Евгений Лотош
Котодама
Книга первая. Одинокие искры над бездной
264.023 / 01.05.2074. Вольное поселение Неустрашимость. Блэйк Хассер
В полумраке обсервационного зала кажется, что, кроме нас двоих, во Вселенной не существует никого.
Звезды, яркие и равнодушные, сияют сквозь толстый лист бронестекла. Отсек вообще не предусмотрен изначальным проектом станции, Мишек со своей сумасшедшей компанией энтузиастов собирали его из подручных материалов, добытых непонятно где и непонятно как. Края грубо прилаженной прозрачной стены неровные и выщербленные, а форма помещения может свести с ума сторонника классического стиля конструирования. Листы бежевой термоизоляции, неряшливо испещренные точечной сваркой, не добавляют отсеку красоты. Однако Мишек страшно гордится своим творением, уникальным в известных ему Вольных поселениях. Он утверждает, что здесь воплотился бунтарский дух Великой Экспансии, зародившийся еще в Северной Америке в девятнадцатом веке. Знаток! Наш главный инженер хотя и родился на Земле, но, по собственному признанию, с детства не интересовался ничем, кроме космоса. Однако он считает себя великим специалистом по мировой истории, как, впрочем, и по любой теме, что берется излагать. Например, он с пеной у рта утверждает, что смотровое стекло некогда украшало мостик крейсера САД, бесславно погибшего при попытке усмирения одного из поселений.
Я даже не пытаюсь спорить. Мне прекрасно известно, что в гермоконтурах боевых кораблей нет ни здоровых окон, ни даже крошечных иллюминаторов. Они не только являются уязвимыми местами, но и понижают структурную прочность корпуса, и без того истыканного десантными шлюзами. Такие панорамные стекла ставят лишь на туристических лайнерах, и то лишь люкс-категории — те, что поплоше, обходятся обычными экранами и внешними камерами. Однако мне нравится Мишек. Его самоуверенность, в общем, безобидна, да и лишние комментарии могут спровоцировать вопросы насчет уже моего личного прошлого. Пусть говорит.
Я мысленно даю себе по морде. Хватит тянуть время, оттягивая неизбежное.
— Сколько бы раз ни смотрела на звезды, все равно не могу оторваться, — теплая рука Марины обхватывает меня за талию. Женщина крепче прижимается ко мне, опуская голову на плечо. — Наверное, я безнадежно романтична. Да и ты тоже, да?
Молча глажу ее по волосам. Последние сказочные мгновения, которые я стану вспоминать до конца своей жизни. Сумею ли я простить себе хоть когда-то?
И крохотная, сумасшедшая искорка надежды: может, я все-таки ошибаюсь?
— Когда-нибудь я вернусь на Землю, — мечтательно произносит Марина. — Мечтаю показать Лене настоящий океан. Она не верит картинкам, говорит, что столько воды в одном месте не бывает. Представляешь, сидим мы вот так на скале, а далеко внизу бьется о камни прибой, чайки пищат, пахнет солью и йодом... Хочешь, вернемся вместе?
Поймав краем глаза горячий выхлоп далеко справа, я резко, даже грубо отстраняюсь и дотягиваюсь до кнопки. Работа сервомоторов, опускающих внешние щиты, отдается тяжелой вибрацией в поверхности, на которой мы сидим, и нас слегка отталкивает от стены. В наступившей кромешной тьме автоматически зажигаются тусклые лампы.
— Тепло утекает. Хватит, — говорю я. В оправданиях нет нужды, но даже в последние мирные секунды я пытаюсь сохранить иллюзию прежних отношений.
Марина касается моей щеки.
— Извини, — тихо говорит она. — Я забыла, что для тебя Земля равнозначна САДу. Так и не расскажешь, почему настолько его ненавидишь?
Я толкаюсь ногами и отлетаю к противоположной поверхности отсека, переворачиваясь по дороге. Теперь мне кажется, что женщина сидит на потолке вниз головой: иллюзия, характерная для землян. Родившиеся в невесомости — в безвесе, как стало модно ее называть в последнее время — в голос утверждают, что у них не возникает ничего подобного: отсутствие постоянного гравитационного вектора уравнивает все направления. Но урожденным терранам вроде меня, видимо, от нее не избавиться.
— Я наблюдал за тобой, — мой голос сух и бесстрастен. — За тобой и Леной, когда ты полагала, что вас никто не видит. Ты сильно ее любишь, верно?
— Ревнуешь? — на щеках Марины появляются очаровательные ямочки. Она потягивается всем гибким сильным телом и переворачивается на живот, медленно дрейфуя в воздухе. — Конечно, люблю. Я же мать. Но тебя я тоже люблю. Хочешь, поцелую?
Она вытягивает ко мне руку, но я слегка отстраняюсь, и ей приходится уцепиться за страховочную петлю, чтобы погасить вращение.
— Он красный не носил жакет, но кровь с вином красны... — бормочу я. Глупо. Бред. Идиотизм. Однако строчки поэмы, выученной еще в старшей школе, бьются у меня в мозгу, распирают изнутри череп, сводят с ума, властно вырываются наружу. Хочется кричать и биться головой о стену, но я овладеваю собой.
— Что? — Марина недоуменно смотрит на меня.
— Свободный поселок Нью-Веллингтон, бывшая "Заря-2", — я замечаю, как она напрягается. — Вгод назад с ним пропала связь. Только двадцать внедель спустя спасательная экспедиция сообщила, что все станции в поселке разгерметизированы — стены пробиты снарядами гауссовых пушек. Такими оснащены только боевые корабли объединенных военно-космических сил Земли. Шахтеры не успели подать сигнал бедствия: коммуникационные системы оказались выведены из строя. Изнутри.
— Я слышала, — Марина с трудом сдерживает дрожь в голосе. — Ни одного выжившего. Ужасно...
— Свободный поселок Казачий, бывшая "Заря-9". Связь пропала сорок три внедели назад. Тридцать внедель назад спасательная экспедиция передала, что поселок мертв. Точно так же ни одного выжившего. Точно так же стены пробиты гауссовыми пушками. Точно так же выведенные из строя системы связи и ни одного сигнала бедствия. И одна маленькая деталь, известная мне совершенно случайно от жившего там друга: за несколько внедель до пропажи связи грузовик контрабандистов привез в поселок женщину с ребенком, утверждающую...
Я почти не успеваю заметить преображения Марины. Переход от томной расслабленности к собранности стальной пружины мгновенен. Только что она висела у стекла в пяти метрах от меня, и вот уже я с трудом успеваю уклониться от пальцев, нацеленных в глаза. Она хороша: техника драки в невесомости известна ей ничуть не хуже, чем мне. Возможно, нас даже обучали одни и те же инструкторы. Окажись здесь кто-то другой, и он не прожил бы и минуты.
Однако я гораздо сильнее ее и в полтора раза массивнее. При равных умениях и реакции у нее нет шансов. Блокировав несколько ударов в пах, глаза, уши и горло, я изворачиваюсь и с силой бью ее головой о поверхность стены, отлетая к другой стороне отсека. Термоизоляция пружинит, и ее череп остается целым, но Марина обмякает. Когда я снова приближаюсь, она еще пытается отбиваться, но движения раскоординированы. Я беру ее за горло, прижимая к стене. Мои ноги упираются в страховочные петли, и наши лица сближаются, словно мы опять любовники, упражняющиеся в акробатических этюдах в пустоте.
— Почему? — хрипло спрашиваю я, преодолевая спазм горла. — Почему ваша долбаная Земля не хочет оставить нас в покое? Ведь мы простые рудокопы. Мы честно торгуем со всеми желающими тем, что самолично вытряхиваем из астероидов и собираем на коленке. Мы никому не мешаем. Мы не нарушаем никакие права САДа и других государств. В каждом свободном поселке не больше одного модуля, когда-то являвшегося собственностью корпораций, и даже их стоимость давно компенсирована владельцам. Вы даже не можете заявить, что мы воры! Почему вы нас убиваете? Чем мы помешали?
— Грязному рудокопу... вроде тебя... не понять... — Марина тяжело дышит. Хрящ ходит под пальцами, когда лазутчица сглатывает. — Можешь меня убить... но и сам проживешь недолго!
— Имеешь в виду коммуникационный компьютер, в который запустила вирус час назад? Его уже восстановили. Информация уже ушла в соседние поселения, и через несколько часов новости разнесутся по всему Поясу. Все жилые станции и цеха "Кремниевой долины" уже ускоряются. Только этот модуль, самый старый, неповоротливый и яркий на радарах, сохраняет прежнюю орбиту, чтобы сближающаяся ударная группа ничего не заподозрила раньше времени. Когда прибудут каратели, они не найдут ничего, кроме одинокого старого дома.
Я выпускаю ее горло и отлетаю в сторону. Пистолет из кобуры на предплечье сам скользит мне в ладонь. Лицо Марины искажается: ненависть пополам с отчаянием.
— Будь ты проклят... — шепчет она.
— Уже, — я горько усмехаюсь. — Ты спрашивала, почему я так ненавижу империю. Могу рассказать. Три года назад — земных года — я был лейтенантом морской пехоты САД. Диверсантом. В мои задачи входила борьба с инсургентами, угонявшими промышленные модули на орбиты, которые слишком дорого, а то и бессмысленно прочесывать крейсерами. Точно так же, как и ты, я находил незаконные, как нам объясняли, поселения — и использовал точно такие же паразитные схемы в передатчиках для превращения их в маяки для имперских кораблей.
— Раз ты здесь, ты предатель. Ты нарушил присягу...
— Я же сказал, что уже проклят. И нарушением присяги, и тем, что совершил в последний раз. Когда к очередному поселку пришли три крейсера, они не стали захватывать угнанные дробилки и плавильные печи: стоимость их возврата на ближнюю орбиту оказалась бы выше цены новых установок. Они расстреляли станции, не вступая в переговоры, а потом добили тех, кто успел надеть скафандры. Выжил только я. Погибло восемьдесят семь человек — обычные мирные люди, пусть даже кто-то и нарушал законы САД. Из них — шестнадцать детей, включая грудных младенцев. Они до сих пор снятся мне в ночных кошмарах.
Я поднимаю пистолет, направляя ствол на любимую женщину.
— Кем тебе приходится девочка? Отвечай.
— Дочь! — выплевывает Марина. — Родная дочь! Можешь верить, можешь нет. Что ты хочешь с ней сделать?
— Каким же чудовищем нужно быть, чтобы использовать родную дочь как прикрытие...
— А каким чудовищем нужно быть, чтобы убить моего мужа так, как твои "обычные мирные люди"? Его заданием являлось всего лишь предварительная рекогносцировка! Он изображал из себя торговца и никому не причинил вреда. Ты знаешь, что с ним сделали? Его спустили в лазерную рудодробилку — живым! Привязали к стальному пруту и спускали медленно, да еще и снимали все на видео! Он умирал десять минут, и я просмотрела запись от начала до конца. Говоришь, тебе снятся дети? А мне снится муж! Я знала, что меня вычислят и убьют рано или поздно. Лишь об одном жалею: что слишком мало отправила на тот свет вашей "свободной" мрази!
Марина уже полностью пришла в себя. Ее кулаки стиснуты, грудь вздымается, глаза горят мрачным пламенем. Если бы не пистолет, наверняка она уже снова бы кинулась на меня.
Жестоко оттягивать неизбежное.
Выстрел в замкнутом пространстве больно бьет по ушам. Горячие пороховые газы обдают лицо. Пуля ударяет ей в грудь, втискивает в стену, разрывает сердце. Лицо Марины каменеет, и жизнь медленно исчезает из широко распахнутых глаз. Бусины крови плывут в душном воздухе.
Мне не требуются ее ответы, я и так знаю, что происходит. Радикалы в империи, в которую медленно превращается Северо-Американский Договор, все-таки взяли верх. Все государства и политические конгломераты Земли, как бы они ни назывались, в кризисе. Все земное общество втянуто в нисходящую спираль взаимных обид, подозрительности, подлости и предательства. Демократия осталась лишь на словах, бал правят армии и спецслужбы. А они попросту не способны жить, зная, что кто-то ускользает от них сквозь пальцы крепко стиснутого кулака. Угнанная государственная и частная собственность для них — лишь предлог для преследования анархистской вольницы во внеземных поселениях.
К счастью, на арене слишком много игроков, они путаются под ногами друг друга. Контрабанда с Земли процветает, несмотря даже на эмбарго — и не только товаров. Контрабандисты с удовольствием берут деньги у тысяч и тысяч беглецов, под видом туристов отправляя их Вовне, в ледяную черную неизвестность космоса. К несчастью, у земных государств пока хватает средств, чтобы строить боевые корабли. Они не способны построить достаточно, чтобы патрулировать все обжитые области пояса астероидов, не говоря уже про остальные, но даже имеющихся хватает для точечного террора. Они надеются, что колонисты перепугаются неведомой загадочной смерти и покорно вернутся под "защиту" и железную пяту тирании. Ведь все так просто — зарегистрируй свою орбиту, прими управляющего и полицейский отряд с Земли и отдавай половину производимого в качестве "налогов"...
Разумеется, расчет не оправдается: Вольные поселения растут за счет отчаявшихся людей, изначально готовых рисковать жизнью и умирать в борьбе с ледяной пустыней. Технологии быстро улучшаются, но пионеры все время живут под тысячью смертельных угроз — и еще одна ничего не изменит. Кроме того, у нас уже достаточно людей, искушенных в искусстве и физической, и психологической войны. Далеко не все солдаты готовы покорно исполнять преступные приказы или нести суровое наказание за неподчинение. А флотскому исчезнуть в увольнительной на орбитальной платформе куда проще, чем земной черепахе — оторваться от земли. У нас хватает опытных солдат, сражающихся не за деньги, а за идею, и мы сможем им противостоять. Да и без того вся земная история демонстрирует, что террор никогда не достигал цели, когда речь идет о свободе. Он может лишь заставить людей бежать все дальше и дальше, но не заставит их покориться и сдаться. Парадоксально, что настолько простых вещей не понимают земные политики. В том числе — политики Северо-Американского Договора, некогда возникшего в борьбе таких же вот колонистов против британской короны.
Нет, мы не станем сражаться сверх необходимого. У нас есть тяжелые лазерные сверла, легко превращаемые в оружие, и даже обычный легкий скут может стать малозаметной управляемой бомбой. Но нам просто нет нужды убивать и умирать. В отличие от давних американских пионеров, мы не ограничены Тихим океаном на западе, и нам есть, куда отступать. Солнечная система не ограничивается Поясом астероидов и даже орбитой Юпа. За орбитой Нептуна начинается пояс Койпера, куда ушел уже не один десяток Вольных поселений, дальше — облако Оорта, на фоне которого даже Солнце выглядит крохотной песчинкой, а дальше... дальше вся Вселенная. Даже просто в Поясе могут бесследно затеряться миллионы небольших поселений вроде нашего, и чем дальше от Солнца, тем сложнее найти их, если они того не хотят. А для решения чисто технических проблем есть такие люди, как Мишек и его ученики — сотрудники университетов и корпораций, слишком умные, чтобы оставаться лояльными ублюдкам, правящим ныне бал на Земле, и слишком независимыми, чтобы покорно сидеть на пособии по безработице.
Традиционное земное общество бессильно, хотя еще и не поняло того. У него нет ни единого шанса предотвратить рождение нового мира. Подобные пароксизмы бессмысленного насилия характерны для рушащихся тираний и свидетельствуют об их близкой гибели. Вот только живущим сегодня от того не легче. Я смотрю в мертвые глаза Марины, и ствол пистолета почти сам по себе поднимается вверх, выискивая мой подбородок, и спуск, кажется, сам проминается под указательным пальцем...
