На белом коне?

Какой выход из драмы? Дама, понятное дело, выходит с гордой осанкой слегка побледневшая от негодования, носом вверх. Нет, она поедет на карете, которую потащит, или ещё лучше унесёт четвёрка лошадей. Можно даже самой взять вожжи в руки и отпихнуть кучера. И мчаться, мчаться, мчаться! Чтобы все видели гордую позу. И восхищались самобладанием и красотой. И тоже негодовали. Именно негодовали, а не обыденно лениво осуждали Его. За то что не понял, не оценил, не вдумался мудро, не проникся.

А Он пусть на шарабане едет. С полудохлыми лошадьми. Или на повозке, заполненной пустыми бутылками! А кучером ему будет китаец, окликающий население: " Синька, изинька, игойка, пикойка ! Одна четушка — пяти копеек, две четушка — десяти копеек!" Пусть все видят какой он неудачник и лузер. И вообще пусть идёт пешком — никаких повозок! И не идёт, а ковыляет! Как ковыляйло последнее!

И хромает. Сразу на обе ноги — куда-нибудь за 101-ый километр. Или на карачках корячится. Нет — корячиться не годится. Иначе Он никогда до 101-ого километра недокорячится. Пусть ковыляет: ковыль...ковыль...ковыль...

И думает над своим поведением! Подумаешь кое-что с языка сорвалось. В глубине души, между прочим, было доброе и хорошее, с любовью. Хотя и законспирированное. Настоящий мужчина должен по глазам читать. Или между глаз. Чувствовать должен! И не обращать внимания. А не уходить молча. Как будто он прав!

Вот и пусть уходит — скатертью дорога! Лучше — бездорожье. Чтобы в грязи вывозился из болот выбираясь. А в одном болоте — чтобы в трясину попал. И просил помочь. А некому!

А когда перепугается и осознает — может выбраться и топать дальше. К своим стопервокилометрянам! Тогда увидит разницу. Между единственной и неповторимой и абы кем. Насмотрится на этих абы кого, принюхается, прислушается — сразу всё поймёт. Кого потерял. И задумается как следует.

Только Он, гад такой, не задумывается. И ни по каким правильным сценариям жить не хочет. Всегда по бездорожью прёт, как танк. И лезет — куда не рекомендовано и не положено. Сколько раз на вершины забирался — очередные идеи Его туда тянут. Новые крылья примеряет — потом обломки от него приносят. Или на месте восстанавливают. Лахудры зеленоглазые. И что они в нём находят? Морда — простая, речь — примитивная. Руки — как у Муслима Магомаева. Так обнимет, что экстази не надо! Ещё умудряется, попутно с обнимом, всю общупать и до коленок дотянуться. А там — щекотно, хотя тоже приятно. Небось, пока отлёживаться будет, всем стокилометрянкам по подарку оставит. В виде мальчиков — девочки от него не родятся. А потом залезет на своего чёрного жеребца и ускачет. Он такой — через людей перешагивает без сожаления.

Думаете к своей божественной половиночке поскачет? Не дождётесь хэппи-энда, как ни старайтесь. Нет, Он конечно будет думать, что к ней скачет. Умом думать, остатками головного мозга. А спинной мозг и подсознание завлекут его какие-нибудь подвиги попутные совершать. Никому, кроме него, не нужные! И снова — остановки: отдельные куски его тела складывать. И залечивать.

Господи! А жить-то когда? Чтобы вместе, чтобы ненаглядно, рядышком. Ну сколько эту сволочь можно ждать? Ведь чем дольше разлука — тем больше конь должен быть! И подвиги великие — для самооправдания. А ведь сколько раз было говорено — не нужно больше доказывать никому и ничего. Всем всё давно доказал и себя показал. Вот юбка любимой — сядь рядом и держись за неё. Миллиарды так живут. Тихо и спокойно, без приключений — сам же хочет этого, устал от внутреннего бардака. Допрыгается же до "горбатого — могила исправит". И кто ему в могилу стакан воды подаст? Если неизвестно даже, где эта могила или то, что под ней подразумевается?

Ну нельзя такого ждать до бесконечности. Годы не стоят на месте, а мчатся быстрее его Черныша. Ах как хочется, чтобы вернулся быстрее. Чтобы волосы его чёрные длинные развевались на скаку. И глаза дьявольские горели адским огнём. Чтобы спрыгнул с коня, подбежал (не подбежит, зараза, самой бежать придётся). Чтобы на руки поднял, закружил. Только сначала обнял, как только он умеет — до коленок. А любовь из него сама польётся, водопадом — он такой. И глаза его добрые, но грустные и уставшие будут направлены только на родную, любимую, ненаглядную.

ПОКА СНОВА В НИХ ТОСКА ПО ДАЛЯМ И ВЫСЯМ НЕ ПРОЯВИТСЯ!