Небо и земля

39

Хорошее когда-нибудь заканчивается — доказано жизнью.

Веч уехал поспешно, собравшись за каких-нибудь полчаса. Пункт назначения — генеральный штаб даганских войск, расположившийся в столице Амидареи.

— Зачем? Ты же хотел подавать в отставку, — растерялась Айями, услышав новость об отъезде.

— В штабе считают, из меня получится военное светило. Видят перспективы. А я не хочу. Надоело.

Веч расхаживал по гостиничному номеру и кидал вещи в раскрытую сумку, а Айями наблюдала за сборами. Вынула из сумки небрежно брошенную рубаху и, свернув, уложила заново. Так компактнее.

— А где находится генштаб? В центре на Гранитной площади? — сорвалось с языка, и Айями ойкнула. Опять забыла, что Веч запретил расспрашивать о стратегически важных вещах.

— Это та площадь, рядом с которой храм с самой высокой трубой и с самой большой... э-э-э... богиней? — уточнил он с заминкой.

— Да. Собор всех святых. Говорят, очень красивый. И на фотографиях тоже. Купола позолоченные, а на стенах мозаика.

— Наше руководство не вдохновилось близким соседством с вашей религией. Штаб дислоцируется в другом месте, — ответил Веч со смешком и скрылся в ванной.

Айями поджала губы. Ну да, гораздо больше даганнов вдохновляет взаимное мордобитие на ножах.

— Поедешь на поезде?

— И на поезде, и на машине. Где как.

— Это далеко и долго.

— Нормально. Чуть больше суток без остановок, — ответил Веч, бросив в сумку кусок мыла и банку с зубным порошком.

Неделя или две без него. Может, больше, а может, меньше. Без вечерних встреч, к которым Айями успела привыкнуть.

Он уехал в ночь. Проводил, как обычно, до дверей квартиры и получил от Айями короткий смазанный поцелуй и прощальное: "Удачи!" А перешагнув порог, она отчитала себя: пожелала удачной поездки — и кому? Чужаку, захватчику, настроенному враждебно ко всему амидарейскому.

Дни потянулись один за другим. По счету. И по новому распорядку: после работы — к домашнему очагу. На машине. Перед отъездом Веч строго-настрого приказал: по любому вопросу обращаться к В'Аррасу, будь то даже незначительная мелочь. Видимо, и господин помощник получил соответствующие указания, потому как четко отслеживал, чтобы по окончанию рабочего дня Айями не задерживалась в ратуше и добиралась до дома в целости и сохранности, и чтобы регулярный поток посылок с дарами не иссяк.

Айями погрузилась с головой в повседневные заботы. На работе не отрывала головы от переводов, дома хлопотала по хозяйству на пару с Эммалиэ, а вместе с Люнечкой рисовала, читала сказки и "кормила" принцессу Динь-дон с ложки. И ждала.

Неотвязное ощущение, от которого Айями отвыкла и почти не помнила. Четыре года назад она не успела толком прочувствовать разлуку с мужем, ушедшим на фронт. Потому что верила: неделя-две, и Микас возвратится здоровым и невредимым. Тогда перспектива кровопролития казалась несусветной дикостью, ведь амидарейская армия собиралась разгромить противника победоносно, без потерь и в кратчайшие сроки. Поэтому ручеёк похоронок, потёкших с фронта в городок, стал потрясением для Айями, равно как и скорбные женщины в черном, потянувшиеся в храм за милостью Хикаяси*. "Только не Микас. Он обязательно вернется. Иначе и быть не может. Святые не допустят" — Айями убежденно повторяла слова, ставшие неотъемлемой частью каждодневных молитв. Тогда она и предположить не могла, что беда коснется её маленькой семьи. И мысли не допускала, что от уютного домашнего счастья останется зияющая воронка. А в итоге — прямое попадание. В конверте с черной диагональной полосой и типографским бланком, заполненным косым невнятным почерком. И безысходное чувство потери.

Теперь-то Айями знала, какое оно, ожидание. Засело занозкой за грудиной, напоминая о себе при любом удобном случае, и отдается эхом в ночной бессоннице, задумчивой рассеянности и беспричинной тревоге.

Спрашивается, о чем беспокоиться? Война давно закончилась, и на побежденной земле Веч — господин и повелитель. Ничего ему не сделается. Когда-нибудь приедет в городок и, как ни в чем не бывало, появится на втором этаже ратуши. Пройдется по комнате, заложив руки за спину и нервируя переводчиц, а потом усядется напротив Айями.

Так-то оно так, но почему-то самовнушение мало успокаивало.

И Айями прислушивалась. Днем, на работе, к шагам в коридоре. Не он ли идет? По вечерам замирала, отвлекшись от стирки или глаженья, и слушала сердцем — не ёкнет ли, не кольнёт.

Высматривала его: утром — на крыльце ратуши, на обеде — из окна, после работы — на площади. И думала: чем он сейчас занят? Зачем понадобился генштабу и командорам? Суровым генералам, похожим на столетние дубы в воображении Айями.

Оно же рисовало ответы, выбирай — не хочу.

Группу пленных амидарейцев на эшафоте, и офицера, рубящего воздух ребром ладони: "Пли!" И это Веч.

И Айями просыпалась в поту.

Сигаретный туман, приглушенная музыка. Офицер, расслабленно откинувшийся на спинку дивана. Китель расстегнут, стакан полон вина. Мехрем* из столичного борделя танцуют перед приезжим посетителем.

И Айями закусывала губу до боли, пытаясь сосредоточиться на переводе.

Белый снег и серое небо, сходящиеся у горизонта. Черные стволы деревьев. Гвалт ворон, вспугнутых выстрелами. Красные брызги на белом. Навылет и навзничь. Остекленевший взгляд. Черная птица с золотыми перьями на нашивках.

И Айями спешила в уборную, чтобы привести себя в чувство, умывшись холодной водой.

Полустанки, шпалы, рельсы... Паровозный гудок... Поезд держит курс на юг. Не терпится увидеть родную землю, обнять близких. В штабе приняли отставку без лишних вопросов и долгих уговоров.

И Айями запиналась на ровном месте, чудом не опрокидывая на себя тележку с полным бидоном.

В вечерних молитвах, к неизменным просьбам о здравии близких и о вечном упокоении ушедших мир иной, добавилось новое имя. Беззвучно шепча, Айями просила святых ниспослать ему всяческих благ. Если дорогу, то ровную. Если спутников, то надежных. Если выбора, то мудрого. Если славы, то в подвигах. Если смерти, то легкой. Нет, последние слова Айями забирает обратно и впредь забудет о них.

Молилась с оглядкой, чтобы не услышала Эммалиэ. Не то чтобы Айями боялась возможного неодобрения. Не давало покоя чувство вины. За то, что теперь часть сакральных просьб и благодарений приходилась и на долю чужака. И за то, что он без боя отвоевал у бессонницы свою долю тревог, обуревавших Айями.

Уже вторая неделя добралась до пика с тех пор, как уехал Веч. Вздохнув, Айями склонилась над переводом. Не время падать духом. Если господин подполковник не приехал, значит, его задержала в командировке внештатная ситуация.

Можно бы спросить у В'Арраса, когда вернется его начальник. Но проблема состояла в том, что Айями не знала, как спросить. Вроде бы и репетировала дома, а почему-то на работе подходящие слова, как назло, казались жалкими и неуверенными. Каждый раз Айями упускала нужный момент, а господин помощник, убедившись, что очередной перевод "не завис", с бесстрастным видом удалялся из комнаты. В'Аррас вообще был сама невозмутимость. И не козырял особыми отношениями с Мариаль, безразлично здороваясь с ней кивком, равно как и с другими переводчицами.

"Всё, хватит! Сегодня же вечером поднимусь в приемную и узнаю, когда вернется Веч. Спрошу уверенно и непринужденно, как само собой разумеющееся" — настраивала себя Айями. Увлекшись, она вздрогнула от неожиданности, когда дверь распахнулась, и в комнату ворвался рослый мужик в форменной офицерской куртке. В помещении стало тесно, и Айями, опешив, не сразу сообразила, что здоровяк с основательной щетиной — никто иной как Веч.

— Собирайся, — велел отрывисто. — Оп-оп! — показал ладонью вверх, мол, подъем и на выход.

Впору неверяще протереть глаза. Растерявшись, Айями позволила набросить на себя пальто, позволила увлечь к двери, в последнее мгновение поймав изумление напарниц и отчаянно покраснев. Позволила провести себя по коридору и вниз по лестнице, придерживаемая за талию мужской рукой. Впрочем, мужская рука не деликатничала, а настойчиво подталкивала.

— А как же работа? — промямлила Айями ошарашенно.

— У тебя отгул. Оплачиваемый, — ответил Веч и шлепнул по пятой точке, подгоняя. — Hot, uhim ir siq! (даг. — Хей, вперед и галопом!)

Выйдя на крыльцо, Айями ослепла от сверкающего на солнце снега и замешкалась.

— Не тормозим, — вывел из ступора Веч, подталкивая к автомобилю. Споро занял водительское сиденье и, пока Айями устраивалась рядом, потянулся, закрывая пассажирскую дверцу, и одновременно завел двигатель.

— Ты насовсем? — выдала Айями первое, что пришло в голову.

— Дали увольнительную, — пояснил Веч, сосредоточив внимание на дороге. — Вечером возвращаюсь назад.

Оказалось, он провел больше полутора суток в пути, добираясь до городка на перекладных. Где самолично вертел баранку, а где ехал пассажиром.

— Без отдыха? — испугалась Айями. — Запросто бы убился. Тебе надо выспаться.

Она верила и не верила в происходящее. Слишком внезапно и неправдоподобно Веч свалился как снег на голову. Ущипнуть себя, что ли?

— Успеется. Всё потом. Дай сперва налюбиться, — сверкнул он улыбкой на смуглом заросшем лице, отчего Айями совсем смешалась. Однако потрогала за рукав куртки, чтобы убедиться: Веч здесь, настоящий, живой.

Сколь быстро он добрался до гостиницы и заглушил двигатель, столь же быстро, подгоняя, повел свою спутницу наверх. А в номере без промедления прижал её к стене, целуя. И умудрился захлопнуть дверь пинком. На ходу скинул куртку, запутавшись в рукавах и выругавшись. Едва ли не содрал пальто с Айями и, подхватив её, охнувшую, на руки, понес к кровати.

Получилось напористо, толком не раздевшись. И второпях, без долгих прелюдий. Вот как если бы человек, утоляя жажду, выдул в три глотка ведро воды, так и Веч спустя пару минут простонал глухо, перекатился набок и, сладко потянувшись, прижал Айями к себе.

— Ну вот, заморили червячка, — пробормотал, потёршись щекой об её макушку. Забравшись рукой под блузку, стиснул грудь, помял и... затих. Потому что заснул. Вырубился.

Айями погладила колкую щетину и уткнулась носом в шею Веча, вдыхая. Сегодня с него слетела вся лощеность. И пахло от Веча как от человека, проведшего достаточно времени в пути. Сладковато пахло куревом, щекотавшим обоняние. Веч как-то сказал, такова ароматическая особенность ценного сорта табака, из которого скручивают дорогие сигареты. Потом пахло, дымом, крепким кофе, специями, смесью машинного масла, кожи и металла. А еще дорогой — километрами наезженных трасс. Также знакомо пахло от Микаса. Муж работал автомехаником, и "благоухания" ремонтной мастерской въелись в его ладони, волосы, в одежду.

Впервые вышло так, что Айями бодрствовала, а Веч спал. Но и во сне не расслабился, как солдат, готовый в любую минуту открыть глаза по тревоге. Айями чертыхнулась: надо бы задернуть шторы, чтобы дневной свет не мешал. Но стоило ей пошевелиться, как Веч притянул к себе, лишая подвижности. Он и проснулся внезапно, по внутреннему звонку, разбудив Айями, прикорнувшую под боком. А проснувшись, не мешкая, стянул с себя рубаху, избавил Айями от одежды и с большим энтузиазмом занялся тем, из-за чего, собственно, и выпросил у начальства увольнительную. И когда улеглись страсти, не спешил отпускать. Мял и поглаживал с явным удовольствием.

— Ты похож на разбойника. На злого и беспощадного пирата, — сказала Айями, переплетя свои пальцы с мужскими. — Я не сразу тебя узнала.

— Я заметил, — фыркнул Веч. — Сейчас исправим.

Вскочив с кровати, он отправился в ванную — приводить себя в человеческий вид. И между делом отвечал на расспросы.

Да, спеша в гарнизон, забыл об отдыхе и сне. Да, послезавтра нужно присутствовать на утреннем сборе в генштабе, а значит, необходимо выезжать сегодня. Нет, опоздание не грозит, всё рассчитано по минутам. Подумаешь, провести больше суток на ногах. Мелочи. И не такое бывало. Да, командировка затягивается. На неделю или больше.

Услышав это, Айями сникла. Значит, опять придется ждать и терзаться тревожными предположениями. А расстроившись, тут же рассердилась. Вот рохля! Измучилась неизвестностью, а его наверняка отправили в командировку с наказом выслеживать партизан и казнить на месте. Утомившись от забот, господин подполковник решил отдохнуть и переспал с амидарейкой, а потом вернется к насущным делам. И кто она в таком случае? Лицемерка, которая без зазрения совести делит постель с карателем своих соотечественников.

Веч вышел из ванной, вытирая полотенцем голый торс. Сел рядом.

— Вопросы закончились?

— Да. Нет, — выпалила Айями. — Для чего тебя вызвали в штаб?

Спросила и посмотрела глаза в глаза. И взгляда не отвела. Потому что за последние дни подозрения вымотали душу.

— О делах не заикаемся, — напомнил Веч шутливо и нахмурился. Видимо, догадался интуитивно, что Айями настроена решительно и не удовлетворится недомолвками. — Хорошо. Если тебя успокоит, могу сказать, что пленных на допросах не пытал, невинных без суда и следствия не убивал, женщин к постели не принуждал и к тхике* не подталкивал. По заданию штаба решал организационные вопросы. Достаточно убедительный ответ?

— Да. Наверное.

Айями вздохнула с облегчением. Она вдруг признала простой факт: если бы Веч так или иначе подтвердил её предположения, всё хорошее, что случилось между ними двумя, закончилось бы здесь и сейчас.

Веч отошел к окну, закурил.

— Ужин будет через пятнадцать минут.

Значит, у неё есть время до того, как блюда доставят в номер. В таких случаях Веч обычно предупреждал, чтобы избежать неловкости, если Айями столкнется нос к носу с посыльным. Как правило, пока она принимала ванну, на столе чудесным образом появлялись кастрюльки и термосы с аппетитным содержимым.

— Может, поужинать сейчас? Ты должен вовремя успеть в штаб. Вдруг опоздаешь?

— Не опоздаю. Всё идет по плану.

Веч, и правда, рассчитал распорядок дня поминутно. Успел без суеты и вздремнуть, и вымыться, и поесть. И Айями вдоволь потискал — зря, что ли, приехал? И вознамерился сопроводить до дома, как и прежде.

Возникшая было натянутость растаяла за трапезой. За окном день клонился к вечеру, и оттого Айями чувствовала себя не своей тарелке. Обычно ужин в гостинице начинался, когда на улице воцарялась темень.

— Когда уезжаешь?

— Тебя отвезу, и сразу же в дорогу, — сказал Веч, уминая жаркое.

Хотя он и заявил: "у меня всё на мази, можно не спешить", Айями не верила. Времени впритык, нет ни часа форы. Вдруг Веч не успеет? Не вернется к утреннему сбору в генштабе и получит нагоняй.

Нервничала Айями и, сама того не замечая, торопилась проглотить ужин, торопилась к машине и мысленно подгоняла водителя, который, казалось, еле-еле давил на педаль газа. А когда автомобиль остановился у подъезда, отругала себя: и зачем гнала лошадей? Расставание близится с каждой минутой, а прощаться не хочется.

Неудобно возвращаться домой засветло. Попадаются прохожие, а у соседнего подъезда зацепились языками две кумушки. Но Веч не подвел. В машине не потянулся за поцелуями и держался на расстоянии, провожая до квартиры. Но возле двери не удержался. В полумраке подъезда неожиданно сграбастал Айями в охапку, выжав полузадушенное "ох". Взяв за подбородок, заставил поднять голову.