|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Печка еще не прогорела, но достать угольки всегда можно. Задвижку убрать, дверцу в сторону, металлический совочек ныряет в плюющееся искрами пламя. Вот и жаровня в миниатюре, настоящей у нас нет. Собирались заказать у кузнеца, по химии хотелось кое-что попробовать, но пока не сделали.
Куда бы ее приспособить? Что значит нет опыта в наркоманстве, ни хрена не знаю, прям сплошное расстройство...
А прямо у печки. Только тут часть пола каменная — принято так, от пожара берегутся. Теперь где там "средство связи"? Вовремя Дару у меня свое "лекарство" забыл. Наверное.
Я развязал крученый шнур на плотном кожаном мешочке, запустил пальцы в теплый крупный порошок... и застыл. Что я делаю! Я же сам себе клялся, что никогда больше. Мне и одного раза хватило, ведь еле выплыл тогда, потом смотреть не мог на ту компанию. Да и смотреть недолго пришлось. Двое сторчались быстро, парень из параллельного класса сел за грабеж, одного родители упекли в клинику, а он и там где-то укололся, умер. А девчонку, Лику, шикарную зеленоглазую красавицу, потом встретил — не узнал. Старуха, тощая, страшная, цеплялась за руки, пыталась на колени падать — только дай, хоть на дозу, хоть на одну, ну человек я или нет, ну Максимчик, миленький, она что угодно...
Ненавижу наркотики. Не выношу наркотики. Не хочу...
А Иррей?
Тут хочешь, не хочешь...
Пальцы дрожат — кто не знает, подумает, что от нетерпения.
Сколько сыпать надо?
Щепотку? Две? Как чай или как соль?
Вот же...
Наркоман... начинающий! Придурок.
И одно коротенькое словцо, которым я так любил раскидываться, вдруг отрезвило.
Что я делаю? Куда лезу? Рехнулся совсем?
А ведь и правда...
Согласен. Я влюбленный придурок. Дурак даже. Но не идиот и не сволочь.
Одно дело — дышать наркотическим дымком для своего удовольствия. Здесь это только магам запрещено законом, а у простяков руки развязаны. Хочешь — пей, хочешь — дымом травись, здоровье твое. И был бы я реальным простяком, тихо курнувшим в своем доме, никто не мог бы предъявить мне никаких претензий.
Но я-то — не простой горожанин-лавочник. И самое главное — не одиночка.
Даже если я не отравлюсь насмерть, что маловероятно, даже если сохраню какие-то мозги и не разнесу к чертям дом и улицу, как в прошлый раз, даже если не отловят потом полоумного дракона, окосевшего от дурманной травки, то Славку я подставлю нехило. Откуда полыхнет драконьей магией, вычислят в момент, это сейчас я свои искры в семь защит кутаю, а под дымком? По закону о преступивших все, живущие с ним в доме, под подозрением. А уж партнер, побратим — да в первую очередь! Моментом проверят, глазом моргнуть не успеешь — и вот уже бьется в сетке у Нойта-вельхо второй дракон. И все. Все планы к чертям, все обещания, все расчеты.
А мальчишки-подкидыши, а драконоверы наши из сопровождения... даже кузнеца и соседей прошерстят.
Нет уж, Макс. Хорош дурить.
Фиговый из тебя наркоман...
Не стоит и начинать.
Но делать, делать, делать-то что? Иррей...
И комната дрогнула.
Качнулся под ногами щелястый пол, пошатнулись и словно отодвинулись стены, впуская лунный свет, морской солоноватый ветер, шорох трав и крик какой-то беспокойной ночной птицы.
И касание тепла...
Иррей! Наконец-то!
И на меня налетает ураган. Это не привычное касание нежно-теплого шелка, это толчок, шквальный удар — не знаю, как сказать по-другому. Или сильный ветер, сбивающий с ног. Я ничего не понимаю, я почти "падаю". Не вижу, не понимаю, только и хватает на то, чтобы спросить — туда — в эту бушующую круговерть:
Иррей-что?..
А потом я слышу еще один звук — и все сразу становится на свои места.
Это всхлип — такой человеческий, такой девчоночий, что в горле сам собой появляется комок. Я понимаю... Если бы мы были рядом, она бы сейчас налетела на меня, обняла, вжалась лицом в плечо — как насмерть перепугавшаяся девчонка.
Этот зелено-бурый смерч, эта ревущая воронка — то же самое, то же... просто по-драконьи. Кувшинка моя, как же ты испугалась...
Ты! Это-ты...
Иррей-что-с-тобой?
Живой! Ты-молчал-и-не-отзывался-я-испугалась-очень-прости.
Не понял...
Иррей-о-чем-ты? Я-звал-не-получалось...
Торопливый, горячий, очень горячий вопрос.
Ты-не-пострадал-нет?
Когда?
Мыслями разговаривать — это так быстро! Не так понятно, как смотреть глазами, но я, кажется, учусь. Я не вижу, не вижу ее, но чувствую, как смерч вдруг осыпается дождем, так, что почти соль на губах — и понимаю, что меня топят в слезах. Как я мог их видеть — в единении-то?
Не знаю.
Как-то мог.
Она плакала.
Прости. Прости-прости-прости-прости-прости...
И тенями скользят перепутанные обрывки мыслей: "...нечаянно...", "...не поняла, не подумала сразу"... "а потом пыталась звать, звала-звала — и не получалось, сил не было совсем...", "чуть не утратила разум..."... "я-не-хотела-я-нечаянно-я"...
Не понимаю, ничего не понимаю.
Дождь становится ливнем. Может, не только у меня вышло что-то из способностей Иррей, может, и у нее появилось что-то мое? Потому что это почти водопад...
Не-хотела-единения?
Нет! Я-хотела-ты-молчал-думала-плохо-ты-умер-погиб-ушел-и-за-меня-прости!
Что? За-что?
Я не узнаю ее. Она всегда была... мне не подобрать слов, да и нет их таких в нашем языке, наверное. Мы ведь только видим и слышим — ну, еще можно коснуться. А ее я слышал внутри, и она всегда ощущалась... тепло-спокойствие-дом-моя-кувшинка-на-прохладном-листе — вот примерно так. Очень примерно. Не силен я в словах, а стихи и вовсе не мое. А сейчас она была — кажется, это называется отчаянием? Нет, радостью, но с привкусом этого отчаяния. И вины. За что? Что случилось? Почему со мной должно было что-то... из-за нее?
Стоп. Площадь. Толчок-цунами изнутри. Боль. Темнота. Цветы-пламенки на мостовой.
Иррей...так это были твои искры? Пятиху назад? От-которых-у-меня-опять-цветы-получились?
Прости-прости-прости-прости-прости-прости.
Ты передала мне свои?
Прости. Я-не-понимаю-сила-стала-расти-я-ее-сбросила-потому-что-опасно-а-пошло-тебе. Я-поняла-потом-испугалась-звала. А-единения-не-было. Прости-я-не-хотела-тебе-опасность.
Ир...
Да, в связи я ничего не вижу и не слышу... Не должен, по крайней мере. И коснуться здесь можно только мысленно. И крылья у меня в единении не должны были получиться даже теоретически. Но сейчас они прорезались сами собой. И я тут же обнял ими заплаканную девчонку.
Ир... Иринка, солнце, ну чего ты? Главное, оба живы и здоровы! А все остальное — мелочи! Знаешь, я давно хотел сказать! Я... тебя...
Интерлюдия 1
— Значит, кроме денег и товара, у них еще и это есть?
— Да. Драконья, притом свежая!
— Свежая... Ишь, знаток чешуи нашелся. Твое дело смотреть и помалкивать.
— Так-так.
— Руки Ульви, это... это какой же кусок может отломится, а? Сколько у них такого добра?
— Пятнадцать мешочков! То есть уже четыр...
— Не лезь, Деньга.
— Так Зубач! Даром ведь деньги лежат!
— А я говорю — не лезь! Твои, что ли, лежат, деньги-то? Соображать надо!
— Чего соображать? Поди да возьми, в хозяевах двое сопляков. Чего они сделают?
— Голову-то в тепле держать. А то за зиму у тебя, видать, мозги промерзли.
— Чего это?
— А того! Сколь драконья чешуйка стоит у магов? Сто монет? А сколь мальчики выручили?
— Пятьсот, остай Зубач.
— Вот и взять бы все это прямо счас!
— Взять... ишь ты. А ты сколь получишь, если пойдешь продавать чужое добро без Знака Ловчих да без мажьего соизволения, а?
— Дык кто знает.
— Я знаю! И ты, коль головой подумаешь, а не... Мы — преступившие, с нами эти мажьи выродки дел не ведут, им по ихним Зарокам не положено! А посредники тоже цену за услуги возьмут немалую! Вот и выйдет из твоего немалого куска пшик один.
— Так а...
— Ой, да и что ж ты, Деньга, такой жадненький, что ж такой нетерпеливый? Прямо не по божьим словам живешь. Погоди, дай мальчикам расторговаться, жирка нагулять. А вот потом, как наберется денежек побольше, можно будет их и в гости пригласить...
— Э-э... пацанов-то?
— Шапку таки носи, Деньга, носи. А то вишь как оно выходит. Деньги, олух! Деньги!
Интерлюдия 2.
— Вы испытываете мое терпение! От вас не требовалось достать звезду из колодца или собрать все статуи, посвященные богу Ульве! Простая работа — найти одного человека в одном городе! И не парня с улицы, который знает в этом городе каждую подворотню, а мальчишку, который за пределы двора ступал три раза в жизни! Вы настолько скудоумны, что даже этого сделать не в состоянии!
— Ваше высо...
— Молчать!
Пауза.
— Итак, поскольку ваше скудоумие не подлежит сомнению, хотелось бы знать, что каждый из вас предпринял, чтобы найти мо... его.
— Мы с Массисом обшарили городские трущобы. Он к ним не попадал.
— Это точно?
— Такого не грабили, да и вещи из указанных не всплывали, такого не ловили на улице, не принимали в одну шайку.
— Только этого недоставало!
— Словом, если верить осведомителям, его там не было. Если только он не труп — про тех молчат насмерть.
— Дальше?
— Я обошел квартал веселых Прачек. Все дома, включая... не слишком легальные. Тоже без толку. Не было такого, говорят.
— А если доплатить?
— Доплачивал. Не было.
— А если тюрьма или вельховские Подвалы?
— В Подвалы посторонних не пускают, ваше... э-э... не пускают. Да и что ему там делать? А в тюрьме я был, есть пара похожих типов, но не он.
— Но не сквозь землю же он провалился?! Ищите! Хоть весь город переверните! Ясно?!
— Слушаем, ваше...
— А этих, похожих — из тюрьмы — выкупите и ко мне. Может, пригодятся.
Интерлюдия 3.
— Любииииииимый! Закрой глаза!
— Вот выучил на свою голову... Опять подарок? Надеюсь, сегодня не свитер с тремя десятками пуговичек?
— Ты не любишь пуговки? Они же такие славные!
— Люблю, а по сравнению с завязками даже обожаю, просто не в таком же количестве. Тем более на свитере. Я тебя и без них люблю...
— Правда?
— Без них особенно.
— А как же в шубе — и без них?
— В том-то и дело, что лучше всего без шубы... и без жилета...
— Пра-авда?
— И без платья...
— У, какой хитрый! Мииииш, не... не спеши... сначала подарок...
— Подарок потом!
..Очередь до подарка доходит только через сорок минут. Когда мужчина, поднявшийся выпить водички, спотыкается об увесистый ящичек.
—
* * *
! Что это? — шуршание разворачиваемой бумаги и тишина, сменившаяся диким хохотом. — Мясорубка?! Мясорубка, а-ха-ха... с ума сойти...
Милика, еще молодая, двадцатишестилетняя бездетная вдова купца, с недоумением смотрела на любимого. Она привыкла к странностям мужчины, тем более, что было их немного: отсутствие денежного ремесла и тоска по какому-то "компу", очень его ценила и всячески старалась порадовать. Но иногда просто не знала, что делать, сейчас, например.
Ну, мясорубка. Модная и очень дорогая вещь, которая стала считаться чуть ли не символом статуса семьи и вообще, семейного счастья — молоденький продавец как-то незаметно убедил всех покупателей, что истинно любящая женщина обязательно постарается повкусней и получше накормить своего мужчину... что для семьи скупиться просто неприлично. Она и купила!
А ее любимый мужчина почему-то сидит на полу, хохочет и вытирает слезы.
— Мясоруууууубка! — завывал тот, — Ой, не могу, ой, насмешила... а кофеварки там нету? Или микроволновки с встроенным грилем? И зажигалки с сигаретами? Ой, надо Пашке сказаааать, поржем вместе...
— Зажигалка тоже есть, — довольно жалобно сказала Милика, совершенно ничего не понимая. — Завтра подарить хотела...
Смех стих.
Мужчина странно посмотрел на красивую блестящую штучку и встал.
— И правда стоит рассказать.
Макс
Это единение... моя бы воля — длилось бы оно вечность. Или хотя бы ночь. Мы с Иринкой... мы говорили. По-настоящему. Говорили, говорили и говорили. Обо всем. О ее острове и о моем мире. О драконах Стаи и ее сотоварищах по заключению. О моей названой сестренке и ее женихе, который в последнее время, кажется, стал ценить предлагаемое ему "счастье в джинсах" и даже без пастилы согласен был жениться. Так или иначе, теперь бабушка воспитывала уже двоих внучат и гоняла их по математике и чтению, не взирая на происхождение. Мы сравнивали наши жилища — мой "покой" в Гнезде и ее яму (ну, твари желтые, доберусь я до вас, и вам это не понравится!). Говорили о наших мамах... Иррей тоже была сирота, уже семь лет как...
Я рассказывал ей о нашем путешествии по зимним дорогам. Смешил, делясь воспоминаниями о "хитрых селянах" из Небелой Косы, об ограбленных на штаны мужиках, о наглотавшемся дыма Терхо Этку... Доверил ей даже святое, то, чем ни один мужчина добровольно не поделится с женой — рассказал про свою заначку. Думал — улыбнется, а она в ответ зашептала про маленькую белую раковину с розовыми шипами; какая-то птица летела и выронила, а Иррей сохранила и тайком любуется. Мечтает когда-нибудь все-таки попасть к морю, искупаться и посмотреть на дно.
Я рассказывал о зимнем лесе, о снеге, таком белом и холодном, укрывавшем землю от горизонта до горизонта. Она ведь никогда в жизни его не видела. Говорил о льде, который может быть и прозрачным, и белым, и серым, и даже черным и зеленым. О деревьях без листьев, о снежных нарядах леса и о той особой тишине, которая бывает только там — в зимнем заснеженном лесу...
Я рассказывал о городе, где маги и драконы живут без злости друг на друга, о памятнике, где теперь растут ее пламенки. Говорил о доме, который я обязательно приготовлю для нее — в Гнезде или в городе, неважно, но там не будет никаких ям, только мягкий ковер для нее, и пруд с теплым источником, как в Гнезде, и обязательно сад — сад, где она все сможет сделать так, как хочет.
Я рассказывал... и видел, как постепенно уходит из ее чувств пропитавшее их — годами копившееся! — немыслимое напряжение, как тают страх и тревога.
ОНА МНЕ ВЕРИЛА.
Она...
— Макс!
Реальный мир напомнил себе слишком быстро. Тряхнул меня за плечо и Славкиным голосом осведомился, что со мной творится и почему я на коленях перед печкой — в огнепоклонники подался, что ли? Решил заработать на новой религии? А порошок для ритуала?
Я открыл глаза.
Славка резко замолк. Присел рядом, всмотрелся:
— Макс, что случилось?
— Надо скорей ее освободить, — я не узнал своего голоса. — Понимаешь, Слав... они долго там не выдержат...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
