Государь гл.9

Глава 9

В кабинете Клембовского я не только дегустировал Мозельское вино, а и выслушивал информацию о планах действия Юго-западного фронта. А ещё дожидался, когда ординарец моего товарища разыщет и приведёт в кабинет Клембовского командира Кабардинского полка князя Бекович-Черкасского, который ещё вчера прибыл в штаб фронта и сейчас пробивал какой-то вопрос у Генерал-квартирмейстера штаба армий фронта Духонина. Когда начальник штаба фронта с умным видом рассказывал и показывал мне на карте планируемые перемещения соединений, я если прямо сказать ничего не понимал, но согласно кивал головой как будто для Великого князя всё ясно. Наконец, меня достал профессиональный жаргон военного специалиста этого времени и я очень хитро и ненавязчиво вывел Клембовского на разговор о Туземной дивизии. А именно об офицерах, которые там служат. Для меня это было более важно, чем досужие рассуждения о действиях фронта с учётом событий, которые разворачиваются в Румынии.

Но Клембовский не сразу начал мне рассказывать о командном составе "дикой" дивизии. Сначала его натура начальника штаба решила нарисовать общую картину тактики применения корпуса в предстоящих сражениях, и он заявил:

— Сейчас корпусу предстоит действовать немного не так как летом 1916 года. Тогда дивизии не находились в первом эшелоне наступления, поскольку, согласно общей установке командования 9-й армии, кавалерия использовалась в качестве армейского резерва. Сейчас корпус является фронтовым резервом, и мы становимся в оборону. Значит, и задачи корпуса становятся другими. Ты Миша уже обсудил их с Алексеем Алексеевичем, а со своей стороны я хочу сказать, что теперь дивизии корпуса держать в кулаке уже не получится. Вам теперь придётся действовать ситуативно в полосе всех четырёх армий. И, к сожалению силы, придётся распылить. Именно поэтому командующий фронта согласился с твоим предложением бить небольшими силами в местах вклинивания противника в нашу оборону. Твоё предложение очень рискованное, но по большому счёту делать больше нечего. Резервов нет, и не предвидится. Качество личного состава ухудшается. А вот во 2-кавалерийском корпусе люди хотят и могут воевать. Что казаки, а уж о горцах я и не говорю. Поставь задачу твоим джигитам атаковать позиции напичканные пулемётами, они все кинутся в безумную атаку и с криками "аллах-Акбар" погибнут со светлыми мыслями о гуриях ждущих их в раю. Так что я думаю, в отличие от скепсиса Брусилова, что подразделения Туземной дивизии могут прорваться в тылы противника. А если это произойдёт, то паника в тылах и немцев и австрийцев будет обеспечена, а контратаки на этом участке фронта, однозначно захлебнутся. Даже больше того, противник начнет покидать свои позиции.

Мнение начальника штаба фронта, конечно, потешило моё самолюбие, но я не успокоился и продолжил выводить Клембовского на разговор об офицерах Туземной дивизии. Наконец мои усилия дали результат, правда, не тот на который я рассчитывал. Я-то думал, что Клембовский не только назовёт фамилии, но и охарактеризует каждого офицера, и естественно зная характеристику человека, мне будет легче устанавливать с ним контакт. А он на мои потуги, сказал:

— Личность Великого князя Михаила Александровича весьма популярна в среде аристократии, поэтому после назначения тебя командиром Туземной дивизии представители высшей российской знати, в том числе, кавказской, потянулись туда на службу. И заняли в дивизии большинство командных постов. Здесь и грузинские князья Багратион, Чавчавадзе, Дадиани, Орбелиани, горские султаны Бекович-Черкасский, Хагандоков, ханы Эриванские, ханы Шамхалы-Тарковские, представители знатных княжеских и графских родов России — Гагариных, Святополк-Мирских, Келлеров, Воронцовых-Дашковых, Толстых, Лодыженских, Половцевых, Старосельских. В дивизию на командирские должности пробились и представители европейской, а так же азиатской знати — польский князь Радзивилл, принцы Наполеон-Мюрат, Альбрехт, барон Врангель, персидский принц Фейзулла Мирза Каджар, его брат принц Идрис, Ага и представители других известных фамилий.

У меня от перечисления этих титулов и фамилий, даже в голове поплыл туман, и возникла сумбурная мысль — "куда же ты парень попал, как будешь командовать этим бомондом?". Но потом в мыслях возникла фамилия Бекович-Черкасского — командира Кабардинского полка, а воспоминания об этом храбром офицере сохранились в долговременной памяти Великого князя. А именно запомнился эпизод, случившийся 10 сентября 1915 года у села Зарвыница. Отличились конные сотни Кабардинцев, задачей которых была лишь разведка и содействие наступлению соседнего пехотного полка. Но руководивший конной группой командир Кабардинского полка князь Бекович-Черкасский взял инициативу на себя и повел кавалеристов в атаку на 9-й и 10-й полки мадьяр, изрубив клинками изрядную часть гонведов. Потери австрийцев были колоссальные — из двух полков в живых осталось только 17 венгерских офицеров и 276 солдат. А из 196 горцев — кавалеристов, погибли два офицера и 16 всадников. Тогда я был очень доволен князем и охарактеризовал его в разговоре со своим начальником штаба, как отчаянного рубаку и умного офицера. Который прочувствовал момент и нанёс противнику смертельный удар. Тогда мы оба пришли к выводу, что Бекович-Черкасский отличный офицер. Так может быть аристократы проходящие службу в "дикой" дивизии такие же инициативные и боевые как князь и я зря паникую. Ведь дивизия не раз участвовала в боях и проявила себя весьма неплохо. А в долговременной памяти Великого князя, нет ни одного эпизода невыполнения офицером дивизии приказа, а вот примеров выполнения весьма опасных поручений, полно.

Мои тревожные размышления по поводу гладкого вхождения в среду воинов-аристократов были нарушены каким-то еле слышным лязганьем в коридоре. Я его услышал только из-за того, что вся моя сущность была настороже и готова к любому развитию ситуации. Только я услышал необычный звук, как дверь в кабинет Клембовского распахнулась и в проёме появилась фигура настоящего джигита, такая как в иллюстрированном журнале. В лохматой папахе, с шашкой и кинжалом. А лязгающий звук, источник которого я пытался определить, издавали шпоры, Ещё в дверях, джигит снял свою лохматую папаху, и только тогда долговременная память Великого князя смогла его узнать — это был командир Кабардинского полка князь Бекович-Черкасский. А ещё долговременная память показала, как обычно встречаются давно не видевшие друг друга джигиты — они обнимаются. Конечно, в памяти осталось, что так встречаются и прощаются только равные по положению джигиты, но пару раз так делал сам Михаил Александрович. А главнее и знатнее его в дивизии не было ни одного офицера. Вот я и решил поступить так же, тем более Бекович-Черкасский всё-таки являлся князем.

Как только джигит переступил порог и с явным кавказским акцентом, воскликнул:

— Командыр, ты прыбыл! Вай как хорошо! Вся дывызыя тыперь гулять будыт! Гырой, о котором пысали во всех газетах, тыперь снова с нами!

Бекович-Черкасский ещё не договорил, как я, вскочив со стула, его обнял, при этом тоже воскликнув:

— А я-то как князь рад! Наконец-то увижу своих джигитов! А то эти столичные шпаки, надоели со своими разговорами.

— А живот-то твой как, вылечыли кышкы дохтура?

— Нормально всё! Пустим кровь германцам и австриякам, язва совсем зарубцуется. Теперь моё лечение зависит от действий всадников и казаков.

— Да воины моего полка, за своего Государя всю кровь выцыдят из этих презренных гуяров!

Мы ещё несколько минут обменивались с князем пышными восточными выражениями. Потом я, посчитав, что восточные правила приличия соблюдены, и уже обращаясь к Клембовскому, произнес:

— Владимир Николаевич, мы с князем не будем тебе мешать. Думаю, командир Кабардинского полка сопроводит меня до штаба корпуса в Житомире. Не так ли дорогой князь?

— Конэшто командыр! Моя отдаст тыбэ свой конь. Он быстр как ветэр!

— Спасибо князь, но я поеду в Житомир на автомобиле. Я из самого Петрограда вёз его и не лишай меня удовольствия прибыть в свой штаб на этом железном коне, у которого под капотом находится целый табун. Понимаешь меня?

— Конэшто командыр! Когда война кончытся, я тоже завэду сэбэ жэлэзного коня.

Этот разговор состоялся, когда мы уже вышли из кабинета Клембовского. А потом по моей просьбе Бекович-Черкасский стал рассказывать, как обстоят дела в дивизии. Отношение к Великому князю в среде простых всадников дивизии я почувствовал, когда мы подошли к сопровождающим командира Кабардинского полка всадникам. Джигитов было человек пять, все они были одеты, так же как и их командир — в черкески, лохматые папахи и в мягкие кожаные сапоги со шпорами. Увидев меня джигиты, без всякой команды бросили заниматься своими лошадьми, построились в нечто напоминающее строй и сняли свои папахи. По-видимому, это обозначало крайнюю степень уважения к Великому князю. Нужно было как-то на это среагировать. И я не нашёл ничего лучше чем разразиться пафосной речью о героях всадниках и их командирах, служащих в Туземной дивизии. О том, что даже в столице, практически всему населению известны их подвиги. Услышав восторженные возгласы всадников и даже их командира князя Бекович-Черкасского, я посчитал, что сделал, правильно поддавшись своему ситуационному инстинкту.

Уделив должное внимание кабардинцам, я уже мог спокойно заняться насущными делами, а именно организацией поездки в Житомир. Организацией поездки, это конечно громко сказано. Нужно-то было всего лишь дойти до автомобиля спецгруппы, скомандовать занимать места по боевому расписанию и выезжать в Житомир. Карту-план у Клембовского я взял, так что не заблудимся и часа через полтора, даже по нынешним ужасным дорогам Форд всё равно проползёт эти тридцать вёрст отделяющие меня от штаба корпуса. Так что надо действовать, а не заниматься словоблудством и я взяв по дружески за локоть Бекович-Черкасского, предложил ему:

— Ну что князь, пойдёмте, я покажу вам своего железного коня! Нет, лошадь не нужна. Автомобиль стоит тут недалеко — вон за той избой, саженей пятьдесят до него.

И мы под хвастливый рассказ Бекович-Черкасского о действиях его полка в последнем бою, направились к автомобилю спецгруппы. Пошли мы не одни, за нами, чуть приотстав, потянулись и подчиненные князя. Это конечно был непорядок и в прошлой жизни никакой офицер бы не потерпел, чтобы его подчиненные бойцы так своевольничали. Но это были всадники "дикой" дивизии и понятие о дисциплине у них были несколько иные, чем у обычной строевой части. Внутренний распорядок в дивизии значительно отличался от распорядка кадровых частей русской армии, поскольку горские полки почти полностью были мусульманскими, необходимо было сохранять традиционные для кавказцев обычаи, традиции и отношения. Здесь не существовало обращения на "вы", поскольку такого обращения не было и у горцев. Уважение всадников командиры — офицеры должны были заслужить храбростью на поле боя. Честь горцы отдавали только офицерам своего полка, офицерам дивизии — по "усмотрению", в связи, с чем возникали разбирательства с командирами. Горцы решительно отказываются уступить кому-либо первенство под неприятельским огнем. Никто не должен получить право утверждать, что горец сражается за его спиной.

Начавшийся дождь, сопровождавшийся сильными порывами ветра, заставил Бекович-Черкасского приумолкнуть и сосредоточиться на ходьбе и удержании рукой своей лохматой папахи. А меня дождь и ветер заставил вспомнить рапорт полковника графа Воронцова-Дашкова отложившийся в долговременной памяти. Он входил в свиту Великого князя Михаила Александровича. Я всё еще не понимал, что это такое входить в свиту и для себя вывел, что это такие офицеры для особых поручений. Так вот в своем донесении Великому князю полковник граф Воронцов-Дашков, восхищенный отвагой всадников Кабардинского и 2-го Дагестанского конных полков, писал: "С чувством особого удовлетворения должен отметить геройскую работу полков вверенной Вашему Императорскому Высочеству дивизии. Промокшие от проливного дождя, идущего всю ночь, ослабевшие от 4-х дневной "уразы", всадники, по вязкой от дождя земле, стойко и стройно шли вперед под градом пуль, почти не залегая. Трепет обнимал противника, не выдержавшего такого стремительного наступления. Некоторые всадники — дагестанцы, чтобы быстрее наступать, снимали сапоги и босиком бежали в атаку".

Конечно, все эти воспоминания возникли в голове не просто так. Сознание подбирало хоть какие-нибудь факты, которые поддержали бы мою безумную идею — прорыва линии наступления атакующей нас вражеской части и выхода рейдерской группы в тылы противника. Несомненно, для этой войны такой план остановки наступления противника, любому, мало-мальски грамотному специалисту покажется бредом дилетанта. А Брусилов согласился с ним по одной простой причине — его предложил Великий князь, брат императора. Командующий фронта понимал, что мощные атаки австро-германцев обязательно последуют, резервов чтобы купировать неизбежные прорывы линии обороны нет, а значит, придётся отступать. Несомненно, крайним при неудачах на фронте, окажется он Брусилов. А если командующий фронта сможет сослаться, на то, что на таком методе обороны настоял Великий князь Михаил Александрович, то гнев императора вполне вероятно его обойдёт и он останется на своём посту. Брат брату глаз не выклюет, но зато Великий князь оттянет гнев Николая 2 на себя. И он Брусилов реально сможет помочь России выдержать это испытание, тем более что после неизбежного отступления, страна в очередной раз напряжется, и для Юго-западного фронта всё-таки выделят резервы.

Именно такими мне представлялись мысли Брусилова, когда он не особо противился довольно-таки странному предложению генерал-лейтенанта. Который можно сказать подставлял свой корпус под гигантские потери и вполне вероятному бегству его подчиненных с поля брани. Наверняка, блестящий стратег Брусилов, просчитал, что пожертвовав корпус, он в конечном итоге сможет остановить наступление австро-германцев.

В общем-то, я тоже думал, что потери в корпусе при таком способе борьбы с атаками противника, будут большими, но делать-то было нечего. Нельзя было допустить развала фронта. А безрассудная храбрость всадников Туземной дивизии впрочем, как и казаков, давало хоть какой-то шанс противостоять широкому наступлению неприятеля. Если цинично рассуждать, то гибель даже всех кавалеристов корпуса, будет оправдана если удастся предотвратить будущие революции и гражданскую войну. Вот я и рассуждал цинично и в случае чего и сам был готов погибнуть, чтобы не допустить будущих многомиллионных жертв. При этом я был уверен, что Кац продолжит дело по недопущения сползания России в клоаку революций.

Конечно, просто так я подставляться не собирался и в общем-то подготовил кое-какие средства для того чтобы действия корпуса имели шанс на успех. Из разговоров с офицерами, принимавшими участие в боевых действиях, я пришёл к выводу, что самое узкое место в боевых частях это связь. Одним из важнейших видов продолжала оставаться так называемая живая связь. Реализацию такой связи осуществляла войсковая конница, а также применявшаяся система офицеров связи, ординарцев и вестовых. К средствам живой связи относилась и военно-голубиная почта. К началу войны существовали военно-голубиные станции, разделявшиеся на 4 разряда — в зависимости от количества обслуживаемых этой станцией направлений. Когда я узнал про такой анахронизм, то чуть не расхохотался в лицо полковника Петроградского гарнизона, с которым консультировался по поводу применяемых в войсках средств связи. А ещё он мне рассказал, что ключевое значение имели телеграф и радиотелеграф (беспроводной телеграф). Наряду с аппаратом Бодо применялись аппарат Юза — с оригинальной клавиатурой (похожей на клавиши рояля), а также аппарат Морзе (наиболее широко известный из пишущих телеграфных аппаратов). Вот эти системы были ближе мне, как человеку из 21 века. Я и начал узнавать, какие системы связи самые компактные и легко перевозимые. Не аппарат же Юза (похожий на рояль) перевозить на автомобиле спецгруппы. После упорных поисков и обращению в Главное управлением почт и телеграфов мне удалось раздобыть семь портативных искровых радиостанций РОБТиТ образца 1914 года. Я их перебрал, немного доработал и теперь в Форде спецгруппы, находилось семь, пускай и допотопных, но всё-таки радиостанций. Такая станция обеспечивала связь в телеграфном режиме в радиусе 150 вёрст. Для моих задач это было достаточно. Квалификации особой, для работы на такой радиостанции не требовалось. Любой телеграфист легко справился бы с таким аппаратом. Об обслуживающем персонале я тоже позаботился, договорился с Клембовским, что штаб фронта пришлёт в Житомир десять человек прошедших обучение в телеграфной школе.