↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Из партийной характеристики члена НСДАП с 1934 года бригадефюрера СС Вальтера Шелленберга: "Истинный ариец. Характер — нордический, отважный, твердый. С друзьями и коллегами по работе открыт, общителен, дружелюбен..."
(Юлиан Семенов. Семнадцать мгновений весны)
Уж третий месяц, как я безработный. С дурацкой справкой вместо визы. Почти на нелегальном положении. Каждый день упорно, будто мне платят за это деньги, ищу вакансии, рассылаю свои резюме с толстой пачкой сертификатов, отзывов, характеристик. Иной раз по десятку в день рассылаю. И каждый день нахожу в своем ящике и рядом с ним по нескольку отказов. Видать, сильно изменились времена за прошедшие полтора года. Никто даже не хочет приглашать меня на собеседование.
Бабушка, мать хозяина моей квартиры, встречая меня на лестнице, каждый раз расспрашивает, нашел ли я работу. Участливо качает головой и причитает:
— Что за времена наступили! Как я вам сочувствую. Вам в эти времена жить!
— А когда они были, лучшие времена? Они вообще были?
— Были, — уверенно отвечает бабушка. — Конечно были.
— Когда же?
Пожалуй, все, что она мне до сих пор рассказывала, было только о тяжелых временах.
— Были хорошие времена, — говорит она. — Сразу после войны.
В это трудно поверить. Она же сама говорила, как тогда трудно всем приходилось. Ее дом разбомбили. Не хватало продуктов. Оккупация...
— После войны было лучше, чем сейчас?
— Лучше. Материально было тяжелее, но люди были совсем другими, и отношения между ними. Добрее тогда все были. В беде не оставляли, помогали друг другу. Всегда можно было к соседу обратиться, если нужно что. Сейчас никто никому дверь не открывает. Люди даже не знают своих соседей. Каждый сам за себя. Да и разве могло тогда быть, чтоб здоровый мужчина не нашел себе работу?! Хорошие были времена. Ушли, жаль. Уже не вернутся.
Это странно звучит. Но она ведь права. Трудные были времена, но они легкими никогда не бывали. Но именно тогда она была молодой, а значит счастливой. Все молодые счастливы, только понимают они это уже потом, через много лет. Им начинает казаться, что тогда были хорошие времена, хорошие люди, хорошие отношения. Когда-нибудь и я, удивляя молодежь своим старческим маразмом, буду рассказывать, что самое лучшее время было в идиотские девяностые. Разве что-то могло тогда помешать моему счастью? Да и сейчас разве что-то мешает? Разве то, что я не могу найти себе работу в Германии, делает меня старым или больным? А молодой и здоровый не может не быть счастливым. Все остальное — заблуждение, глупый самообман.
Мобильный телефон играет музыку из "Семнадцати мгновений весны". Очень кстати.
Звонят из рекрутерской конторы. Наконец-то! Конечно, это хуже, чем настоящий работодатель, но тоже неплохо. После двух месяцев сплошных отказов и молчания.
У их клиента есть вакансия. На это место уже есть несколько кандидатов, но мое резюме подходит очень удачно. Завтра мне надо приехать в Штутгарт на собеседование.
Дорога до Штуттгарта на поезде занимает пару часов. Ездить по этому маршруту мне приходилось много раз, потому время в пути течет плавно и размеренно, а привычные виды за окном протекают как песок в часах. Ульм с ажурным готическим шпилем собора, горы с домиками на склонах и большими крестами на вершинах, городки Гейслинген, Гоппинген и Плохинген. Назовут же! Где-нибудь поблизости наверняка есть Гадинген, Жадинген, Врединген и Подлинген. Только поезд через них не проходит.
Поезд приходит в Штуттгарт без опоздания. Я на это не рассчитывал. Теперь оказывается, что у меня уйма времени, и я отправляюсь на собеседование пешком.
Я не в первый раз в Штуттгарте, но до сих пор мое знакомство ограничивалось вокзалом. Я сразу же спускался в метро и ехал куда-то. Только раз по парку погулял, но это совсем другая история...
Теперь же я, не торопясь, иду по главной улице через центр города. Она похожа на главные торговые улицы большинства немецких городов. Пешеходная зона, засаженная деревьями и застроенная торговыми центрами и ресторанами быстрого питания. Вокруг суетятся толпы потребителей, на первый взгляд хаотичные, но на самом деле подчиненные некоему высшему, недоступному нашему пониманию разуму. Разум торговой зоны управляет покупателями как муравейник управляет бестолковыми, но послушными муравьями. Они бегут по протоптанным дорожкам, ориентируясь в поисках добычи на плакаты с огромными значками процента. Потребитель обожает этот значок, там, где его вывешивают, сразу образуется потребительская дорожка, на которой завихрения толпы приобретают осмысленную форму, движение упорядочивается, толпы превращаются в колонны, колонны в очереди. Магазин всасывает поток. Туда идут не покупать и не тратить деньги. Магический знак меняет значения привычных слов. Где этот знак, люди не покупают — они экономят.
И навстречу потоку экономных граждан вырывается другой поток. По радостным лицам и полным авоськам видно: они сегодня неслабо сэкономили.
Я тоже кружусь по воле верховного потребительского разума, захожу в торговые центры, любуюсь на проценты и зачеркнутые цифры, выношусь снова на улицу и дальше кружусь, кружусь всегда как в первый раз по незнакомой, но очень привычной главной торговой улице Штуттгарта.
Среди всего этого благополучного безличия лишь один раз мелькает что-то необычное. Поток выносит меня на дворцовую площадь. Да, в Штуттгарте, как и в Питере есть своя дворцовая площадь. Правда, дворец помельче, да и колонна тоже куда как скромнее — просто карманный вариант, но все равно сходство есть. Даже приятно. На площади поток потребителей, не смешиваясь, пересекает толпы футбольных фанатов. Не знаю уж, чего их сюда занесло, но площадь ими так и кишит. Они шумят, машут флагами и пьют пиво. Фанаты это тоже разновидность потребителей — ими тоже управляет высший разум, но по другим законам. Их не спутать. Там, где потребители текут тонкими быстрыми и целенаправленными струйками и ручейками, фанаты растекаются широкими бурлящими лужами, заполняют собой как можно больше места и толпятся.
Проскальзываю между отдельно стоящими толпами фанатов, снова попадаю на главную улицу, достигаю широкого проспекта. На другом его берегу торговли уже не видно. Она остается на главной пешеходной улице. Дальше идет улицы с асфальтом, а не с плиткой, без деревьев, без запаха поп-корна и многоголосия человеческой речи. Там потребители превращаются в пешеходов. Вместо магазинов там офисные здания, вместо храмов фастфуда маленькие кафе, пиццерии и пивные, где служащие окружающих офисов проводят свои обеденные перерывы.
На этих улицах довольно безлюдно. Прохожие здесь не смотрят по сторонам, не ищут волшебных знаков с процентами и зачеркнутыми цифрами. Они знают, куда идут, потому движутся быстро и уверенно.
А я не знаю точно, куда идти. И торопиться мне некуда. Потому я иду медленно, останавливаюсь на каждом перекрестке, чтобы взглянуть на карту. Я останавливаюсь, и машины тоже останавливаются. Я думаю, куда дальше, а они ждут, когда я буду переходить. Дорогу, то есть, уступают. Уж сколько прожил в Германии, а все к этому никак не привыкну.
Офис рекрутерской фирмы, куда я иду, на втором этаже с виду обычного жилого дома. Захожу в парадную, жму на кнопку домофона.
В приемной мне предлагают присесть и подождать, спрашивают, что я буду пить. Прошу апельсиновый сок и сажусь за столик в коридоре. Ждать приходится недолго, меня вызывают в кабинет.
За столом нас трое. Сотрудники фирмы садятся по разные стороны от меня, по очереди представляются, тот, что справа рассказывает о том, как их фирма набирает сотрудников. Я пересказываю содержание своего резюме.
Начинаются вопросы.
Рекрутеры спрашивают по очереди, вопросы их не связаны между собой. Кажется, это называется перекрестным допросом. Профессионалы — сразу видно.
Похоже, они довольны моими ответами. Говорят, что я хорошо подхожу их клиенту. Клиент — крупная страховая компания. Название, естественно, не говорят, но по их рассказу, я догадываюсь, о чем идет речь. За прошедшие месяцы я, кажется, изучил все вакансии, какие есть в Германии по моей специальности. Их, увы, не так уж много. И про крупную страховую компанию, что ищет людей для работы в Штуттгарте, я знаю. Я уже посылал им свои документы, но они мне не ответили. Может, рекрутерам они поверят больше, чем мне самому.
— Ну, что же, — говорят мне, — мы довольны собеседованием и завтра передадим ваши документы клиенту.
Рекрутер перебирает мои бумаги. Заявление, резюме, копии дипломов, сертификатов. Толстая пачка. Лишь одного важного документа не хватает.
— Я не вижу только вашей характеристики с последнего места работы. Она у вас есть?
Конечно, у меня есть характеристика. Странно, что я им ее не прислал. Видимо, просто забыл вложить. Ничего страшного: я все документы привез с собой.
Протягиваю характеристику. Сотрудник читает. Лицо его вытягивается.
— Ну, рассказывайте теперь честно, что вы натворили.
Я в недоумении.
Характеристику читает другой сотрудник. Он тоже смотрит на меня с удивлением.
— Да, такую характеристику действительно надо заслужить. Мы не можем показать ее клиенту. А ведь на собеседовании вы произвели совсем другое впечатление. Вы что, с начальником поругались?
Я никогда не ругался с начальством. У меня с ним были нормальные деловые отношения. И характеристика вполне приличная. Они все, в общем-то, одинаковые. Слащавые, смахивающие на некролог.
— Не может быть! Я же сам читал. Там нет ни одного плохого слова.
Рекрутер вздыхает.
— В характеристиках не бывает плохих слов. За плохие слова могут и в суд подать. Там всегда только хорошие слова, только пишутся они по-разному.
— Конечно, я не так хорошо знаю немецкий язык, чтобы судить обо всех оттенках слов, но я же показывал ее немцам. Никто не заметил ничего плохого.
— Эти немцы работают в отделе кадров?
— Нет.
— Тогда они и не должны были ничего заметить. Немецкий язык тут не при чем. Характеристики пишутся специалистами по кадрам для таких же специалистов. Они используют точные формулировки, которые понятны им, но мало что скажут несведущему человеку.
— Не думаю, что это писал специалист по кадрам. Наша фирма закрылась, отдела кадров больше нет, а писал мне это мой начальник.
— Возможно, этим все и объясняется. Тогда вам следует обратиться к своему бывшему начальнику, чтобы он переписал характеристику.
— Так что же там надо исправить?
— Все.
Собеседник показывает мне характеристику. Я перечитываю ее. Опять не вижу ничего плохого. Характеристика как характеристика:
"Господин Свердлов обладает глубокими профессиональными знаниями..."
— То есть, они скрыты где-то очень глубоко. Так, что никто кроме него самого их не наблюдает, — поясняет мне рекрутер.
"... К тому же он был способен и готов по требованию взяться за другую аналогичную работу..."
— То есть, поначалу, если долго упрашивать, мог еще за что-то взяться, но не справлялся. А потом и браться перестал.
"... Он хорошо знал свою работу..."
— Что надо делать — знал. Но не делал.
"... Его работоспособность отвечала требованиям..."
— Поначалу каким-то требованиям она отвечала. Потом и им отвечать перестала.
"... Господин Свердлов всегда работал ответственно и самостоятельно..."
— "Всегда" — это хорошо. Но почему в прошедшем времени? Перестал, значит.
"... Качество результатов его работы отвечало высоким требованиям. В целом господин Свердлов выполнял порученные ему задачи к нашему полному удовлетворению..."
— Были случаи. Но редко.
"... Его отношения с начальством и коллегами были корректны".
— "Корректны" — это неприемлемо. Отношения должны быть как минимум хорошие.
Я растерян. Теперь я вижу, что все действительно из рук вон плохо.
Звоню своему бывшему начальнику.
— Привет, Леонид, как дела?
— Спасибо, твоими молитвами. Ты почему мне плохую характеристику написал?
— Разве она плохая? Я взял уже готовую и вставил туда твою фамилию. С виду там все было нормально.
Передаю трубку рекрутеру. Он объясняет моему начальнику то же, что перед этим говорил мне.
— Похоже, тут действительно недоразумение, — говорит он, закончив разговор по телефону. — Он обещал все исправить и прислать другую характеристику.
Ничего себе недоразумение! А я эту характеристику по всей Германии уже разослал. Ее все кадровики видели. То-то меня никто на собеседование не звал. Что ж мне теперь всем объяснять, что мой начальник не владеет птичьим языком кадровых агентств? Кто мне поверит? Да и в страховой компании, куда меня тут собираются пристроить, мои бумаги уже видели. Хорошо, если забыли, а вдруг нет?
Откуда шеф взял болванку — я догадываюсь. Предвидя скорый развал фирмы, несколько сотрудников ушли к конкурентам. Был большой скандал. Для них, видать, и характеристики были соответствующие написаны. А я-то откуда мог это знать? Конечно, шеф спрашивал, устраивает ли меня то, что он написал. Но я ничего не заметил. Не идти же мне было в какой-нибудь отдел кадров за консультацией.
На следующий день я действительно получаю по почте новую характеристику. Посылаю ее рекрутерам, они отвечают, что теперь совсем другое дело.
Как говорится, почувствуйте разницу:
"Мы узнали и оценили господина Свердлова как исполнительного сотрудника, который всегда готов дополнительно выполнить другую аналогичную работу. Он обладает глубокими профессиональными знаниями, что позволяет оценить его как достойного партнера в равной мере клиентам и коллегам.
Господин Свердлов всегда работает ответственно и самостоятельно. Качество его работы удовлетворяет высоким требованиям. В целом господин Свердлов всегда выполнял порученные ему задачи к нашему полному удовлетворению. Его отношения с начальством и коллегами были безупречны".
В России до таких высот владения бюрократическим словом еще далеко. У нас тоже все характеристики хорошие. Поэтому их никто не читает, да и пишутся они как попало. Помнится, у меня в комсомольской характеристике была такая формулировка: "человек, интересный по своему развитию". Представляю, какие выводы сделали бы немецкие кадровики. А у нас этот перл кроме меня никто и не заметил.
Не то, чтоб все это стало для меня большим открытием. Я от многих немецких коллег слышал, что написание и чтение характеристик — наука, доступная немногим. Обычно в качестве примера приводят фразу: "с товарищами по работе дружелюбен и общителен". Это значит, что на работу ходит только чтоб лясы со всеми чесать. Трепло, короче, и бездельник.
Вспоминаются характеристики на персонажей "Семнадцати мгновений весны". С виду, вроде, все хорошо: "истинный ариец, характер нордический, стойкий..." А что там на самом деле сказано, возможно, никто так и не понял. Кажется, у Шелленберга в характеристике была та самая фраза о дружелюбии и общительности. Знал ли он, что потеряй он работу — его никуда бы с такой формулировкой не взяли? Хотя, кто знает... Там ведь каждая запятая имеет значение. Может быть, в характеристике Шелленберга это как раз означало что-то хорошее.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |