Чувства

Чувства

— Так значит я не психопат? — спросил я у профессора Линделла.

— Нет конечно, — удивился он, — С чего вы вообще это взяли?

— Я как-то прочитал статью, в которой говорилось, что именно для психопатов и социопатов характерно полное отсутствие эмпатии. Они проваливают тесты по распознаванию эмоций на фотографиях людей. Со мной также проводили сходные эксперименты и ...

— Теперь понятно. В случае антисоциального расстройства личности отсутствие эмпатии конечно является одним из симптомов, но его влияние для диагноза отнюдь не определяющее. Гораздо важнее и опаснее то, что для психопатов свойственно крайне импульсивное антиобщественное поведение, неоправданная и неконтролируемая агрессия плюс склонность к бессмысленному риску.

— Пожалуй, для меня это не характерно.

— Вот именно. У психопатов подобные проблемы связаны, как правило, с гиперчувствительностью системы вознаграждения в мозге. Точнее с патологией мезолимбического пути, обуславливающей повышенную импульсивность.

— Системы вознаграждения?

— Nucleus accumbens. Именно благодаря ей и дофамину вы ощущаете удовольствия. Но в отличие от психопата, вы можете контролировать свою тягу к наслаждению чем бы то ни было и не впадаете в агрессию, наткнувшись на препятствие. Они — нет. А учитывая, что им плевать на чувства окружающих — выходит очень гремучая смесь.

— В таком случае я рад, что я не психопат. Но кто же я?

— Вы ближе всего по своему психологическому складу к страдающим аутизмом. У аутистов также серьезные проблемы с эмпатией. Они не понимают людей. В особенности их эмоции.

— Это мне знакомо.

— У нас людей есть специализированная часть мозга, которая отвечает за то, чтобы мы могли распознать, какие эмоции испытывают окружающие нас. Это очень важно. Не понимая чувств других людей, вы можете их задеть, а за это приходится расплачиваться.

— Я заметил. Весь мой жизненный опыт общения с людьми это сплошная расплата за мое их непонимание. Это из-за аутизма?

— Нет. Аутисты не только обделены эмпатией — они зачастую просто патологически не выносят социальных контактов и связанных с ними эмоций. Их психика не справляется с подобной нагрузкой. Видимо, это связано с нарушениями эмоционального ландшафта. У вас другой случай.

— Я, к сожалению, не знаю, что такое эмоциональный ландшафт, профессор.

— Это очень просто. Вы ведь знаете, как на видео к картинке параллельно накладывается звук. То же самое и с эмоциями. Вот и представьте, что все вас окружающее это фильм, а эмоции это озвучка. Эмоции сообщают организму, приятны или наоборот неприятны, должны для него быть предметы или события, с которыми он сталкивается. А если озвучка наложена хаотично и не соответствует картинке? Тогда невинный предмет может вызвать панику или истерику. Поэтому аутисты зачастую требуют, чтобы их окружали только знакомые вещи и строго соблюдают жизненные ритуалы, чтобы избегать новых событий. Ограничение круга общения с самого детства как следствие вызывает иногда и отставание в развитии. У вас нет подобных проблем. Вы просто глухи к эмоциям связанным с другими людьми. Любовь, привязанность, сочувствие и так далее — для вас это пустой звук. Но вы не агрессивны как психопат и не пытаетесь компенсировать отсутствие подобных эмоций, унижая и подчиняя других, чтобы испытать садистское удовольствие от доминирования. Так как удовольствия от ощущения статусности в обществе вы тоже лишены.

— Вы считаете это большая потеря?

— Это вам решать. Вы потеряли из-за мутации способность испытывать любые социальные эмоции связанные с другими людьми, но вы не потеряли способность испытывать эмоции вообще. Интеллектуальная деятельность, спорт и даже секс вам вполне приносят удовольствие. Не так ли?

— Да.

— К тому же вы прекрасно интегрировались в общество. Вы преуспевающий можно даже сказать гениальный математик и это всего в двадцать три года. Вы пользуетесь уважением людей. А это означает, что вам прекрасно удается имитировать свои эмоции и распознавать чужие. Хоть вы и делаете это не автоматически как все остальные, а сознательно анализируя мимику лиц. Кстати, всегда хотел спросить, как вы этому научились?

— Я воспользовался программой для тренировки профайлеров спецслужб. С помощью нее они учатся распознавать скрытые эмоции по мимике. Ее создал один из учеников самого Пола Экмана. Принцип достаточно прост — демонстрируются различные фотографии или видео с определенной мимикой, а затем необходимо угадать, какая это была эмоция. Я просто выучил их все.

— Гениально! Но может вы, все-таки, решитесь попробовать, что такое ощущать эмоции свои и другого человека, а не угадывать их, анализируя по шаблону выражение его лица?

— У меня все еще есть определенные сомнения. Не лишит ли это меня математических способностей?

— Это маловероятно, хоть и возможно. Но в любом случае, растормаживание ваших отделов мозга ответственных за социальные контакты обратимо. Если вы решите, что подобные эмоции не для вас, то мы можем их опять отключить.

— В таком случае я рискну.

— Жду вас завтра, — улыбнулся профессор.

...

Когда же я впервые понял, что со мной что-то не так? Наверное, в школе. Во втором классе. Люси споткнулась о ножку парты. Упала и сломала руку. Она закричала. Я сидел за соседней партой и читал учебник по матанализу. К ней уже подбежало несколько человек, поэтому она явно не нуждалась в моей помощи. Я продолжил чтение, но почувствовал на себе чей-то взгляд. Это была Люси. Лишь много позже, когда я выучил мимику людей с помощью программы, я понял, что сначала в ее взгляде было удивление, а потом оно сменилось ненавистью.

...

Процедура заняла всего минут десять. Я практически ничего не почувствовал. Сейчас я не спеша шел по улице домой и глазел на людей, ожидая, когда сработают мои вновь обретенные социальные эмоции. Ничего. Тогда я стал думать о Амели. Наши отношения подходили к концу. Жаль. Она была умна и она была красива. С ней можно было говорить о математике, и секс был хорош. Но мы жили вместе вот уже почти год. Невозможно столь долго скрывать отсутствие чувств. Весь мой опыт прежних отношений говорил, что нам пора расставаться. Но может теперь ситуация изменится?

...

Дверь дома была открыта. Странно. Я не говорил Амели, что приду сегодня раньше. Я тихо вошел. Шум в спальне. Осторожно заглядываю. В постели Амели и Ник, мой практикант. Курят.

— Вот узнает Пит, чем мы тут занимаемся и завалит меня на защите, — Ник затягивается и улыбаясь выпускает дым.

— Да брось! Этот ледяной самовлюбленный кретин не заметит даже если я буду сюда весь мужской кампус водить, — Амели смеется.

Я голоден. Я не хочу сцен. На носочках я тихо иду на кухню, чтобы сделать себе сэндвич. Беру нож. Режу ветчину. Что это?! Почему больно?! Это гнев? Это, наверное, ревность! Нож! Его нужно бросить! Медленно. Очень медленно заставляю себя разжать побелевшие пальцы. Нож с приглушенным стуком падает на пол.

...

Сижу на крыльце. Все еще очень больно. Ноющее ощущение в груди. Желание спрятаться куда-нибудь и никого не видеть. И вместе с тем хочется что-нибудь сломать. Сокрушить. И это человеческие чувства? Зачем они? Завтра же избавлюсь. Мимо на трехколесном велосипеде едет девочка трех-четырех лет. Она поворачивает ко мне радостное лицо и улыбается. Ловлю себя на том, что спонтанно улыбаюсь ей в ответ. Бессознательно. Впервые за всю мою жизнь.