Корни гуманизма

Корни гуманизма

... ибо каким судом судите, таким будете судимы;

и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить

(Еванг. от Матф. 7-2)

Человек вошел в кабинет и нерешительно остановился. Малевски приглашающим жестом указал на кресло.

— Чем могу быть полезен? — осведомился он, нацепив на лицо дежурную широкую улыбку.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу деятельности вашей организации.

— А вы ...? — Малевски выжидательно посмотрел на собеседника.

— Журналист.

— О! Мы всегда рады представителям прессы и поддерживаем с ней тесные и дружеские связи. Что вас интересует.

— Вам, наверное, этот вопрос задавали уже тысячу раз, но я рискну. Ваша организация борется за отмену смертной казни, а также называет солдат и полицейских потенциальными убийцами, поскольку они имеют право в определенных ситуациях убивать людей. Вы действительно считаете, что убивать нельзя никого, никогда и ни при каких обстоятельствах?

— Да. Нельзя! Никогда, никого и ни при каких обстоятельствах! Не мы давали жизнь людям и не нам ее отнимать!

— Вы добились отмены смертной казни для Бада Смолла изнасиловавшего и запытавшего до смерти 12 маленьких девочек. Против него были прямые улики, ДНК, показания свидетелей и запись с видеокамеры магазина. Он был стопроцентно виновен. И теперь он проводит свое время в клинике, почитывая свои любимые комиксы и хвастаясь журналистам, как он пытал детей. Вы считаете, вы были правы?

— Конечно! Люди не вправе убивать других людей!

Трупы семьи Бутча он разложил по комнате веером прямо перед входом и теперь, сидя в кресле, курил, сбрасывая пепел прямо на стеклянный журнальный столик. Когда пепел падал на красную лужицу, растекшуюся от окровавленного скальпеля, лежавшего на том же столике, раздавалось неприятное шипение, но он его не замечал, погруженный в свои мысли. На крыльце послышался шум. Он мгновенно подобрался. Поднял с колен пистолет с насаженным на ствол глушителем, аккуратно снял его с предохранителя и медленно подошел к двери. Заскрипел поворачиваемый в замке ключ, дверь открылась, и в прихожую вошел крепко сбитый парень. Он приставил к его бритому затылку ствол и тихо сказал.

— Привет, Бутч. Не ждал? — тот дернулся, но не успел. Рукоятка пистолета обрушилась ему на голову и Бутч мгновенно обмяк.

Очнулся Бутч от того, что ему плеснули водой в лицо. Он был плотно примотан к стулу скотчем. Рот его тоже был заклеен. Напротив него стоял человек и задумчиво его разглядывал. Затем он отошел в сторону, и Бутч увидел трупы.

Прошло около часа. Человек сидел в кресле, листая журнал, и время от времени поглядывал на Бутча, который мычал от ярости и дергался, пытаясь вырваться. Наконец Бутч обмяк и безвольно облокотился о спинку стула, лишь иногда вздрагивая. Тогда человек встал, подошел к Бутчу и сел перед ним на корточки и тихим голосом заговорил:

"Я ведь в колледже этологию изучал до того как в бизнес ушел. Это наука о поведении животных, если ты не в курсе. И о твоем поведении. Так как ты, Бутч, животное. Скажи мне животное, Бутч, как возникли идеи гуманизма? Думаешь от того, что люди стремились к добру? Чушь. В природе нет ни добра, ни зла. Есть только целесообразность и мораль ее следствие. Наиболее сильна генетически выработанная мораль у хорошо вооруженных животных. Хищников. Если бы они не могли контролировать свою агрессию, то постоянные стычки с серьезными и даже смертельными ранами были бы неминуемы и могли бы привести к вымиранию вида. Но приматы не хищники и ты Бутч не хищник. Обезьяны не имеют таких клыков и когтей как хищники, а атакуемая другой обезьяна, в крайнем случае, может почти всегда просто убежать. Поэтому они и более жестоки по сравнению с хищниками. Как ты, Бутч. А потом у одного вида обезьян появились когти. Сначала из камня, потом из бронзы, потом из железа. А потом и оружие, убивающее на расстоянии. И пошли войны. Но у человека также появилась культура и мораль. Появились рамки, за которые не принято выходить. А, в конце концов, появился гуманизм. Знаешь откуда? Когда человек приходит домой и видит изнасилованную и убитую жену, а рядом с ней труп своего сына, то он может решить сделать то же самое с противником и его семьей. А война вещь зачастую мало предсказуемая. Сегодня противник победил, а завтра ты. Есть вещи, которыми ни ты, ни он не готовы рисковать и потому вы решаете, что это только ваша война, и она не касается ваших женщин и детей. Это и есть настоящие корни гуманизма — мало кто хочет найти дома трупы своих близких. Но иногда люди забывают об этих корнях. Забывают, почему нельзя переходить границы. И переходят их. А потом с их семьей случается то же самое и люди узнают об этом и вспонимают, как важен гуманизм. Как важно не пересекать предел. И все снова встает на свои места. И снова воцаряется гуманизм. Ты понял меня, Бутч? А теперь ты испытаешь действие гуманизма на себе"

— Но бывают разные ситуации, а если бы речь шла о спасении вашего ребенка? Вы и тогда были бы против убийства? — не унимался журналист.

— Да! Всегда есть другие способы!

— А если нет?

— Этого не может быть!

— Не может быть? — задумчиво повторил посетитель. И вдруг выхватил из под пиджака пистолет с глушителем и приставил к голове Малевски, — Звони сыну!

— Что вы де...

— Звони сыну быстро, а то пристрелю!

Трясущейся рукой Малевски набрал номер. Подождал. Губы у него задрожали и трубка выпала из рук.

— Никто не отвечает! Что вы с ним сделали!

— Теперь звони на вот этот номер!

Малевски набрал номер и услышал удивленный голос своего сына "Папа?", тут незнакомец вырвал у него из рук трубку и прервал звонок.

— Твой сын у нас. Мы ему ничего не сделаем, если ты согласишься, чтобы ради него умер другой ребенок, — перед Малевски положили на стол фотографию улыбающегося ребенка лет десяти, — Выбирай! Или твой сын или он!

— Я не...

— У тебя пять секунд! Один, два, три...

— Сын! Пусть живет мой сын! — Малевски разрыдался.

— Успокойся, твой сын будет жить. Он сейчас в кинотеатре. Там мобильные блокируются.

— Но по другому номеру...

— Автоответчик. Я просто позвонил твоему сыну и записал его голос. А затем поставил его на автоответчик одноразового мобильного.

— Зачем?!

— Мне нужно было принять одно тяжелое решение, и ты мне помог, — мужчина взял со стола ключ от кабинета и оборвал телефонный провод, — Сидишь здесь тихо взаперти полчаса или вернусь и пристрелю, — Он направился к двери.

— Подожди, — тихо попросил Малевски, — А кто был на фотографии?

Лицо у мужчины дернулось. Глаза омертвели.

— Мой убитый сын, ответил он и закрыл за собой дверь.

* * *

Бутч умирал долго.