Штриховка

— Ах, Николай Прокофьевич, вы даже не представляете, как я рад вашему визиту! Истинная удача, что вы откликнулись, выкроили денёк! Вопросец-то деликатнейший, щекотливый — чужак тут такого может нагородить, что и в три года не разгребёшь. А вы человек с понятием, всех нас знаете как облупленных — выросли по соседству, хоть и обретаетесь ныне в столичных высях...

Тараторя и улыбаясь, седеющий толстячок воодушевлённо тряс руку гостю — господину лет тридцати. Разговор происходил в гостиной, на первом этаже старомодной, но добротно выстроенной усадьбы.

— Эк вы, однако, возмужали, заматерели! — не умолкал хозяин. — Не прошла для вас даром служба... Помню, помню, как вы тогда решили, да и отправились — судьбе, так сказать, навстречу. Оно и правильно — скучно молодым в гнёздышке, охота мир повидать, себя показать, опять же. Это мы тут кукуем по-стариковски...

— Как здоровье Маргариты Викентьевны? — спросил гость.

— Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Штрих-фон тут чистый, целебный — каждой клеточкой ощущается. Вот разве что в последние дни пошло замутнение — всё из-за того треклятого инцидента... Но о делах — потом, позже, я и так вас уже заболтал с порога...

Отвернувшись на секунду от визитёра, толстячок воззвал:

— Рита, Лиля, ну где же вы?

— Идём, идём, не волнуйся!

Супруга хозяина уже спускалась по лестнице — сухощавая, невысокая, со смеющимися глазами. Она сердечно обняла новоприбывшего, поцеловала в щёку:

— Здравствуйте, Коля, здравствуйте! Очень приятно вас снова видеть. А доча наша и вовсе в восторге будет — она как узнала, что вы приедете, так прямо вся на иголках, дождаться никак не может...

'Доча' тем временем замерла на верхней ступеньке, словно не решалась подойти к гостю. Услышав слова матери, она вспыхнула и вознамерилась возразить, но Николай опередил её:

— Вы чудесно похорошели, Лиля... э-э-э... Лилия Григорьевна.

Мать барышни попеняла ему с улыбкой:

— Полноте, Коля, к чему так официально? У нас тут не великокняжеский бал. Тем более что вы Лилечку с детства знаете, чуть ли не с пелёнок ещё... А ты, дорогуша, прекращай там позировать — красоту твою уже оценили, можешь спускаться...

Часы пробили три пополудни.

За окном сиял и буйствовал поздний май. Оконные створки были распахнуты, занавески раздвинуты, но ни шмели, ни мухи не залетали внутрь — штрих-защита действовала исправно. Лишь солнечный свет, пропитанный запахом цветущей сирени, врывался в гостиную беспрепятственно, перечёркивал паркет наискось и разбрызгивал искры, соприкоснувшись с дверцей стеклянного шкафа-горки. Обои с пёстрым узором казались продолжением садового разноцветья.

— Мы, Николай, обедать не садились ещё, к вашему приезду подгадывали, — сказал хозяин; он теперь тоже обращался к гостю без отчества. — Повар наш расстарался, ушица будет свежайшая. Вы в своём Петербурге от деревенской еды отвыкли, поди, совсем — ну, так мы вам напомним. Пальчики оближете, уж будьте уверены...

Слуга, посланный на кухню, вернулся и доложил, что уха поспеет через двадцать минут. Хозяин усадьбы предвкушающе потёр руки и принялся расспрашивать Николая об общих петербургских знакомых. Маргарита Викентьевна что-то шепнула дочери; та, бросив взгляд в овальное зеркало на стене, ойкнула и снова убежала наверх — поправить причёску. Мать девушки тоже извинилась и вышла. Гость, оставшись наедине с толстячком, сказал:

— Григорий Лукич, давайте, может, пока есть время, посмотрим на ту диковину, что вас настолько обеспокоила? Чтобы я мог поразмышлять более предметно.

— Я, признаться, не хотел вам аппетит портить, но раз уж вы сами упомянули... Пойдёмте, Николай, предъявлю вам сию нерадостную находку. Придётся чуть прогуляться — в комнатах я её не стал бы держать, сами понимаете...

Они вышли из дома. Солнце припекало по-летнему, но листва ещё не утратила весеннюю свежесть; ветерок оглаживал кроны. Раскормленная полосатая кошка лениво разлеглась у стены.

Усадьба была каменной, двухэтажной, с крошечным мезонином, похожим на сказочный теремок. Перед входом зеленела обширная, аккуратно подстриженная лужайка, которую обрамляли кусты сирени и развесистые старые липы.

Хозяйственные постройки прятались за деревьями. Григорий Лукич подвёл гостя к дощатому некрашеному сарайчику и снял навесной замок; дверь недовольно скрипнула.

— Прошу, — сказал хозяин со вздохом.

Николай вошёл, присмотрелся.

Перед ним лежала птица с размахом крыльев в аршин — вот только состояла она отнюдь не из костей и мяса, покрытых перьями. Туловище было металлическим, крылья же представляли собой помятый проволочный каркас, обтянутый плотной тканью. Шею заменяла суставчатая конструкция, на которой крепился блестящий шар размером с крупную сливу. Передняя часть шара была стеклянной.

— Где вы это нашли? — спросил Николай.

— За оврагом, почти у самой межи. То есть я эту штуку сначала в небе заметил — вроде птаха как птаха, но было в ней, знаете, что-то такое странное, неестественное, отталкивающее даже... Только я присмотрелся — она вдруг камнем вниз, будто подстрелил кто-то... Шлёпнулась, кусты затрещали, Мичман — тотчас туда...

— Простите, перебью. Мичман?

— Фокстерьерчик мой — умнейшее, доложу вам, создание... Я, когда верхом выезжаю, всегда его с собой беру, да... Ему эта гадость не понравилась сразу — залаял, прямо зашёлся весь... Да и мне прикасаться к ней не хотелось, но оставлять ведь тоже нельзя — вдруг кто-то ещё наткнётся? Поэтому притащил сюда, замок повесил и стал прикидывать, с кем бы проконсультироваться...

— Становому, значит, не сообщали?

— Как-то, знаете, остерёгся. Он молодой, в должности недавно — я к нему ещё толком не присмотрелся. Да и бучу поднимать не хотелось. Сами представьте — начали бы они тут рыскать, выспрашивать, нашу Лилечку напугали бы... Ну и без штрих-сыска не обошлось бы — вот я и вспомнил, что вы как раз по этому ведомству... Адрес ваш у меня имелся — ваша матушка однажды оставила, когда заезжала в гости... В общем, послал вам весточку скорой почтой. Даже, признаться, не ожидал, что так быстро приедете — спасибо огромное ещё раз...

— Не стоит благодарности. Постараюсь помочь.

Гость закончил осмотр, вышел из сарая и, пока хозяин снова запирал дверь, поинтересовался:

— Григорий Лукич, у вас есть догадки, откуда эта птица взялась?

— Ну, как бы вам сказать, Николай... Не хотелось бы никого ославить без повода, но вы же и сами знаете, кто в уезде меня на дух не переносит...

— А, вы про этого, как бишь его... Вы с ним лет двадцать назад судились...

— Про него, чтоб ему пусто было. Недаром же люди говорят — чернокнижник...

— Давайте всё же не забегать вперёд. Первая версия — не обязательно верная.

— Да-да, конечно! Вы профессионал, вам и карты в руки! Но сначала — обед, а то меня совесть совсем замучает. Да и девочки заругают, скажут — утащил дорогого гостя, похитил коварным образом...

— Вы им, кстати, так и не рассказали про эту вашу находку?

— Даже не заикался. Они у меня натуры чувствительные, особенно доча...

Николай кивнул. Лиля была в семье Григория Лукича единственным и поздним ребёнком — родители души в ней не чаяли. Ей только что исполнилось восемнадцать — и она всю жизнь провела в родовом поместье.

В доме уже накрывали стол.

Уха действительно оказалась выше всяких похвал. Наваристая, жирно-жёлтая, с розоватыми кусочками рыбы и накрошенной зеленью, она исходила аппетитнейшим паром. Едва Николай успел опустошить тарелку, как ему в ультимативном порядке налили ещё одну. Он, впрочем, не очень-то и отказывался.

Обедали впятером — хозяин с женой и дочерью, Николай, а также учитель Лили, немец Густав Рудольфович, к которому тут настолько привыкли, что считали, по сути, членом семьи. По-русски он говорил свободно и чисто, причём с особенным удовольствием употреблял идиомы.

Гостя расспрашивали о жизни в столице, о нашумевшей театральной премьере, о запланированной регате по случаю тезоименитства его величества. Звучали вопросы и о работе, но Николай отшучивался — в Департаменте штрих-воздействий всё, дескать, настолько секретно, что нельзя даже выдавать, сколько ступенек на крыльце перед входом. Тем не менее, разговор о штриховке всё же зашёл, хоть и в несколько абстрактном ключе.

— Мне кажется, — горячо говорила 'доча', — что в старину всё делалось проще и в то же время — масштабнее... Вы только, пожалуйста, не принимайте на свой счёт, Николай! Ваш департамент — очень серьёзная организация, нужная! Но ведь даже вашим лучшим специалистам, насколько я понимаю, приходится выполнять целый ритуал, чтобы получить результат...

— Но как же иначе, Лиля?

— Вот я и говорю — сейчас иначе никак! А уж если не профессионал за дело берётся, а аматёр какой-нибудь, самоучка, то и вовсе — без смеха смотреть нельзя. Вот хотя бы...

Она указала на распахнутое окно, и все обитатели дома, что-то припомнив, дружно заулыбались.

— Мы ведуна деревенского пригласили, чтобы защиту от мух поставил. Ох, Николай, вы бы видели, что тут было! Ведун этот — дедулька седенький, колоритный такой и ветхий уже совсем...

— Сто лет в обед, — вставил немец Густав Рудольфович.

— Ага, если не все сто двадцать... Он, наверное, с полчаса вдоль подоконника тут бродил, прищуривался, пришёптывал что-то... 'Мухи — кыш, в доме — тишь', примерно в таком вот духе...

Николай тоже усмехнулся:

— Это вполне обычное дело для тех, у кого способности — средние. Приходится долго сосредоточиваться, чтобы уйти от привычного визуального восприятия и увидеть штрихи, волокна смысловых образов. Кому-то и стишки помогают — настраивают на рабочий лад, так сказать. Ведун-то ваш в результате справился, разве нет?

— Справился, кто же спорит? Он вообще хороший, старательный, хоть и смешно на него смотреть... Просто я вспоминаю былины, сказки, где какой-нибудь волхв ударит посохом в землю, произнесёт волшебное слово и тут же — раз! Ураган идёт, вековые сосны к земле склоняются... Нет, я понимаю — это, скорее всего, лишь выдумки, но всё равно жалею, что теперь так никто не может...

Домочадцы снова развеселились, но Николай остался серьёзен. Он негромко спросил у Лили:

— Значит, вы хотели бы посмотреть, как действует волшебное слово? Не 'мухи, кыш', а настоящее, мощное?

— Ой, я что-то не понимаю, к чему вы клоните...

— Просто хочу устроить наглядную демонстрацию.

Она пригрозила пальцем:

— Николай, я вас раскусила — вы собираетесь меня разыграть. Но ничего не выйдет, я ведь уже не маленькая!

— Неужели откажетесь?

Все с интересом ждали ответа. Лиля сказала с притворным вздохом:

— Ладно, уговорили, показывайте ваш фокус. Но чур — если слово и впрямь волшебное, то оно должно действовать само по себе. Чтобы мы, как только его услышим, сразу увидели результат. Иначе нечестно!

— Это я и планирую. Только, если позволите, чуть попозже — нужен несколько другой антураж.

— Вот-вот, — вмешалась Маргарита Викентьевна. — Сначала у нас десерт!

— Брюхо — глухо, словом не уймёшь, — глубокомысленно подытожил Густав Рудольфович.

Из-за стола поднимались разомлевшими и довольными. Мать предложила Лиле:

— Прогуляйтесь с Колей в саду, там благодать сейчас.

— А и правда, Николай, пойдёмте на наше старое место?

Сад, обширный и чуть запущенный, честно хранил прохладу; листья тихо шуршали. Лиля подвела гостя к неохватному дубу — с качелями, прикреплёнными к толстой ветке.

Она устроилась на деревянном сиденье, легонько оттолкнулась ногами. Николай, стоя рядом, неторопливо вытащил портсигар, чиркнул спичкой. Струйка ароматного дыма бесследно растворилась в листве.

— Помните, Николай, как вы меня тут раскачивали? Сколько уже прошло — лет десять, не меньше? Вы со мной скучали, наверное. Вы ведь тогда уже взрослый были, а я — ребёнок...

— Ну почему — скучал? Вы были очень забавная. Заявили мне однажды категорически, что, как только вырастете, я должен на вас жениться...

Румянец проступил на её щеках — и хотя его скрадывала густая тень от дубовой кроны, Лиля перевела разговор на другую тему:

— Расскажите всё-таки про работу. Должно же там быть хоть что-нибудь без секретов? Меня всегда, например, интересовало, в каком виде штрихи представляются человеку, который профессионально их изучает...

— Ну, в рабочем режиме всё выглядит... Как бы это сказать... Мир напоминает детский карандашный набросок — видны отдельные линии, которые сплетаются в смыслы. Если штрих немного подправить, то изменится и реальность... Некоторые люди этим злоупотребляют, поэтому и существует штрих-сыск...

— Ой, как же всё это увлекательно... Хотя сама я бы в жизни не решилась пойти на такую службу. Вы ведь не с безобидными старичками дело имеете, вроде нашего ведуна, а с чернокнижниками, со всякой жутью кошмарной... Я как-то слышала краем уха — даже железо додумались оживлять... Бр-р, как представлю... Прямо какое-то инстинктивное отвращение...

Она передёрнулась, а гость невольно взглянул в ту сторону, где за деревьями приткнулся сарай с трофейной металлической птицей.

— Да, — продолжала Лиля, — я вообще трусиха и домоседка. За все эти годы, вообразите, даже в уездном городе не была. Иногда сама удивляюсь... Но мне в поместье хорошо и уютно — да ещё и папенька надо мной трясётся, никуда отпускать не хочет. Здесь, говорит, самое безопасное место, никакая жуть не достанет...

— Он, в общем-то, прав. Ваш отец — из древнего дворянского рода, у него мощнейший штрих-дар, унаследованный по мужской линии. Григорий Лукич, правда, не умеет управлять штрихами осознанно, на примитивно-прикладном уровне — зато держит общий фон. Понимаете, да, о чём я? Пресловутых мух он прогнать не может, это для него слишком мелко, но оберегает поместье в целом. Поэтому здесь — уют и комфорт...

— Да я-то понимаю — и не жалуюсь совершенно. Но всё равно иногда хочется куда-нибудь съездить, попутешествовать... Особенно в последнее время — вспоминаю постоянно, что уже взрослая, а ничего не видела толком. Надо бы с папенькой, пожалуй, поговорить... Может, и вы, Коля, поучаствуете? Он вас уважает — глядишь, прислушается...

Она встала с качелей, пошатнулась неловко — и ухватилась за его руку. Барышня с гостем оказались совсем близко друг к другу, их взгляды встретились. Шелест листвы на мгновение стих — сад будто затаил дыхание, подглядывая. Но тут Лиля снова залилась краской и, отведя глаза, сказала преувеличенно бодро:

— И вообще, вы нам обещали фокус с волшебным словом! Думаете, я забыла? А вот и нет! Публика требует — и чтобы больше никаких отговорок!

Он изобразил поклон:

— Не смею перечить, сударыня! Но, как я и говорил, нужен антураж. Где у вас тут центр поместья? Штриховой, я имею в виду, а не географический. Чтобы эффект был по-настоящему сильный.

— Центр? Скорее всего, пригорок — ну, знаете, вон в той стороне...

— Ах да, верно, припоминаю. Тогда давайте я отправлюсь прямо туда, осмотрюсь немного, а вы, если не трудно, позовите всех остальных.