я рассказывал Степанычу не единожды, и каждый раз в его глазах появлялось выражение, которое на человеческий язык можно было перевести так:

— Каких грибов ты наелся, парень, что тебя так несет?

Степаныч был старшим смены и иногда подвозил меня после дежурства к дому — мы жили в одном районе. Было ему уже сильно под пятьдесят, лет тридцать из которых он провел за баранкой самых разных машин. Возил и больших начальников в лимузинах, и лук в грязных колхозных таратайках, и всегда считал себя деловым и битым жизнью мужиком, стопроцентно разбирающимся в том, что нужно человеку, а что можно отбросить. Судя по всему, моя жизнь в его глазах и была тем, что можно без сомнений "отбросить". Но при этом он относился ко мне по-отечески снисходительно и добро, и всячески старался оправдать мое существование моими же будущими успехами, наставляя каждые три дня — когда выпадала наша смена — как и что нужно делать правильно, а что не нужно делать вообще. Вот, например, в его мировоззрении думать о чем-то нематериальном и иррациональном не нужно было вообще. Никогда. Потому что "вредно". Впрочем, и это меня совершенно не беспокоило.

Вот и сейчас, почесав в лысеющем затылке жестким, темным от въевшегося масла, пальцем, он склонился над журналом, и, внося в графу "сдал" кривые крючочки-автографы, авторитетно заявил:

— Ерунда все это. Говорить ты научился, а делать что-то полезное — нет. Так и детей никогда не заведешь, потому что тебе все равно. Бабу бы тебе, чтоб мозги вправила.

Его традиционное пожелание завести "ядреную бабу" во избежание закипания мозгов я уже не воспринимал всерьез и даже не отшучивался. Но всегда улыбался, живо представляя себе реакцию "ядреной бабы" на ту философию, что я изложу ей после первого фужера шампанского на первом же свидании. Впрочем, когда припирало — а от этого никуда не деться, я ведь все ж пока еще живой — я прятал свое мировоззрение в самый дальний закоулок памяти и становился на некоторое время вполне "нормальным" парнем, имевшим некоторый успех у женского пола. Хватало этого титанического усилия над собой примерно на сутки, а потом с непреклонностью и постоянством навязчивого дежавю происходило одно и то же: а ты меня любишь? а когда мы поженимся? и еще десяток повторяющихся вопросов.... Голоса менялись, интонации и содержание — нет. Утомительное однообразие этого действа опять погружало меня в "печальные размышления о безысходности сущего". Вызывало тошноту и апатию, и я начинал прислушиваться к пробуждающимся голосам в голове. "Беги, беги отсюда, теряя тапки!" — говорили мне голоса, и игнорировать их настойчивые требования было невозможно.

— А день рождения нужно справить, — продолжал Степаныч. — Как это — тридцатник не отметить? Я, помню, так накушался на свое тридцатилетие, что меня даже в трезвяк брать отказались — побоялись, что умру у них там от отравления. Слышь, вот у меня доча говорит, что у нее на новой работе подруга есть, одинокая, красивая, умная. С ребенком, правда, но он еще маленький. Хочешь, я поговорю?

— О чем? — Не то чтобы я совсем не понимал, к чему он клонит, но все же предпочитал не думать за других, потому что прежде неоднократно ошибался, ожидая от людей того, чего они вовсе не хотели ни говорить, ни делать.

— Ну, чтоб они с Юлькой тебя поздравили?

Его "доча" — Юлька, была толстой смешливой коротышкой, которая, казалось, знает русский язык в объеме не больше пары сотен слов и десятка нелитературных идиом. Когда наши дороги вдруг пересекались, я ей даже немного завидовал, ведь она наверняка давно выпала из цепи перерождений и теперь ее карма была свежа и чиста как холодная роса летним утром, мокша состоялась. Никогда от сороконожки Вселенная не станет требовать достижения нирваны и выполнения дхармы. Я знал все, что она скажет до последнего предлога лет на пятьдесят вперед — если, конечно, ей столько отмеряно. А если вместе с ней еще будет и подружка, хотя бы вполовину столь же одаренная, как "доча" Степаныча, то на следующую смену мне точно не выйти по причине наступления уголовной ответственности за преждевременное упокоение двух практически безобидных существ.

— Не, Степаныч, пусть они своими делами занимаются, я придумал на рыбалку съездить.

— Ку-у-уда? — удивился он. — С рыбами днюху справлять?

— С русалками.

— С русалками? Интересно. А где?

— На озера поеду, говорят, там карпов в прошлом году хозяин запустил, а теперь по полторы штуки в день места на берегу продает.

— На Теплые? — Я кивнул. — Далеко. — Степаныч на секунду задумался. — Это ж сто семьдесят верст в одну сторону!

— Ну да, зато в будний день нет никого. Чистый воздух, солнышко, песчаный берег, вода плещется, поплавок на волне прыгает, тень от удочки ползет вслед за солнышком, комарье жужжит, лепота, одним словом.

— На удочку? — Лоб Степаныча избороздили складки, долженствующие означать высшую степень сомнения в моей адекватности, потому что сам он ловил рыбу исключительно в сети, за что не единожды был наказан суровыми дядьками из Рыбной Инспекции. — Какой смысл? Триста пятьдесят километров — это тридцать пять литров бензика. Да еще жрачка. И там еще полторы штуки за место. Намаешься, а толку чуть. Сколько ты тех карпов выловишь? Пять кило, шесть? В магазин сходи — те же карпы, тока в три раза дешевле обойдутся.

На самом деле еще полчаса назад не собирался я ни на какую рыбалку, но теперь, после того как мне прочитали очередную лекцию на тему "бытовая экономика", мне безудержно захотелось оказаться на том самом берегу, где сияло солнце и прыгал на волне поплавок. Поэтому я изобразил на лице презрение к столь низменным оценкам полезности благородного рыбоужения и сказал: