Крыса в чужом подвале. Часть вторая.

Крыса в чужом подвале.

Часть вторая.

1.

В капилеи* ,,Зеленые Штаны", что на перекрестке Сапонад и Пригорной, в этот час народишку разного — полнешенько. Столы за-няты, но притулиться есть куда. Хочешь в угол, в соседи к компании купчиков с Пристаней. Гуляют второй день с барышных продаж. С ними девки, что за триенс подставят любое место. Давно ли за них с общины парфенофорию* взяли, а подишь ты! сами под мужика лезут. Не люба толкотня, поближе к выходу сядь, там спокойней. Бродяжка косматый ест кашу на воде и водой запивает. Или к ветера-нам приткнись. Старики в складчину клюкнули по малой, а разговоров и споров — дня не хватит! О былых походах, пустых надеждах и нынешнем поколении, которое ни драться, ни еб...ться негожи.

Курт выложил последнюю монету на прилавок и попросил Каспара, хозяина капилеи.

— Налей.

Просителю стыдно, глаза в сторону отвел. Но что поделать, монета действительно последняя. Да и что за монета! Фолл. На нее сильно не нагуляешь. И ночлежку не снимешь. И жратвы путной не дадут. Остается только пропить. А потом? А потом будь что будет. Потом наступит не раньше, чем монета исчезнет в цепких лапках Каспара.

Курт осмелился глянуть на чернявого сморчка. Не зря Коротким кличут. Росточку, во! подмышку, а своего не упустит. Из глотки вырвет.

— Парень, за такую мелочь у меня даже по морде не бьют, — не принял денег Каспар.

— Налей, — сдержал обиду Курт. — Нету больше.

— Что же так плохо? — скривился правой половиной лица Каспар. Левая парализована с той поры, как его жена с мясником сбежала. Сильно, говорят, любил. За шесть лет совместного проживания не побил, не поколотил ни разочка.

— Было хорошо, да кончилось, — беззлобно отмахнулся Курт. Под хорошую выпивку, он возможно, да нет наверняка бы! рассказал о своих житейских злоключениях. А на трезвую прошлое ворошить, и желания особого нет, и не разжалобишь.

— Тогда счастливого пути, — Каспар отодвинул монету владельцу, и пожелал. — Не запнись о порог.

— Себе оставь. На развод, — огрызнулся в сердцах Курт и похромал к выходу. Он десять раз пожалел, что зашел сюда, сто раз пожалел, что вместо еды дул пиво, а еще больше жалел, что не снял на пару дней угол. Не жравши походил бы по городу, глядишь чего выходил. Работу или службу. Курт подавил вздох. Кто его хромоногого возьмет? Золотарь? Ведра подносить.

Он преодолел часть пути к выходу, когда его осторожно дернули за полу куртки.

— Погоди служивый, — остановил его вкрадчивый голос.

Курт отдернулся.

— Чего тебе? — недружелюбно спросил он, разглядывая остановившего.

Телом хлипковат, морда хитрая, масляная, усики щеточкой, одежка не богатая, но жрет мясо и пьет вино, не пиво. При деньгах. Шапку за столом не снял. Не боится за не уважение от кайракан по шее схлопотать.

— Мне? А тебе чего? — перенаправили вопрос.

— Непродажная, — огрызнулся Курт, отступая на шаг. Увидев удивление в глазах хитромордого, пояснил. — Задница моя не продажная.

— Ах, ты про это, — рассмеялся приставала. Смех его просто ужасен! Тележный скрип, а не смех.

— Про то, — Курт и пошел дальше.

— Значит, работа тебе не нужна? — спросили вдогонку.

Курт оглянулся. Послышалось ему или нет? Работу предлагают.

— Смотря какая, — остановился он. Под сердцем затеплило. Вдруг удача? И как ушат холодной воды — неверие. Ему удача? Посме-яться задумал, наверное, лисья морда?

— А тебе не все равно за что деньги получать?

— Нет. Не все равно, — буркнул Курт, переминаясь, но уходить не спешил.

— Присаживайся, потолкуем, — пригласили его. — Меня Луссом зовут.

Место Курту тут же уступили.

— Курт Дайкен, — назвался он полным именем, присаживаясь напротив.

— Хромаешь.... Из армии?

— Из егерей катепана Рафана.

— Где же ранение получил? — подивился Лусс.

— Ублюдка одного искали. Сказывали, тана убил. Ублюдка искали, а на браконьеров наткнулись. Они стрелой и угостили. Пока до лекаря добрался, рана загнила. Сейчас ничего, поджила. Подлечить малость, нога как новая будет, — на последнем предложении голос Курта сник. Вряд ли когда-нибудь выправится. Да и соврал. Не браконьерская метина на нем. Потому и плохо заживает.

— А лечить, денег нет? Понимаю.

— Так что за работа? — рассердился Курт. Предложит дрянь какую-нибудь. Деньги из шлюх выбивать или покойников с кладбища красть, алхимикам безбожникам продавать.

— Ты не торопись. Разговор обстоятельный предстоит. Чтобы потом без недоразумений. Я не скажу, ты не услышишь, возьмешься за работу, не справишься. Тогда что? С кого спрос?

— С меня и спрос.

— Ошибаешься парень. С меня, — Лусс помедлил и повторил с ударением. — С меня. А уж потом с тебя. Коли жив будешь. Так что садись. Уговор держать. Ведь в жизни уговор дороже денег. Хотя деньга деньге рознь. Вот ты за десять солидов будешь ночные горшки в гирокомии выносить? Или старух немощных обмывать? Или сифиличных паралитиков кормить?

Курт чуть не брякнул — Буду! Десять солидов! Приличные деньги!

— Вижу, нет, — ответил за него Лусс. — А кто и за пять согласится. И за три.

"Эх, сиди теперь слушай треп! По уму уйти бы", — приуныл Курт. Долго и много говорят только по пустякам.

Лусс махнул Каспару. Тот настороженно подошел. Курт уловил его взгляд. Напрасно ты парень с ним связываешься!

— Принеси-ка Каспар-старина, пожевать чего человеку моему, — по-свойски попросил Лусс.

— И выпить, — отчаянно произнес Курт. Коли все прахом, так хоть не трезвому!

— И выпить, конечно же, — дополнил Лусс заказ и поправил. — Фуски.

Курт удивленно глянул на него, а потом на Каспара. Шутит? Каспар отнесся к словам заказчика крайне серьезно.

— В делах трезвая голова, прежде всего, — поучал Лусс. Нравилось ему поучать. — А ты как насчет выпивки? Горло широкое?

Лишнего о себе выдумывать не хотелось, потому Курт решил сказать правду. Да и проще, не запутаешься.

— Выпиваю. Но с понятием. Под плети на службе ни разу не попал.

— Это хорошо, — похвалил Лусс.

Подождали пока выставят на стол отварную говядину, жареную на сале картошку и кувшин фуски.

— Может, о деле договоримся, — поскромничал Курт.

— Ешь, платить не тебе,— заверил Лусс и налил себе из кувшина. С причмоком отпил.

Курт проглотив пару ложек, нашел силы остановиться. Совестно чужой харч жрать. Даже если дозволено. А то получится, за кусок продался с потрохами. Форс тоже держать нужно!

— Работу предложу простую, но ответственную, — начал говорить Лусс не спуская с Курта глаз. Бывший егерь, хоть и не из робкого десятка, а заробел. Неприятный взгляд у собеседника. Словно иголкой норовит душу ковырнуть. Посмотреть больно ли будет.

"Пропаду!" — пожалел себя Курт.

— Ты женат?

— Хотел. Да не сбылось хотение.

— Сколько в карнахах ходил?

— Три года. Только не в карнахах, в егерях.

— В какой декархии служил? Кто декарх? — забросал вопросами Лусс.

— В Роусе, в седьмой опции. Под самим портарием Седдом.

— О, значит не просто дурень с мечом, — одобрительно закивал Лусс и мордочка его совсем уж стала пакостная.

Курт машинально поправил оружие на поясе. Только-то и богатства, штаны и меч.

— Это хорошо, — серьезно заговорил Лусс. Без своей дурацкой улыбки. — Службу предлагаю простую. Помогать одной женщине.

— Помои таскать? — вспыхнул Курт от негодования. Про портария, про седьмую декархию выспрашивал, а в результате? Эксером! Чернорабочим!

— Зачем же помои?! По хозяйству. Белошвейка она. Живет в Старом Городе. Будешь при ней охраной и помощником. Ей и старику, что под её досмотром. Старый Город место не особенно спокойное.

— Она что? Не замужем?

— Вдовая. Был муж, недавно преставился. Тяжело одной управляться. Платить тебе будут пять солидов в месяц.

— Пять солидов? — не поверил Курт. Конечно, не десять, о которых говорили в начале, но тоже не за даром работать. Он четыре в егерях получал! Так там служба ночь-полночь!

— Мало?

— Приемлемо. А от кого охранять-то? Белошвейку? — не верилось Курту, что такая работа кому-то потребуется.

— От посторонних глаз и ушей. Чтобы не беспокоили.

— А если...

— Меч при тебе. Говорю же, служба простая.

— А старик?

— Старик сам по себе. Ему кроме еды ничего не нужно. Главное не мешаться. И другим мешать не давать.

— Понимаю, — согласился Курт.

— Отлучаться из дому без разрешения нельзя, — продолжал Лусс обговаривать условия работы.

— Это что? Все время в четырех стенах? А в храм сходить?

— Двор есть там и гуляй. А в храм? — Лусс ткнул в левую сторону груди. — Создатель в сердце должен жить, а не в храме. А Кайра-кану слово молвить захочешь, небо всегда над головой. Говори хоть сутки напролет.

Курт призадумался. Вроде ничего особенного, но какой-то подвох был. Какой?

— А если уйти удумаю?

— Через полгода. Или служишь полгода и в конце получаешь еще двадцать солидов или...

Курт насторожился и вперился в Лусса взглядом. Договаривай!

— ...Или не получаешь ничего, — закончил тот.

Лусс дал Курту минутку на размышления. Бывший егерь повздыхал, по забывчивости хлебнул фуски прямо из кувшина, ковырнул ложкой мясо, подцепил картошки.

— Так как? Какое слово скажешь? — спросил Лусс, по-собачьи клоня голову влево.

— Согласен, — поспешил с ответом Курт. Обещанных ему нанимателем денег на иной службе за два года не скопить. Так её еще найти надо. Иную. А тут предлагают, а он артачится, раздумывает. А полгода? Полгода и потерпеть можно.

— Тогда сейчас туда и отправимся, — объявил Лусс.

Курт глянул на оставшееся мясо.

— Ты поешь, поешь, — не стал торопиться с уходом Лусс. — Идти отсюда далековато.

Бывший егерь быстро управился с мясом и картошкой. Ничего не оставил. Сало подобрал хлебом. Сделал пару глотков фуски. Пивка бы или винца! Лусс увидел.

— Насчет выпивки строго. Ни глотка.

— А по праздникам?

— Дозволит — пей. Нет, водицей обходись.

Курт заподозрил, Лусс имеет в виду совсем другого человека. Не женщину, которую ему поручат охранять.

Они вышли из капилеи. Каспар вслед сокрушенно покачал головой. Куда парень голову суешь! Оттяпают!

"Все лучше, чем с голодухи пухнуть, да по подворотням шататься", — подбодрил себя Курт.

— Давно в столице? — спросил Лусс, щурясь на солнце.

— Второй день, — признался Курт.

— По-хорошему и этого много, — успокоил Лусс. — Вещички все при тебе? Или панарий* оставил у кого?

— Все при мне.

— Вот и пошли тогда потихоньку.

— Одежку бы мне поменять. А то, как-то стыдно, — запоздало вспомнил Курт о своем внешнем виде.

А вид у него! Босяк босяком! Локти на куртке в заплатах, поясной ремень вытерт, половину клепок отсутствует, штаны грязные, за один раз и не отстираются. Обувь опять же. Пигаши* сейчас никто и не носит. Хорошо плащ имеется. Добрый плащ. Закутаешься и вроде ничего. Приличный человек.

— Ссудите одежки прикупить, — попросил Курт.

— По работе и оплата. А одежка? Так не в скутарии нанялся. Не дворец охранять будешь, — отказал Лусс. В лисьем его голосе про-звучала твердость.

По первости, Курт старался идти в ногу с Луссом, пытался спрашивать, но потом отстал. Наниматель разговаривать больше не со-бирался.

Позднее, пройдя квартал-два, Курту пришла мысль, со стороны он должно быть похож на телка, которого ведут на убой. Мысль тот час прогнал. Во-первых, телком не был, не из пугливых, повидал кое-что на белом свете. И такое видывал, лучше не рассказывать, не поверят. Во-вторых, три года отслужил в Роусе, а служба в егерях, рот раззявишь, язык украдут! В-третьих, захотят прибить, далеко не поведут, за ближайшим угол и делу конец! Может, конечно, удумали в рабство продать, тайком вывезти в обезлюдевшее катепанства Маргианы. Но в Пограничье здоровые, умелые требуются. А он сто шагов прошел и совсем охромел. А умений всех — мечом шуровать и на коне скакать.

Жаркое солнце катилось по острым крышам к закату. Лусс размеренно вышагивал, поглядывал по сторонам, раскланивался с доб-рыми знакомыми. Добрыми то их назвать — приукрасить! Клефты честней выглядят.

На углу Свечной и Лудильщиков Лусс остановился перемолвиться с салдамарием сладостей. Знакомец и речью, картав и шепеляв, и манерами неприятен. Движения мелкие, ловкие. Из почтения салдамарий сунул Луссу расписную жестяную коробку с леденцами.

У церкви Миропомазанных Лусс раздал милостыню. Кому не пожалел фолла, кому триенс не пожадничал, а кому и тессеры* щед-ро отсыпал. Курт вначале завистливо хмыкнул, потом брезгливо отвернулся. Нищие, толкая друг друга, полезли целовать Луссу руки.

Пройдя мимо длинной линии убогих, калечных и хворых, свернули к Старым Конюшням. Здесь не смотря на близость храма Свя-того Лифия полно шлюх и мабунов*. Разряженные девицы прохаживались взад-вперед или прятались в тени портика. В вырезах, прой-мах, специальных проделанных прорехах их одежды видны голые тела. Некоторые, потеряв всякий стыд, подоткнули подолы к поясу, выставив на обозрение тесьму и кружева фундоши. От щеголявших в бабьем тряпье мужиков Курт демонстративно отвернулся. Кто-то, углядев его демарш, сунул палец в рот и звонко зачмокал. Мабуны рассмеялись.

Лусс только глянул на них и веселье закончилось. Засуетились, заспешили. Отошли, правда не далеко. Но и от этого вроде вокруг чище стало. У фонтанчика Лусс заговорил с одной из девиц. Белокурая молодка всем хороша, если не принимать во внимание припуд-ренную сыпь на груди.

— Не обижает тебя Васса?

— Ой, что вы кир Лусс — дернула бровкой девица. — Как вы с ним побеседовали, вежливый стал.

И здесь Лусс явил щедрость, подарил девице конфеты в жестянке. Та взахлеб рассыпалась в благодарностях. Перевирала ужасно. Ей конфеты, что плешивому гребень. За ненадобностью.

— Может, отдохнуть хотите? — мылилась к нему шлюха.

— Мне ли с вами грешными якшаться, — вздохнул Лусс. — Своих грехов полно.

Он с чувством отвесил поклоны в сторону храма.

— А мы вам безгрешную найдем, — посулила та.

От её слов у Лусса дернулась щека и мелко задрожала нижняя губа.

— Заходите вечером, — шлюха стрельнула глазками в сторону Курта.

Лусс едва заметно кивнул.

Пустая Бочарная воскресила в Курте опасения, его все-таки хотят пристукнуть. Он решительно, поправил на поясе меч, защиту и опору всем надеждам, и шел дальше за Луссом. По сторонам старался не глядеть. Чего лишний раз тревожиться.

За Аркой Короны толпятся и шушукаются зеваки. С помоста чахоточный равдух усталым голосом оглашает прегрешения наказуемого.

— ... долг креополу* Авриху за молочного поросенка один солид, долг салдамарию Шинну за дюжину колбас, хлеб и мед три солида, долг носокомию Сельку за лечение постыдной болезни шесть солидов, долг Заре, владелицы мимария одни солид и семисс...

За спиной равдуха вершится суд. Двое подручных поставили должника на колени и держат за волосы и горло. Сдавили так, не вздохнет. Виновник пред законом багрово-красен, глаза выпучены, по подбородку тянется слюна с кровью. Палач вооруженный тупой стамеской и увесистым молотком выбивает приговоренному зубы. Ррраз! Ррраз! Бедолага кривится от боли и страха, обливается потом, сплевывает осколки верхних резцов, но не пытается вырваться. В лучшем случае, промахнувшись, молоток угодит в лицо, в худшем вгонит стамеску в глотку.