Мархасин Вадим Михайлович
Когда-нибудь мы будем вместе.
Все герои, встреченные вами в представленном фантастическом романе действуют в параллельном мире, очень и очень похожем на наш, до момента попадания в него главного героя.
Багаж памяти попаданца сформирован накопленной за жизнь информацией из его опыта, прессы, телевидения и интернета нашего мира. Если кто из политиков или чиновников, бизнесменов и бандитов и заподозрит себя в главных героях книги, просто пусть не верит своим глазам. Вы же не они, вы лучше, честнее и порядочнее и спать ложитесь и встаете с мыслью о народе, а интернет и газеты все врут, лишь зомбоящик вещает истину в последней инстанции, руководствуясь последними ценными указаниями владельцев телеканалов. Имена и фамилии людей, названия населенных пунктов лишь случайно совпадают с нашей действительностью и пересекаются во времени и в пространстве, раздражая ваше зрение и слух.
Воспринимайте фантастику как фантастику и информацию, лежащую в открытом доступе про параллельных двойников, тоже как фантастику, никакого отношения к реально существующим людям не имеющую.
Аннотация:
Я Ельцин панимашь. Президент всея России. Только вот незадача — ничего не помню о своей жизни до декабря девяносто первого года. Ну, с кем не бывает, стукнулся где-то головой, понимашь, амнезия и случилась. Напрягает меня другое — то, что я "помню" наперед, не произошедшие еще события. И события эти, как президенту, мне категорически не нравятся па-ни-машь! А все вокруг торопят и подгоняют, им все нравится. Штаа делать, как быть?
Пролог.
Где я, Кто я?
Перед глазами мелькнуло пустое донышко хорр-рошей такой стопки, даже сказал бы стопаря.
— Кха-Кха-Хррр-Кха! Блллин, Хрр.
"Да, что за черт, зараза, не в то горло пошла!"
— Кха, хрр, — водка даже из носа побежала.
Вот гадство! Как будто в первый раз налили! Аж слезы из глаз брызнули. Немного проморгавшись и откашлявшись, увидел подсунутую под самый нос, соседом по столу, вилку с наколотым соленым рыжиком. О, какая прелесть! Маленький, сочный, ярко — оранжевый, с тягучей ниточкой рассола, протянувшейся вниз, с готовой сорваться капелькой.
Ухватив вилку левой рукой, метнул рыжик в топку, смачно причмокнул губами, мельком оглядел доступную взору часть стола и, не найдя взглядом местонахождение такого чуда, потянулся к блюду с груздями со словами:
-А пыв, пывтрить!
"Повторение мать ученья", — сплагиатил я чей-то лозунг, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся глаза и мысли.
"Мляяя, это у меня такая куцая грабка?"
Я поднес вилку к носу и с удивлением воззрился на свою левую руку. В голове хорошо так шумело, принял на грудь явно не слабо, зрение фокусируется с трудом, но считать-то не разучился: "Ы-раз, Ды-ва, ты-ри!".
Как не пялился, результат оставался прежним. Пальцев три. Причем без большого и указательного, а вилка зажата в жменьке — оставшимися тремя.
"Во, тля, допился, у нормальных алкашей в глазах троится, а у меня — ну, в общем, тоже троится! Но я ведь не ал-каш? Ничего не понимаю". — Я повторно поднес левую руку к глазам и, пошевелив пальцами, снова убедился в правильности счета.
-Брис Никлвч! Вилку вер, вер, тдайте пжалста, взад, — прошлямкал жующий сосед слева, подергав меня за рукав.
"Какой на... Брис! Кому тут взад? Кто ориентацию попутал?"
Не глядя, протянул вилку вместе с рыжиком соседу, и осоловело, осмотрелся, со скрипом собирая органы зрения в кучу.
"А хорошо сидим! Картошечка, капустка, грибочки и не только рыжики. Чуть дальше грузди на большом блюде и ведь не здоровыми ломтями, а такие все ладненькие, аж на взгляд хрустненькие! Икорка красная, оооо — и черная!"
На противоположной стороне стола мелькнули смутно узнаваемые морды Кравчука и Шушкевича, прореженные еще какими-то мордами. В створе между ними, посредине стола, уполовиненный поросенок, с обиженно смотрящей на меня харей. Еще бы не обижаться, ноги и пол задницы уже отчекрыжили, а в пасть яблоко забили, вроде как, на тебе и не бухти! Причем уже обгрызли, яблоко-то. По всему достархану, раскиданы тарелки с бужениной, говяжьими языками и прочей нарезкой. Слева от поросенка, аккуратно порезанная солидными ломтями, возлегала здоровенная фаршированная щука с разинутой пастью. В пасти щуки поперек, свисала по сторонам копченая стерлядка.
"Это что за ИК...ебана? Извращенное какое-то чувство прекрасного у распорядителя стола", — родилась мысль, когда взгляд упал на блюдо с истекающей жиром уткой и торчащим из клюва пучком салата. Во всех свободных местах возвышались воткнутые бутылки с водкой, виски и еще какой-то спиртосодержащей хренью в стеклотаре.
— Ээээ, а где икра бака, балка, ба-кла-жан-ная? — выдавил я осипшим голосом, удивленный представшим взору натюрмортом, подсознательно игнорируя странность присутствия себя в такой компании, и ляпнул невпопад, — панимашь!
"Панимашь, панимашь, что-то до глубины души знакомое, узнаваемое, родное прям".
-Ха-ха, Гы-гы, — захрюкал, всхлипнув собутыльник слева. — Ииии-кра баклажанная, хи-хи, ик!
Натужно, со скрипом повернув тяжелую голову, я оторопело уставился на соседа. Мать честная, слева, с отобранной у меня вилкой, на которой сиротливо свисал надкусанный рыжик, сидел Бурбулис, ерзая на стуле и подхихикивая.
— Икра баклажанная — замо-о-о-о-рская! — Вскочив со стула Бурбулис, картинно развел руками, слегка поклонился, — позвольте представиться — царь. Просто царь!
Сальная челка сползла на поросячьи глазки, тонкие губы по бабски поджимались, обсасывая отнятый грибок, отчего меня невольно передернуло. Блестящий, какой-то пидарастического вида пиджак завершал композицию.
"Куда-то я не туда зашел?" — я невольно напрягся и покосился направо.
"А что ты еще хотел?" — пробилась из подсознания мысль, когда я увидел второго члена сладкой парочки.
-Икра, икорочка, а мы вот коньячком заполируем во-до-чку! — проюморил, справа, светоч юриспруденции Шахрай, торопливо набулькивая в мою рюмку новую порцайку коричневатой жидкости.
— Опа, как в аптеке, точно по уровню, — выдал с гордостью Шахрай, вовремя приподняв горлышко бутылки. — Борис Николаевич! За здоровье, дай бог, чтобы не по последней.
Я поглядел на получившуюся композицию, и было засомневался в своих возможностях поднять, не расплескав, рюмку водки налитую с горкой. Но память тела не подвела, независимо от затуманенного сознания правая рука, уверенно подхватила рюмку и, слитным движением, автоматически опрокинула ее в своевременно разинутый рот.
"Опыт не пропьешь", — вальяжно и неспешно всплыла мысль, пока я занюхивал рукавом свой подвиг. Голова окончательно перестала соображать. Мысли лениво, утекали в неизвестность, не задерживаясь во вместилище разума.
Бурбулис, скоренько пододвинул ко мне посудинку, наполненную черной икрой и с хитроватой, ехидной улыбкой выдал словесную конструкцию, рожденную в алкогольном угаре, долженствующую обозначать, скорее всего, шутку юмора.
— Икорочка Борис Николаевич, м-м-мА, отведайте, не какая-то заморская, в клетке выращенная, а нашенская — Ра-се-янская, Астраханская, только вчера еще по Каспию плавала, а потом ее народные умельцы опа, за жабры и на стол!
"Как-то он не слишком уважительно произнес Расеянская", — постучалась сквозь хмельной туман мысль.
Активное шевеление за столом напротив, переключило мое внимание на собутыльников по другую сторону поляны.
"Кравчук? Опять этот Кравчук, что он здесь делает? Он вроде первым президентом Украины был. А кто я? Что здесь... делаю? Ничего не понимаю".
На всякий случай, состроив внимательную морду лица, уставился на водрузившегося на ноги Кравчука.
Кравчук бодренько, этаким живчиком, поднял руку, прокашлялся для привлечения внимания и, подняв налитую стопку, закатил какую-то невнятную, еле слышимую тосторечь. До меня доносились только обрывки фраз и междометия.
— Давайте выпьем господа....мы сегодня собрались ..... завтра знаменательный день.... конец ненавистного режима....исторический момент..... европейская семья народов с нетерпением..... право наций на самоопределение и бла, бла, бла...
Шушкевич, сидящий рядом, согласно кивал головой на каждый спич, и дирижировал свободной от вилки рукой, энергичными взмахами поддерживая соседа.
Что он такое несет, что-то смутно узнаваемое? Странная компания, созрела, наконец, мысль, а я тут в каком качестве? Растекшийся мыслями по древу Кравчук на заднем фоне продолжал бубнить. Я боролся с нарастающей алкогольной интоксикацией, меланхолично ковыряясь в куске фаршированной щуки, проявившейся непонятным образом на моей тарелке, пока я разглядывал Кравчука.
Рожи знакомые, румяные, какие-то неестественно помолодевшие, только почему у меня такое ощущение, что я их сто лет не видел?! Они что, только что от визажиста? Артисты, тля! Что-то мне хреновато, зал начал плавно вращаться вокруг меня странным образом, не меняя координат свинтуса и щуки.
Я еще раз с опаской покосился на свое левую руку, и с отвращением сжал пальцы в жмень.
В голове гудело, шумело и подкруживало. В собственный головной шум органично вплетался бубнеж Кравчука с Шушкевичем. В брюхе взрыкивало и подташнивало, все вместе не давало сосредоточиться. Не могу вспомнить, как я очутился в такой приятной компании, не могу понять, где я вообще и кто!
Бывает ощущение дежавю, когда все вроде бы новое, да чем-то знакомо. А тут вроде и не новое и знакомое, а в комплексе не складывается композиция.
"Дааа, пить надо меньше", — загрустил я, подпирая рукой подбородок. Щеки тут же выскользнули и свисли вокруг ладони. — "А рожа-то у меня шире жопы, и когда только нажрал? Вон, какие брыли из под руки выдавились".
Окончательно расстроившись, я со скрипом отодвинулся от стола вместе со стулом и, неуверенно поднявшись, покачиваясь, потопал к выходу из банкетного зала.
Родина не заметила потери бойца, вернее заметил один — правый сосед.
Бурбулис шустро выметнулся следом. Догнав меня на выходе, ухватил за рукав и сосредоточенно выговорил, проглатывая гласные звуки: — Брис Николаеич, у нас звтра пыдписние вжных до.. ку... ментов, вам надо от, отдо, ик! Двай-те я првжу вас. В нмер.
— Веди Сус-с-са-санин и отцепись, пан-ик-машь, — передразнил я его и махнул рукой, — вперед топай.
Бурбулис шустро поскакал по коридору.
"Как будто и не пил, гад прилизанный".
Я, периодически, шоркая левым плечом по стене, за ним. Заносит меня налево от чего-то. Наверно как настоящего мужика.
Подойдя к номеру, я тормознул Бурбулиса на входе: — Стой, дальше сам, иди. Короче иди, иди, иди спать, принесешь с утра почитать штаа подписывать будем.
Закрыв двери, я попытался разглядеть помещение, в тщетной попытке сфокусировать взгляд сквозь алкогольную завесу. Отделанная светлым деревом комната в стиле охотничьего домика, вся мебель: кровать, платяной шкаф, письменный стол из натурального дерева. Окна задрапированы темными шторами, за окном чернота.
"Жить можно", — резюмировал я и принялся раздеваться. Снял пиджак, повесил его на спинку стула, придерживаясь рукой за спинку кровати, скинул туфли и стащил брюки. Попытался расстегнуть рубашку и запонки, но с задачей не справился, — "ну и хрен с ним", — стянул покрывало и с облегчением рухнул на кровать.
"А белье то аж хрустит, накрахмалено — жуть!" — Колыхнулась затухающая мысль.
Дверь, скрипнув, отворилась и в комнату кто-то зашел, чуть слышно поцокивая каблуками.
Каблуки процокали до кровати, их хозяйка осторожно укрыла меня одеялом, пошуршала моими тряпками и уцокала к выходу, выключив свет, закрывая за собой дверь.
"Что же я тут делаю, и где это тут, и я хто?"
В голове всплыли какие-то Беловежские соглашения. [1] О, точно, вспомнил, они козлы все порушили! Так, а я здесь почему? Тоже из козлов? И где это я интересно? Пришла еще одна интересная мысль — Вискули, Беловежские соглашения. Беловежскую пущу знаю, причем здесь соглашения какие-то. Это мне с Кравчуком соглашаться надо что ли? Что он там плел про единую семью европейских народов? Какая там историческая....роль? Сквозь хмельной туман пробивалось твердое неприятие задуманного.
"Что-то я не додумал, куда-то не туда. Черт, голова кружится и в сон клонит с непреодолимой силой. А а а а а все, спаааать", — проваливаясь в беспамятство, протянул я, — "завтра додумаю и где я. И кто....я".
Глава 1. Я Ельцин — не хухры мухры.
Сон отступал медленно, но уверенно! Я попытался расслабиться и ухватить тающее воспоминание, доспать, досмотреть ускользающий сон, но утро неуклонно заявляло свои права и вот только уже ностальгическое воспоминание о чем-то родном и близком, воспоминание о какой-то большой потере, еще удерживалось в памяти, подтверждаемое такой тоской, что хотелось взвыть раненой белугой.
"Нет, не доспать и не досмотреть", — с сожалением вздохнул я после пяти минут бесполезных попыток погрузиться в нирвану, — "надо вставать".
Откинув одеяло, я поднялся и подошел к занавешенному окну. Отдернув штору я попытался всмотреться в обстановку за окном и пусть на похмельную, но уже трезвую голову понять — где я все-таки нахожусь.
За окном, освещаемый уличным фонарем, черной стеной нависал могучий лес. Толстые стволы деревьев подходили прямо к подъездной дороге.
"Пуща" — всплыло в памяти. — "Беловежская, другой не знаю. Где пуща там и зубры. Дааа... зубры еще те вчера за столом сидели: Кравчук, Шухевич. Меня этот как его — турнепс, Борисом Николаевичем величал, то бишь я Ельцин? Только не могу понять, почему я ничего не помню, как-то не отождествляю себя с ним!"
"Борис, Боря, Ни-ко-ла-евич", — по слогам повторил свое имя и отчество и, подняв левую руку к носу, с отвращением посмотрел на трехпалую кисть. Если лапа моя, почему так омерзительно выглядит? О, вспомнил! В детстве раскопали с друганом гранату, как же его звали-то? Не помню! Дружку кердык, а у меня во — клешня! Черт, воспоминания какие-то невнятные, как будто прочитанные и давно забытые, а не пережитые! Расстроено махнув рукой, я направился поискать санузел или что-то в этом роде.
