Ёлка или Хранить молчание обязательно

Ёлка или Хранить молчание обязательно

Я была ёлкой. Грёбаной, мать её, ёлкой! С надписью "Experience телеком", ага.

Стояла посреди зала и мрачно хлестала шампанское. Из бутылки. Потому что "ножек" у меня не было. Ствол только. Пенёк. Коричневый, чтоб вы понимали. А дальше — всё: гибкий каркас и оборки из адски блестящего золотом нечто с жёстким фатином вида: "Ах, Варенька! Волшебство же какое! Сказка вы наша!" И шапочка. Сердючка от зависти застрелилась бы петардой, отвечаю. Короче, убейте меня, кто-нибудь, избавьте, наконец, от позора!..

...Фужера тоже не было. Потому что тот надо было бы время от времени наполнять, а для этого ходить надо, угу. А я не можу! А мне надо очень. Ибо прям вижу, как у меня новая должность появляется, и имя мне теперь — Ёлка, и никак иначе. Млин! Это всё ещё и колется невыносимо, будто для пущего натурализма костюм был улучшен настоящими иголками. Благо никто внимания не обращал, что я тут притопываю от нестерпимого зуда. Чудовищней всего чесался, конечно, живот. И грудь. И ещё... Да всё у меня чесалось! И было жарко. Уши закладывало корпоративным унц-унц, пол под ногами рябил отработанными конфетти, они сбивались от хаотичных шагов в кучки и стаи и слегка колыхались от случайного сквозняка или слишком активных басов из динамиков рядом — тот ещё хорор. Душно пахло подкисшим фуршетным столом, средствами для укладки, парфюмом и алкоголем. В целом, учитывая мою невозможность преодолеть больше половины метра, всё было приемлемо невыносимо. А покидать "почётное" место мне было нельзя.

И вот ведь знала, что раскрывать лишний раз рот при начальстве себе дороже выходит. Кто ж меня за язык-то тянул, я вот всё спрашиваю? И ведь ясно, что как бы не обернулось, всё равно крайней окажусь я, а не руководство, которому захотелось изюминки и "Отойти от набивших стандартов". Отошли, спасибо большое. Но почему в мою-то сторону? А я всего-то предложила нарядить девочек операционисток ёлочками, они же все хорошенькие, свеженькие! И раздать годовые бонусы — уж кому как повезёт — вместо обычной лотереи. А в один из конвертов должен был попасть еще и мега-бонус. Но это был бы сюрприз.

В итоге, что? Пенек вместо ножек! Зачем, скажите мне?! Уж нашла бы я, чем эту деталь образа оформить, и так, чтобы у коллег-женщин задымились глаза, а у мужчин брюки, отвечаю! А теперь вот стою, пыхчу, топчусь, размышляю в куда увольняться... Мгновенная, блин, карма.

Мне осталось раздать ещё восемь конвертов, и, судя по тому, что по залу пока не разносилось ни истерических, ни разочарованных воплей, главный бонус года был всё ещё где-то в числе жёстких карточек в моих руках.

Благослови, дух компании, ту позитивно нетрезвую душу, которая ещё вначале вечера, споткнувшись, завалилась на меня, чуть не ободрала к едрене фене всю ёлку, та, слава небесям осталась при мне, но облапали меня тогда знатно. Ну да бог с ним, зато это недоразумение без компаса и гироскопа широким жестом ткнуло мне в руки открытую увесистую холодную бутылку, невнятно пообещало моим рукам поцелуев и тут же с пылом двинулось корпоративить дальше. А я осталась. С бутылкой. И, пожалуй, никто не смог бы разлучить меня с ней. Лишь бы устоять до конца только. Вряд ли пьяное покачивание мне удалось бы выдать за трепетание на зимнем ветру. Оно, безусловно обогатило бы видео-историю корпоративных вечеринок и собрало бы тыщёнку-другую лайков, но не за мой же в конце концов счёт! Поэтому я держалась. Маленькими глотками незаметно тянула всё вернее нагревающийся брют и ждала, когда дендрарий отпустят домой.

Коллеги плясали. Нет, вы не подумайте, всё было прилично. На корпоративе и танцам, и вообще, в принципе, нет места. Танцуют люди не так. Но, в целом, дух близкого праздника, угар от почти завершившейся предновогодней гонки, курс этот снизившийся позавчера, и который после праздников наверняка отыграет, но пока-то нет! — всё это делало веселье искренним и как будто последним.

Финдир кружила бокалом с игристым перед уверенным третьим в рискованном декольте и, поджимая губы, что-то отрывисто говорила главбуху. Тот ерошил короткие светлые волосы и смущённо улыбался в свой бокал. Пытался. Но неподвластные ему силы утягивали его взгляд к прекрасному, волнующему и досадно недосягаемому. Мужик то закусывал щёку, то морщил нос, послушно кивая финансовой леди в убийственном красном, то отчаянно вспыхивал, нечеловеческой силой прикрывая глаза... А потом они оба вдруг посмотрели точно на меня. Пиф и паф. Я остро почувствовала две жгучие дырки в своей неудаче ёлочного дизайна и, не отводя от коллег взгляда, отсалютовала бутылкой. А следом, отпивая приличный глоток, почувствовала похлопывание по пояснице. То есть, чтоб вы меня понимали, почти по ней. Поперхнулась от вопиющего этого действа, пузырьки ударили в нос, и я забрызгала кого-то рядом, неудачно тряхнув руками. Кем-то, чтоб ему провалиться, оказался Главный, Не мог что ли в другом месте незаметно Леночку потискать! Нет же, надо было спрятаться именно за меня, всё по правилам — в самом видном месте! Главный сделал лицо и гневно удалился в веселье. Ну а я, а что я? Стояла. Отрабатывала. Мысленно вычёркивая количество положительных цифр из своего гонорара...

Вереница коллег, несущих мне круглые золотистые жетоны в обмен на конверты с бонусами всё не иссякала. Шутка ли, почти двести с лишним человек! Они толпились немного, толкаясь буквально слегка, и взбудоражено переговаривались: "У тебя какая цифра? Тридцать восемь? А у меня, гляди, шесть!", "Это что вообще значит?", "Ха-ха, шесть конвертов тебе дадут, значит!", "А тебе что, тридцать восемь что ли?", "Нет, ему тридцать восемь часов неоплачиваемого отпуска дадут!", "Ага! В ноябре!"; то расходились и обо мне будто совсем не вспоминали. Ну хоть не рвали на части, и на том спасибо. А мне, главное, было не спутать алгоритм, доведённый уже почти до автоматизма: взять жетон левой рукой, проверить незаметно на толщину, гладкость и изгиб и положить его в левый карман. Опять левой же рукой достать аккуратно справа конверт, убедиться визуально, что он точно один и вручить номинанту. Ну и запомнить морду лица, кому уже вручала, тоже было не лишним. Выходило, что всё это я проделывала одной только рукой, потому что правая была крепко занята бутылкой с брютом. Мне казалось, я могла бы уже повторить все эти действия с закрытыми глазами, чётко, в первые же мгновенья, определяя на ощупь жетон и строго отделяя один только конверт от плотной стопки собратьев. Пару раз мне пытались с пьяным смехом в мерцающей стробоскопами темноте впихнуть в ладонь золотые шоколадные монеты. Но это всё не всерьёз было, конечно. Надо потом будет разобраться с шутниками, кстати. У меня тут мат ответственность и всё такое вообще-то.

Праздник неспешно катился к финалу, парил подветревшим уже канапе и разлитым шампанским. Ко мне подбежала моя Маринка из маркетинга, мы вместе шлифовали две финальные акции этого года, попыталась стащить меня с постамента в зал, чуть не оборвала мне торчащие блестящие ветки, покрутила и так и сяк, щёлкнула пару селфи и, смеясь, убежала. А я уныло осталась. Зачем я в это ввязалась? И никакой премии вот это всё не стоит. У всех праздник, а у меня что? Дурдом у меня с приветом. Но привет этот, я всё же надеюсь, будет хотя бы в размере оклада, невзирая на испорченный главпиджак. А что? Он сам виноватый! Не стой под стрелой, все с детства знают! А если б я ему на голову бутыль уронила? А если с замахом? Не выжил бы ведь, а я виновата...

Наконец, к концу третьего часа, когда музыка сделалась громче, а ведущий очередной раз пожелал сотрудникам счастливого Нового года и игриво напомнил про мои карточки, на что кто-то из менеджеров громко и пьяно икнул и, неожиданно попав в паузу аудиосопровождения, развязно и обиженно фыркнул: "Да х...ерунда там вообще!", на весело освещённой прожекторами сцене вдруг появился наш взбудораженный Главный без пиджака и галстука и, выхватив у ведущего микрофон, таким же придурковато-веселящимся тоном, чуть растягивая слова, прогудел:

— А раз желающих забрать оставшиеся бонусы больше нет, мы приглашаем нашу очаровательную ёлочку подняться сюда, чтобы открыть оставшиеся конверты и узнать, наконец, разыгран ли джек-пот!

Легкий удивлённый шелест в покачивающейся толпе перерос в азартные выкрики, зал охватила хаотичная суета, и главный поманил меня пальцем на сцену. С нехорошим таким прищуром поманил, отчего сердце моё тревожно ёкнуло, я сильно вздрогнула и уронила ополовиненную бутылку. Тут бы мне и броситься бежать в объятия к руководству, чтобы этот кошмар наконец-то закончился. Но вы же помните — ёлка! Я порывисто шагнула, к своему освобождению и под сдавленные смешки медленно завалилась вперед и на бок. Зал грохнул хохотом, а я, костеря последней нецензурщиной это проклятье праздничного дизайна, в панике собирала рассыпавшиеся конверты, с отчаянной обречённостью ощущая себя восходящей звездой ютуба.

К моему облегчению, все конверты нашлись — ровно восемь. И я, гневно отодрав от ёлки пенёк, двинулась на сцену.

— Ну же! Поддержим нашу ёлочку! — радостно и ошалело выкрикнул ведущий, истерично лупя ладонью по отвоёванному обратно микрофону. Уж не знаю, чем он поддерживал градус собственного безумия, но шампанским тут и не пахло. Ну разве что, не меньше полновесного галлона.

Зал снова грохнул пьяными выкриками, свистом и ржанием, а я одновременно красная и зелёная ринулась вверх, лишь бы поскорее прекратить этот ужас. Главный протянул руку, и прямо у моего лица зловеще сверкнул бриллиантовой огранкой чёрный глаз запонки. Я попятилась было назад, но шеф, лихо подцепив мой локоть и закинув нас с ёлкой наверх, шепнул мне на ухо: "Держись, Варвара Андревна!" и фамильярно и крепко так приобнял, как-то слишком уж празднично улыбаясь.

В этот момент меня пронзили две совершенно не связанные между собой мысли: шеф знает, как меня зовут, и, кажется, отрывая пенёк, я перестаралась — каркас ёлки начал разваливаться и сползать с меня прямо на сцену. Я выставила локти в стороны, чтобы замедлить процесс и отсрочить неизбежное, что, по-моему, не слишком-то помогло. Словом, я всё уверенней приближалась к миллиону просмотров, оставалось только надеяться, что в таком виде меня мало кто опознает. Наивно, я знаю.

Я уже подумывала, как бы так быстро сменить имя, паспорт и адрес регистрации, когда наш Главный радостно мурлыкнул, в опять отобранный микрофон:

— А теперь мы попросим нашу ёлочку предъявить жетоны и оставшиеся конверты! — чем спровоцировал буквально взрыв аплодисментов. Вот это успех. Мне так не удавалось завести аудиторию никогда. Надо будет спросить, в чём его секрет.

— Жетоны, Варя, что за мечтательный вид? — уголком рта процедил наш пахнущий алкоголем и нетерпением шеф. А я удивилась, мечтание-то он где увидел? Озверение, да, вот оно должно было быть точно. За этими мыслями вытащила из одного кармана сначала одну, а потом и ещё пару горстей золотистых жетонов с логотипом компании и ёлкой и сложила их в подставленную прозрачную пиалу. Потом так же неторопливо открыла специально вшитый в костюм чехол для конвертов с бонусами, развернула их веером и, показав залу, передала уже натужно улыбавшемуся мне мужчине.

Он как-то странно криво оскалился, стоило конвертам оказаться в его руках, и небрежно засунул их себе в карман брюк. В штаны он их засунул, вы понимаете?! Да я воздухом подавилась, увидев такое вопиющее, бессовестное непотребство! Мне в инструкциях раз сто наказали из рук не выпускать, держать только в том самом чехле-кармане, выдавать строго по одному, перепроверяя трижды, чтобы не дай бог что! А этот..! В штаны!

Конверты торчали помятыми краями и, пожалуй, Главный был прав. В его кармане, у всех на виду это было сейчас самое безопасное место.

— Жетонов ровно сто девяносто восемь! — радостно оповестила оператор торгового зала из главного ЦОКа (Центр Обслуживания Клиентов) и запрыгала, прижимая руки к груди, словно её только что объявили "Мисс Experience Телеком". И я бы закатила глаза, да что-то было мне неспокойно.

— Отлично! — возрадовался вслед за операционисткой ведущий и резюмировал: — И это значит, что конвертов осталось ровно семь!

Как семь? Я совершенно точно собирала с пола восемь!

У меня и так давно грохотало в ключицах, и теперь сердцебиение моё подтянулось точнёхонько к ушам, туда, где на голову давила шапка Сердючки.

Я, словно во сне, оглушёно наблюдала, как Главный небрежно вытаскивает из кармана растрёпанные конверты и, глядя на меня необъяснимо горящим взглядом, медленно, по одному, разворачивает их веером. Все... семь?

Мать вашу!

КАК СЕМЬ?!

В лицо плеснуло сначала жаром, а потом ледяным холодом, и в голове что-то тоненько и звонко завыло.

Мне конец... Не знаю какой, но точно конец. Я судорожно обхватила себя за плечи, пытаясь замедлить сползание ёлки и панически соображая, чем мне это грозит, и что срочно делать?

Зал заискрил мерцающей золотой подсветкой, зазвучал праздничной музыкой, и послышались задорные выкрики: "Вскрывайте!", "Чего же ждём?!", "Ха-ха!", "...не пришёл?", редкие хлопки и даже свисты.

А я, конечно же, глупо надеялась, что это какая-то дурацкая ошибка, недоразумение. Кажется, так говорят все, на кого надевают наручники...

Главный отделил от стопки один конверт, безалаберно засунув остальные под мышку. ОМГ! Да меня просто удар сейчас хватит! Варварски разорвал конверт и достал серебристую корпоративную карточку, показал её залу, и под смешки кто-то выкрикнул: "А кто прогулял, не получат бонусы что ли?"

— Получат, — неожиданно серьёзно ответил шеф, и, опять запихивая конверты в карман брюк, со злорадным оскалом пояснил, — Просто сделают это у меня в кабинете.

В зале охнули, и до нас слабо донеслось: "Чур меня, Чур!", а я глупо хихикнула. Наверное, у меня от тотального перенапряга самосохранение просто сдохло. Главный метнул в меня убийственный взгляд, и я уверилась: одним увольнением тут не обойдётся, (ну кто ж меня за язык-то тогда тянул, а?) и, спрятав карточку в нагрудный карман рубашки, принялся за второй конверт, под одобрительный гул выудил оттуда очередную серебряную карту. А потом из трёх следующих — — две зелёные и одну серебряную...

Гул становился заинтересованным и всё более громким, а лицо Главного напряженным. Нет, он не прекратил ни улыбаться, ни шутить, но глаза его сделались холодны, а челюсть заметно выдвинулась вперед, искажая улыбку до устрашающей гримасы. Я успокаивала себя тем, что так падает подсветка сцены сверху, что шеф в подпитии и, возможно, просто достало его это всё. В конечном счёте, ему отдых нужен едва ли не больше, нежели всем нам. Он единственный в нашей конторе работает без обедов и выходных. Но ему можно. Он владелец и всё такое.

И я бы лелеяла эту мысль и дальше, если бы не скользнувшая по виску мужчины блестящая капля, она прочертила стремительный след к подбородку и исчезла за расстёгнутым воротом ослепительно белой рубашки.

Шеф прищурился в зал, демонстративно медленно оглядывая замершую разгорячённую праздником толпу и ехидно так поинтересовался: