↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Часть XX
  Пока в Литве происходили вышеописанные события, в других частях Европы жизнь также шла своим чередом. В конце февраля 1574 г. границу полыхающих огнём мятежа Нидерландов пересекла армия Генриха Анжуйского и Людвига фон Нассау-Дилленбурга, начавшая движение вглубь страны. Главный расчёт делался на поддержку их дела со стороны населения, и мятежи в испанской армии, солдаты которой давно не получая жалование бунтовали против своих командиров. Но как показали дальнейшие события, оба этих расчёта базировались на ложных предпосылках. Они плохо знали психологию испанских солдат. Те могли сколько угодно выступать против своего командования, но после получения известий об иностранном вторжении бунтари немедленно приняли решение временно прекратить неповиновение, и скорым маршем под командованием Санчо д'Авила испанское войско двинулось в сторону неприятеля, намереваясь не допустить вторжения войск Генриха Анжуйского в Брабант, а также соединения его в Голландии с силами Вильгельма Оранского, который сосредоточил на острове Боммел 6 тысяч пехоты. А местное население хотя и недолюбливало испанцев, но не горело желанием менять их власть на французскую, поэтому не спешило оказывать содействие непрошенным "освободителям", которым вместо планируемого триумфального входа в открывающие ворота нидерландские города пришлось осадить Маастрихт.
  Однако, узнав о приближении испанцев, Генрих Анжуйский отказался от взятия города, и 8 апреля двинулся на соединение с Вильгельмом Оранским по правому берегу Мааса. 13 апреля он, имея 7 тысяч пехоты и 3 тысячи конницы, расположился в районе деревни Мок, неподалёку от Грава. Бой с испанцами не входил в его расчёты, так как наёмники требовали выплаты задержанного жалования. Авила решил сорвать манёвр французов и преградить им путь в Голландию. Для этого он двинулся по левому берегу Мааса, обогнал противника, построил понтонный мост через реку восточнее деревни Мок, переправился на правый берег Мааса и встал на пути у Генриха.
  Разъезды доложили Генриху Анжуйскому, что испанцы находятся совсем рядом, и тот был вынужден принять решение дать бой в невыгодной тактической обстановке (местность не позволяла ему использовать преимущество в коннице).
  Поле боя представляло собой узкую равнину между рекой Маас и грядой возвышенностей; посередине равнины располагалась деревушка Мок. У Авилы было 4 тысячи пехоты и менее тысячи всадников; в день боя к нему прибыло ещё около тысячи человек, а 15 апреля должно было подойти ещё 5 тысяч, но он не мог ждать, так как противник мог уклониться от боя и уйти на соединение с Вильгельмом Оранским.
 
  Генрих Анжуйский укрепил своё левое крыло глубокой траншеей от деревни Мок до реки Маас. За траншеей построилось 10 рот пехоты. В центре выстроились главные силы пехоты; на правом фланге четырьмя квадратами расположилась конница. Из-за недостатка места часть конницы размещалась на склоне небольшой высоты.
  25 рот испанских копейщиков и аркебузиров построились четырьмя терциями, расположенными в одну линию, правый фланг которой был прикрыт рекой Маас. На левом крыле испанского расположения находилась конница, перед флангами которой были выдвинуты уступами вперёд небольшие отряды аркебузиров. Строй конницы имел форму полумесяца; в первых шеренгах находились аркебузиры, а за ними — конные копейщики.
  Рано утром 14 апреля испанцы небольшими силами атаковали франко-нидерландскую пехоту на линии траншеи. В десять часов утра Генрих Анжуйский приказал всем сигнальщикам трубить вызов противнику на бой. Авила колебался, так как часть командиров советовала ему выждать прибытия утром 15 апреля свежих войск.
  Опасаясь упустить противника, Авила выслал дополнительные силы для атаки левого крыла неприятеля, в результате чего испанцы завладели траншеей и деревней Мок. Генрих направил в бой отряд пехоты, выбивший испанцев из деревни. Авила приказал всем своим терциям атаковать франко-нидерландскую пехоту, и испанцы вновь овладели деревней и траншеей. Видя поражение своей пехоты, Генрих Анжуйский повёл в атаку кавалерию против слабой испанской конницы. Конные аркебузиры были сбиты первым натиском и в панике бежали, спасшиеся разнесли слух о поражении испанцев.
  Так как французские аркебузиры после первого выстрела должны были развернуться и отступить, чтобы перезарядить ружья, то испанские кавалеристы, воспользовавшись этим моментом, бросились в контратаку и опрокинули франко-нидерландскую конницу. Генрих Анжуйский и Людвиг фон Нассау собрали остатки своей конницы и повели их в последнюю атаку, в надежде отбросить испанцев. Эта атака оказалась буквально самоубийственной — в ней погибли как Людвиг Нассау, так и его младший брат — Генрих. Франко-нидерландское войско потеряло убитыми 4 тысячи человек, частью попало в плен, и лишь немногим, в том числе Генриху Анжуйскому удалось спастись бегством.
  Победа была полной, но после неё у испанцев начались проблемы с собственной армией. Разгромив противника, солдаты снова стали бунтовать, требуя уплаты жалования. Назначенный нидерландским наместником Рекесенс, будучи по образному выражению историка "скорее дипломатом чем полководцем", впал в растерянность, но щедро раздавая обещания, всё же смог уговорить солдат прекратить бунт. Однако эффект от победы под Моком из-за этого мятежа оказался "смазанным".
  Созванные штатгальтером Генеральные штаты, на которых Рекесенс частичными уступками намеревался добиться мира в стране, заняли непримиримую позицию. Они отказывались вотировать новые налоги, протестовали против назначения испанцев комендантами нидерландских крепостей. Повсюду вспыхивали новые бунты, казна была пуста, а снятие испанцами осады с Лейдена в начале октября 1574 г. подняло престиж повстанцев. Попытки переговоров в Бреде с последними закончились неудачей — изначально настроенный на продолжение конфликта Вильгельм Оранский смог представить в общественном мнении дело так, что в срыве мирных переговоров виноват именно король. И хотя возобновившиеся в 1575 г. военные действия первоначально принесли испанцам успехи — 7 августа они захватили Оудеватер, 24 августа — Схонговен, а 29 сентября они завладели островом Дейвеланд, перейдя глубокой ночью через пролив под непрерывным обстрелом голландского флота. На следующий день они перешли по шею в воде через канал, отделявший Дейвеланд от Схоувена, и направились к Брауверсхавену, который сдался на следующий день (1 октября). 30 октября взят был штурмом Бомменеде, и началась энергичная осада Зирикзее.
  Но, не смотря на это, повстанцы и не думали складывать оружия, а отсутствие денег в казне не давало Рекесенсу возможности воспользоваться успехами испанской армии. Уже к весне 1576 г. положение в Нидерландах было столь плохим, что Рекесенс "рад был бы поскорее умереть, чтобы другим, а не ему пришлось сообщить королю о потере Нидерландов. Впрочем, врагам не придется даже завоевывать их: они будут просто им преподнесены потому, что вовремя не приняли надлежащих мер".
  Впрочем, в это время в Мадрид приходили и несколько утешающие известия из Франции, где вновь обострилось внутриполитическое положение. Заключённый в июне 1573 г. Ла-Рошельский мир и подтвердивший основные положения Амбуазского мира 1563 г. Булонский эдикт изданный 11 июля 1573 года, не удовлетворил радикальную часть гугенотов, которая готовилась продолжить борьбу и ждала лишь удобного момента для выступления.
 
  В августе 1573 г., после издания Булонского эдикта, сначала в Мило, а затем в Монтобане было созвано общее собрание представителей всех гугенотов, которые обратились прежде всего не к рассмотрению параграфов эдикта, а к вопросу об организации страны.
  Местность, в которой укрепились гугеноты, была слишком обширна, а владения гугенотов чересполосны: во многих местах разделяли гугенотские владения крепости и замки католиков. Это было важным препятствием для правильности административного надзора и управления. Собрание решило, поэтому, разделить все владения гугенотов на два округа: 1) верхний Лангедок, включавший в себя собственно Лангедок, Гиень и Кверси с главным городом Монтобаном, и 2) нижний — Севенны, Виваре, Руэрг и другие соседние провинции, с Нимом во главе. В каждый округ были избраны губернаторы (Полен и Сен-Ромен), коим была вручена верховная власть. Это значительно увеличивало централизацию гугенотских сил и вместо прежнего чисто случайного повиновения одному из пяти вождей, призывавшего других к себе на помощь. Вводило обязательное повиновение одному общему главе.
  Собрание вело себя так, как будто оно было независимым законодательным собранием вполне независимой, лишённой управления страны. Оно считало весь юг своим владением, включило и католиков в число своих подданных, с которых должны быть производимы взимания налогов, и обязало крестьян снабжать гарнизоны припасами.
  Объединившись с депутатами из Нима, представлявшими восточный Лангедок, собрание в Монтобане выдвинуло к королю ряд требований, включавших в себя как объявление реформаторской религии свободной на всём пространстве королевства; разрешения взимать деньги на уплату долгов, сделанных протестантами в последнюю войну; в оставлении за гугенотами всех тех мест, которыми они завладели, а также в уступке им тех городов, которые будут указаны выборными депутатами от гугенотов; в сохранении в целости всех тех укреплений, которые были построены гугенотами; и т. д. и т. п.
  Разумеется, королевская власть не могла принять все эти унизительные требования. Как заявила прибывшим к королевскому двору гугенотским послам возмущённая Екатерина Медичи: "Если бы Конде был жив и с 20000 конницы и 50000 пехоты находился в центре государства, он не потребовал бы и половины того, чего требуете вы!"
  Тут необходимо сказать несколько слов о гугенотах — французских кальвинистах. Во Франции гугеноты были скорее не религиозным, а политическим движением, разделяясь на "гугенотов религиозных" и "гугенотов политических" — действительно активных участников религиозных войн во Франции, и состоявших в первую очередь из аристократов, лишь временно влившихся в среду кальвинистов. Они воспользовались организационными формами кальвинисткой церкви, но в массе были мало затронуты ее учением. По сути протестантизм стал во Франции идеологическим знаменем знати, боровшейся против усиления королевской власти и требовавшей сохранения всех старинных прав и свобод аристократии. "Имя гугенотов, — писал венецианский посол во Франции Джовани Микеле, — превратились в название недовольных, и борьба идет не из-за религии, а из-за "общественного блага", как во времена Людовика XI" ("Лигой общественного блага" называлась организация французских сеньоров, выступивших в 60-х годах XV века под предводительством бургундского герцога Карла Смелого против объединительной политики Людовика XI).
  Об этом свидетельствовали не только оценки наблюдателей. Ненависть гугенотов к этому королю — объединителю Франции, была настолько велика, и, скажем от себя, понятна, что они не могли удержаться от надругательства над его останками. Они разрыли его могилу и развеяли по ветру его прах ещё в самом начале религиозных войн. Эти сеньоры охотно переходили в кальвинизм. Реформа сулила им конфискацию церковных земель и — в идеальной перспективе — превращение их в самостоятельных потентатов на манер германских князей.
  Правда, кальвинистские публицисты говорили много и хорошо о "народе", но под этим словом они понимали не массу, не всех, а часть народа, высшее сословие. Его права и были для них важны, — об остальном они не заботились. Если борьба признавалась ими законной, то лишь в том случае, когда её вела знать. "Когда мы говорим обо всём народе, — высказывался видный гугенотский публицист Губер Ланге, — то понимаем под этим словом не весь народ, а лишь его представителей: герцогов, принцев, оптиматов и вообще всех деятелей на государственном поприще".
  В своих выводах гугеноты опирались на Библию и на примеры, представляемые историей Франции и других государств. Когда они доказывали, что "народ" выше и могущественнее короля, что он избирает его, то имели ввиду примеры такого избрания в истории своей родины. "Разве франки, — говорили они, — не сажали на щит своих королей? Разве Гуго Капет по наследству получил корону? А в Польше, Испании и других государствах разве не магнаты, как и во Франции, всегда избирали своего короля?"
  Но кальвинизм нужен был сеньорам и по другой причине. Многочисленные дворянские свиты знатных родов юга Франции в церковной организации кальвинисткой церкви обретали новые узы, которые связывали их с "оптиматами", превращавшимися в пресвитеров новой церкви. Для этих сеньоров религиозная война была и потому желательна, что внешние войны предшествующих царствований подняли авторитет королевской власти и дворянство стало уходить из-под влияния сеньоров. Теперь во главе своей религиозной общины сеньоры шли на борьбу с королевской властью за свои вольности, а в случае удачи — и за свою политическую независимость. Как писал современник событий Клод Антон: "крупные гугенотские сеньоры, группирующиеся вокруг Конде, мечтали вовсе не о высоких должностях при короле, но о разделе королевства на ряд самостоятельных провинций, в которых они были бы суверенными, не признающими над собой ни короля, ни кого-либо другого".
  Таким образом, уступки протестантам со стороны короля означали умаление его власти и раскол страны на полунезависимые владения. Из-за чего депутаты должны были возвратиться назад ни с чем.
  А между тем гугеноты начали опять свою деятельность. В Лангедоке, несмотря на постоянные перемирия, регулярные переговоры, которые губернатор провинции Шарль де Монморанси вёл с гугенотами, то в том, то в другом месте вспыхивали восстания, начинались военные действия, и города и замки, одни за другими, попадали в руки гугенотских губернаторов. В Оверни движение, начатое ещё во время осады Ла-Рошели капитаном Мерлем и его шайкой, не дававшей пощады католикам, грабившей церкви и монастыри, разрослось в открытый бунт. Из всех замков поднимались гугенотские дворяне, собирались вместе и отправлялись завоёвывать города и замки. Всякая безопасность исчезла в этой области, торговля прекратилась, крестьяне бросали свои поля и уходили в города, или приставали к разбойничьим шайками, которые наполняли собой страну. Но и в городах опасность не уменьшалась: страх овладел всеми. Улицы были вечно переполнены испуганными горожанами; набат не переставал звучать, и с городских стен любого города можно было видеть зарево пожара: горели замки, выгорали целые деревни. Вся верхняя Овернь поднялась как один человек, и под предводительством виконта Лаведана гугенотской знати удалось захватить важнейшие укреплённые местности. А в это время, дворяне нижней Оверни толпами приставали к Мерлю и наводили ужас на католиков. Провинция Дофине представляла собой тоже арену ожесточённой борьбы. Шарль де Монбрэн и Франсуа де Бонн, сеньор де Ледигьер, собирали войска. Созывали отовсюду своих приверженцев и с их помощью отнимали шаг за шагом владения у короля.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |