|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 16
БЕДНЫЙ ЙОРИК
Рабочий процесс по уборке урожая начался с того, что весь студенческий десант обожрался виноградом. Включая начальника с его греческим помощником.
Не то, чтобы народ с голодного края приехал, или, скажем из тундры, где клюкву на кочках отыскать за счастье — нет. Мы тут все на винограде выросли. Но как удержаться от дегустации, когда в твою ладонь попадает огромная налитая гроздь живых ягод, прозрачно-розовых под легким матовым налетом, который словно изморозь легко стирается пальцем. А под ним — глянцевое счастье гастрономического гурмана! И хотя ты знаешь, что сорт технический, и на вкус либо терпкий, либо приторный — все равно, одну ягоду зубами с грозди все-таки да и ухватишь между делом. Практически неосознанно. Так всей группой и накачались глюкозой по самое не хочу! И обедать в полуденный перерыв уже совершенно никому не хотелось.
ЗИЛок из деревенской столовой все же подъехал к нам на виноградные плантации, но кроме компота из сухофруктов ничего не привез — в первый раз что ли студенты на виноград приезжают? Все знают, что в стартовый день уборки их кормить бесполезно — продукты только переводить.
Во второй половине дня виноград стал бродить.
Разумеется, не снаружи. Понятно где. И понятно в ком.
Иван Гюнтерович, крыша наша деревенская, специально первую делянку нам нарезал прямо около густой лесополосы из елей. Там мы после обеда и зависали... грустными орлами. Потом возвращались на шпалеры и... продолжали обреченно употреблять ненавистный продукт. Дегустация не прерывалась! И сам процесс по сбору урожая тоже — норму качали только в путь. С каждого по тридцать ящиков.
Файсулаки с самого утра естественным порядком, то бишь, самовыдвиженцем, заделался учетчиком — торчал с озабоченным видом у главного контейнера, да точками на клочке бумаги обозначал персональные достижения каждого.
И по своему развлекался как мог:
— Не понял! А почему в этом ящике так мало?
— Где мало? Нормально!
— Мало говорю! Еще три грозди сюда влезут.
— Куда влезут? Давить придется!
— Ты больной? В один контейнер все сваливаем. Дави, если надо. А недовес не приму! Свободен. Эй, ты, а ну стой! А у тебя чего ящик поломанный?
— Ногой наступил...
— Лучше бы ты на голову себе наступил. Все, высчитываю порчу. Минус тебе!
— Запихай этот минус себе в...
— Поговори мне, душара. Одну точку зачеркиваю за сломанный инвентарь. Не задерживай!
Да он Король маркетинга! Причем, судя по фамилии — наверняка с эллинскими корнями. Преемник Гермеса, бога хитрости и торговли. По-моему, это призвание.
А ко мне тоже доколупается?
— Полковник Караваев прибыл!
— Староста? О-кей. У тебя точек меньше всех, староста! Ты там что, сачка давишь в кустах? Не стыдно?
— Не стыдно. Точек меньше, а ящиков больше. Я их просто не сдавал как все по одному, сдам в конце разом. Они все там на меже. И уже больше нормы, между прочим.
— А кто так разрешал?
— А кто так запрещал?
— Э-э... так ящиков же... может не хватить!
— Не хватило? — я скептически разглядывал гору пустой тары около контейнера.
— Э-э... а ты чего виноград теряешь? — оперативно переключился Жорик с меня на другую, более беззащитную жертву. — Не свое, не жалко?
Хрупкая девчонка уже роняла в изнеможении тяжелый ящик, когда я своевременно, подскочив, перехватил ее ношу.
-...пасиб... — шепнула она еле слышно.
Я молча кивнул в ответ, вываливая содержимое в контейнер.
— Так... как тебя там... Швецова? Девять? У тебя только девять ящиков? Чего так мало? Мы снимаемся уже через час! Ты чего думаешь?
— У меня еще... там.
— Ты что, тоже пустые ящики тырила?
— Да. Взяла.
Без позы, без вызова — просто констатация. Я даже залюбовался.
— Еще раз возьмешь...
— И что ты сделаешь? — живо заинтересовался я. — Побьешь? Или поможешь донести? А?
Файсулаки злобно зыркнул в мою сторону.
— Посмотрите тогда у меня.
— Сам у себя посмотришь! Пойдем, помогу сдать твою работу, — чуть грубовато, чем требуется предложил я девчонке.
— Я сама.
Мелкая, а упрямая!
И, кстати, а почему я ее не помню?
Когда до меня дошла суть этого вопроса, я аж ходить разучился — встал как вкопанный, вытаращив на девчонку глаза. Темные кудряшки, серо-зеленые глаза, пухлые губы и еле заметные конопушки на носу — дите дитем! Хотя с формами все в порядке, этого не отнять. Вполне сформировавшаяся по нашим южным меркам девушка. Фигуристая на загляденье, только очень изящная.
— Ты из нашей... то есть... из группы "М-111"?
Застенчивый кивок в ответ.
Да как так-то? Я ведь не мог никого забыть! Откуда в этой версии моей реальности появилась эта "Барби"? Не было в нашей группе никого даже и близко на нее похожего! В других места — возможно, но в технаре! Железно — нет. Такую грех не запомнить.
Может быть, как вариант, она быстро отчислилась из технаря в моей прежней жизни? Так, что даже в стройотряде не успела побывать. Тогда — да, сходится. Тогда при таком раскладе мог я ее и не встретить.
Успокоился немного, выбрав себе более или менее приемлемое объяснение.
— А как звать тебя... Швецова?
— Вика. А тебя?
— Да... тоже. В смысле — Витей меня зовут. Получается, как и тебя.
Девчонка хихикнула, тут же став похожей на веселого лисенка.
— Смешно. Виктор и Виктория.
Я растерянно пожал плечами.
— Чего тут смешного-то? Просто... тезки.
Снова тезки. Мало мне было комсомольского вожака!
— Да нет же! — щебетала девчонка, семеня за мной между рядами коренастых виноградников. — Смотри, Виктор и я — получается Виктория!
Что она хочет этим сказать?
Что за "тонкие" намеки на "толстые" обстоятельства? И вообще, про Викторию и Виктора — это древний "баян" из арсенала сопливых статусов гламурных львиц социальных сетей. А! Тут же этого нет. Так что, получается, сама придумала эту фишку? Родоначальница?
— Прикольно, — равнодушно бросил я через плечо. — А папа у тебя не Анатолий, случайно?
— Нет. Бронислав. Он литовец.
Вот откуда такая белая, нетипичная для наших мест кожа. И конопушки.
— Виктория Брониславовна. Увесисто! Глядя на тебя, так и не скажешь. У тебя имя, как у главбуха какой-нибудь солидной конторы. Не идет тебе.
— А какое бы подошло?
— Ну-у... Тошка, например. Тошка-Виктошка.
— Мне нравится. Зови меня так.
Я вздохнул. Почему у меня ощущения, что меня... кадрят? Обычно бывало наоборот!
— Ну ладно... Тошка. Это твои ящики?
— Ага. Тут пять, там пять и в конце еще десять.
— Да ты, мать, стахановка! — я ухватил сразу четыре ящика и, пыхтя, почапал "сдаваться". — Не надо, не бери!
Это я заметил, повернув голову, как пигалица вцепилась в оставшуюся тару.
Ага. Так она и послушалась. Вот характер! Потянулась за мной, пошатываясь и багровея от напряжения. Фигасе она слабенькая! Того и гляди на вынужденную посадку пойдет. Пропеллером в борозду. Как она вообще до пятнадцати лет дожила? Лисенок Тошка. Полудохлый.
Решительно поставив свои ящики на грунт, я развернулся и отобрал у нее непосильную ношу. Виктория Брониславовна было пискнула протестующе, но я сделал вид, что тут никого нет — легко оттер ее плечом, даже не почувствовав в воздухе какого-либо сгустка материи. Поставил на свою стопку пятый ящик и, крякнув, взял вес. Тяжело, блин! И видимость по курсу нулевая, так как перед глазами — кусок фанеры. Благо направление можно корректировать по виноградным рядам справа и слева.
А вот спереди... только по наитию.
Только слабое у меня "наитие" оказалось. Ненадежное!
Именно по этой причине в конце своего нелегкого пути я, вместо того, чтобы триумфально вытереть пот с заслуженного лба и омыться в лучах женского восхищения, банально споткнулся об учетчика и... низринулся оземь!
Аки дуб.
А что? Дуб и есть, потому что грохнулся я как бревно неодушевленное. Вместе с ящиками, разумеется. И вместе с Фасулаки, которому мало того, что досталось от фанерных углов, так еще и большая часть виноградной массы опрокинулась именно на него, как на участника нашей инсталляции, занявшего позицию "я тут снизу полежу". А! И "полежу", и "покричу", ибо Жорик подо мной и виноградом заверещал так, что о его неприятностях услышал весь наш рабочий гектар. Со всеми живыми организмами на его поверхности. А это сто на сто метров, на секундочку!
Вот умеет же человек привлечь к себе внимание!
И праздник для людей устроить — прямо фестиваль бразильский. Я некоторых слов, что доносились из глубин виноградной кучи подо мной, даже в своем почтенном возрасте никогда не слышал. К тому, что они уж точно не были древнегреческими вульгаризмами. Все родные, исконно русские.
Так даже и не в словах дело!
Сначала Жорик просто нечленораздельно орал, как раненная выпь. Потом стал разделять члены и воспроизводить вербально те самые чудо-образы, что ввергли меня в краткосрочное изумление. Затем, не вставая, хотя я, к примеру, был уже на четвереньках и занимался расчисткой эпицентра беды от остатков раздавленных гроздей, и, не замолкая, Жорик стал проявлять первые признаки агрессивности. И ко мне, и к винограду, и к ящикам, причем последним доставалось на порядок больше, так как я, большей частью, уворачивался от его хаотичных попыток нанести мне телесные повреждения и руками, и ногами.
В какой-то миг, я обнаружил, что всю эту идиллию сопровождает жизнерадостный девчачий смех. Радостный и лучезарный, аки родничок весенний!
Какая черствая девочка!
А вдруг... Фасулаки себе сломал чего-нибудь? Хотя вряд ли. Переломами так не машут.
Как-то на удивление оперативно стал массово прибывать встревоженный народ и, даже толком не разобравшись в ситуации, послушно начинал ржать. До обидного дружно. Уж больно заразительно хохотала Виктория Брониславовна. Тошка-Виктошка, злой и бездушный лисенок.
Потом зараза неконтролируемого ржача накатилась и на меня. До слез, до размазанного виноградного сока на пыльной физиономии. Вот про этот фестиваль радости я и упоминал раньше! В итоге — булькающе и басовито загыгыкало даже где-то снизу, из кучи фанерных обломков и лужи липкого сока. Из центра мира!
И для присутствующих это стало отмашкой для второго цикла истерики.
Позже выяснилось, что в кутерьме кто-то стырил листочек с точками, над которым полдня трудился поверженный бог. Учет у учетчика был сорван.
Короче, у грека день точно не задался.
Зато посмеялся вместе с нами от души. Смех продлевает жизнь и чистит карму!
А мы с Тошкой после непродолжительных разборок в конечном итоге оказались в конце ее виноградного ряда сидящими на ящиках спина к спине. И нас по очереди раз за разом пробивали судорожные всплески постепенно угасающего веселья, сжигая остатки жизненных сил. На излете. Давненько я так не смеялся!
А зря.
В какой-то момент я вдруг почувствовал, что взрослая моя составляющая превратилась в исчезающе малую точку, загнанную глубоко в подкорку головного мозга. В далекую звездочку, которую пока еще видно, но ни света, ни тепла уже не получишь.
У руля остался подросток! Полноправно и вседозволенно.
— Фу-ух! Слушай, Тошка, а ведь это из-за тебя весь бедлам, прикинь?
— Бедный Жорик!
— Бедный Йорик!
И снова трясучка от смеха.
Тупые темы, тупые фразы — отчего же так легко и чисто на душе? Что раньше мешало? Неужели... я сам? Тот, который взрослый. Со всей своей памятью, моралью и жизненными принципами?
— Я липкий, как повидло.
— Не мойся сегодня.
— Чегой-то?
— Поработаешь у нас в бараке ловушкой для мух. И комаров!
И сама смеяться со своей шутки! Так, что заскользила с ящика куда-то вбок.
Я повернулся и поймал ее как пушинку.
А потом неожиданно для самого себя развернул и поцеловал в смеющиеся губы. Она затихла и ответила на поцелуй — легко и естественно. По-взрослому. Как-будто не целовалась сейчас в первый раз в своей жизни.
Откуда я это узнал? Просто почувствовал.
Ее губы пахли виноградом.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
