О влиянии сковородки на мировую историю

Решения были приняты, приказы подписаны, колесо истории всё так же неторопливо крутилось.

Их величество Король Франции Людовик Тринадцатый на приёме в своём дворце пару раз громко пожаловался на подагру, трижды — на испорченные излишней грамотностью современные нравы, как бы случайно упомянул излишне юную мадмуазель де..., вызвав угодливо-понимающие улыбки у придворных, пожелал всем спокойной ночи и неторопливо удалился. Карета без гербов унесла его... нет, не к юной мадмуазель, о чём все подумали, а в некий особняк без вывески к капитану де Тревилю — двор двором, интриги интригами, а надо иногда и работать. Тем более королям. Агенты из далекой Московии докладывали странное. И чертежи присылали. Король был слишком хорошим королём, чтобы откладывать такое в долгий ящик.

Его высокопреосвященство кардинал Ришелье обронил в своей полутёмной приёмной парочку неопределенно-загадочных фраз, чем вызвавал походя распад одного заговора, образование двух новых коалиций и панику на амстердамской бирже. После чего неторопливо прошел в свой кабинет, сел за изящный резной стол, помянул в неподобающих его сану выражениях короля, сосватавшего ему собачью работу главного злодея королевства, и открыл толстую красную папку. Плату за содержимое папки испанский коллега кардинала довёл уже до умопомрачительных сумм. Однако пока никому из агентов не удавалось ее получить. Да и всё равно кроме налоговых отчётов и голландских весёлых гравюр там ничего не было.

Её величество королева Анна тоже пожелала придворным дамам в своем будуаре спокойной ночи и удалилась. Правда, не в огромную, покрытую вышитым балдахином кровать, а в подземный ход, откуда три мушкетера и один корнет гвардии проводили её в некий особняк без вывески — тот же самый, где работал король. Нравы в то время и вправду были испорчены донельзя, и супружеская верность нуждалась в конспирации. На место в огромной кровати под балдахином кое-кто в соседнем государстве, а кое-кто и в этом, уже давно, хоть и беспочвенно, надеялся.

Их высочество Конде, настоящий принц, ослепительный красавец, законодатель мод и владыка сердец всех дам и изрядной части кавалеров королевства, главнокомандующий французской армией во Фландрии обронил пару изящных шуток, заставивших покраснеть одного из его адьютантов и загореться надеждой второго, поклонился и покинул покосившуюся хибару, где уже второй день стоял его штаб. Впрочем, ушел он недалеко — в палатку к своему заму, маршалу Тюренну. Суровая физиономия маршала надежно отпугивала всех, а спать, даже если ты красавец и принц иногда надо.

Франсуа Эженю, волонтёр французской кавалерии с досадой подумал , что красивый однобортный мундирчик и плащ очень хороши для парада, но вот на марше надо что-то поудобнее. Холодный дождь хлестал по шляпе, заливаясь за воротник.

Навстречу ему, принцу, маршалу и всей спешившей поучаствовать в пока-еще-не-тридцатилетней заварухе французской махине шагала имперская армия — голодная, оборванная, то и дело поминавшая матом дураков, дороги и собственное начальство. В составе её месили грязь капитан Лесли, мастер-сержант, Ганс Флайберг, угрюмый мушкетёр с холодными голубыми глазами и вся веселая компания. И, разумеется, Магда, ровесница этой проклятой войны, жена Ганса и армейский талисман. Хлестал холодный дождь, рассохшиеся сапоги нехотя хлюпали по лужам. Вокруг была Фландрия, бесцветная плоская земля, накрытая, как крышкой, холодным свинцовым небом. Земля, самой природой, созданная для игр полководцев.

Короли строили планы, министры плели заговоры, генералы и маршалы чертили на картах стрелки атак. Ни один план не учитывал Магду, мушкетёрскую жену. А зря.

А колесо истории все также крутилось со скоростью тридцать один оборот в месяц.

— Огонь! — скомандовал капитан Лесли в очередной раз. — За бога, империю и евангелическую церковь!

Сражение было в самом разгаре. Чертовы лягушатники ломились сквозь прогибавшийся имперский строй

— Ты, кэп, что-то перепутал, — ответил мушкетёр Ганс, сплюнув в ствол очередную пулю, — мы уже битый месяц как католики...

Их рота уже месяц как ушла от шведов, в очередной раз зажавших жалование, к имперцам, но капитан был слишком молод, чтобы менять веру вместе со знаменем.

— Какая разница, — проворчал угрюмо мастер-сержант, взводя курок, — за бога, всех святых и, мать её, евангелическую церковь...

— Аминь, — серьёзно сказал капитан. Грянул залп. Мушкетеры развернулись и побежали к своим, под прикрытие длинных пик пехотного строя. Капитан ещё успел подумать, что это какая-то неправильная война и нафига церкви такие защитнички. Впрочем, думать быстро стало некогда. Французы ломили, строй гнулся. Принц лично вёл стальных рейтар на прорыв, перья на его шляпе бешено развевались. Кому-то не повезло, тощий имперский строй прорвался — и перья на шляпе принца замелькали уже в тылу, у самых обозов...

"Э, нет. Так не пойдет", — сказала себе Магда решительно. Как и прочие солдатские жены, она весь бой держалась прямо за строем — кого надо перевязывали, кого надо добивали, подносили воду своим, выворачивали карманы врагам — одним словом, работали по специальности. Но теперь торчать позади ей никак не улыбалось — в обозе осталась её сковородка. Нет, не так — её любимая, чугунная, замечательная сковородка. И оставлять её какой-то криворукой лягушачьей — тут она не по-женски крепко выругалась — ей совсем не хотелось. Так что Магда рванулась вперёд, на выручку своему драгоценному имуществу. Сквозь строй, вначале — сквозь свой. Добрым словом и кулаком по шее вернула назад пару оробевших, обложила совсем было загрустневшую пехоту весёлым матом, прорвалась в первый ряд и явно намеревалась идти дальше — неважно, одна или нет.

"Куда её несет, убьют ведь", — её муж Ганс вскинул мушкет. Это был мастерский выстрел — с трехсот шагов в забытый на поле зарядный ящик. Французов с поля буквально снесло, и принц внезапно обнаружил, что он один против вырвавшейся как будто из ада толпы закопчённых оборванцев с беловолосой ведьмой во главе.

"А вот того, красивого, — Магда весело закричала, показывая пальцем на замершего на миг одинокого всадника, — тащите мне... я его ..." — остаток фразы утонул в солдатском хохоте. Отдельное капральство солдатских жен осознало, что рядом самый настоящий принц, красивый, да еще и на белой лошади, и с энтузиазмом кинулось в атаку.

Даже очень храбрые люди иногда боятся. Принц побежал. Французы развернулись и дисциплинированно побежали за ним. Имперцы пошли вперёд, добрались до вражеских обозов, разом повеселели и в шутку попросили французов заходить еще.

Имперский командующий с грустью думал, что аванс кардинала теперь придется вернуть.

Наступила ночь, дождь стих, на небе выглянули неяркие северные звезды. Уставшие за день солдаты разжигали костры, устраивались, разговаривали негромко. Мастер-сержант, добродушно ругаясь, расставлял посты. Отдельное капральство солдатских жен деловито сортировало добычу.

Таки спасшая свою сковородку Магда жарила яичницу. Её муж, мушкетер Ганс, объяснял сидевшему с ним рядом Франсуа Эженю, военнопленному имперской армии, тонкости армейской жизни.

Капитан Яков Лесли, присев у огня, думал о превратностях судьбы. Ничего путного не придумал, завалился спать.

Принц на пару с маршалом собирали остатки своей армии. Принц успел переменить изящный костюм на удобный, выучить пару матерных фраз, выгнать домой из штаба утонченных дам и адъютантов и торжественно поклялся не уезжать с этой войны без победы. То ли просто не любил проигрывать, то ли ... а бог этих принцев знает.

Кардинал, про себя помянул горе-вояк непастырскими выражениями, вслух выразил глубокое сочувствие, вытащил из знаменитой папки чистый лист и выписал сам себе приказ об увеличении выдачи средств на тайную дипломатию. На этом уровне его планам не могла помешать никакая мушкетёрская жена.

Король подписал приказ о выпуске пушек по украденным у московитов чертежам. Инженеры ругались и говорили, что такие калибры невозможны, от слова совсем. Король бодрился и говорил с инженерами ласково, но холодел внутри — на украденных чертежах была пометка "уменьшенная копия".

Королева... ну, это государственная тайна вообще-то. Но застрявший на фронте претендент на место под балдахином её откровенно порадовал. Настолько явно, что кое-кто начал говорить о государственной измене. Королеве было плевать. Конспирация её утомила.

А колесу истории было, в общем-то, всё равно куда катиться.