Глава

Глава 27

Последняя неделя прошла в разъездах, встречах и постоянном сопоставлении 'до и после'.

И вот я снова в гостах у Савелия Петровича. С него начал — им и заканчиваю анализ содеянного.

— Я в последнее время очень много думаю о фильме и у меня никак не укладывается, что даже такое событие не смогло свернуть локомотив истории с его пути. Ведь многие факты, показанные в нем, впоследствии подтвердились на сто процентов, — задумчиво глядя на свою чашку чая, высказал я свои грустные мысли.

— Ну, 'Касандр' почти никто и никогда не слушает. Больно неудобные вещи они всегда говорят. И притом неудобные не только для тех, кто у власти, но и для тех, кто хочет просто спокойно жить и не желает, чтобы в этом ему кто-то мешал, — криво улыбнувшись, прокомментировал мой пассаж Савелий Петрович. — И, вообще, сейчас мало кто знает, что же это было в действительности. Версий десятки, если не сотни. Но, на мой взгляд, это было далеко не МНВ, а вполне — 'мешком по голове!', но, к сожалению, не в нужное время и весьма избыточно. Вот и не сработало.

— А как нужно было? — подняв глаза, спросил я. — Ведь возьми тех же большевиков в семнадцатом — хотели, как лучше, а получилось, как всегда!

— Нет уж! Совсем негодный пример. Понимаешь, у меня такое впечатление, что большевики больше всех удивились тому, что взяли власть. Не они управляли событиями, а наоборот — события управляли ими. Вот послушай:

'Это сейчас неважно: пусть ее возьмет Военно-революционный комитет или другое учреждение, которое заявит, что сдаст власть только истинным представителям интересов народа...' и неподражаемое: 'вчера было рано, завтра будет поздно', которое родилось из фразы 'решать дело сегодня — непременно, вечером или ночью!' Кроме как 'лови момент' — ни на что другое это не похоже. То есть, ничего не было подготовлено.

— Честно говоря, несколько неожиданное заявление, — отреагировал я, так как имел несколько другое мнение об Октябрьской революции. — Они знали, чего хотели, может и ловили момент, но мне, кажется, вполне осознано.

— Не скажи, не скажи. 'Вся власть — советам, фабрики — рабочим, земля — крестьянам' — слишком обще. Ну и еще уверенность, что 'каждая кухарка может научиться управлять государством', много о чем говорит. Когда она, собственно, должна была учиться? Прямо в процессе управления этим самым государством?! Или как? — довольно эмоционально спросил меня Савелий Петрович.

— Есть мнение, что Ленин это сделал, в большей степени, по личным мотивам, — ответил я на вопрос профессора.

— А в это я еще больше не верю. Как я понял, это ты про то, что Ульянов якобы мстил самодержавию за казнь своего старшего брата. Не сходится! Самодержавие было свергнуто в феврале семнадцатого и далеко не большевиками, — ни на миг не задумываясь, парировал Савелий Петрович. Помолчав немного, продолжил:

— Возвращаясь к тезису о том, что большевики не знали, что делать, выскажу свое мнение. Возьмем, например, произведения Ильича. Отличная аналитика по статистическим данным. Хороший анализ экономического и политического состояния общества. Великолепная теоретическая проработка, но, исключительно, прошедших событий и чужих теорий. То есть, как в Форексе — куча теории и выводов по прошедшим событиям и довольно слабое понимание будущих.

Соответственно, совершенно нулевая готовность к практическому приему власти. 'Мы старый мир разрушим до основания, а затем...' Зачем было разрушать государственную машину столь радикально? Ведь на идее патриотизма многих можно было заставить работать на новую власть, что потом, в принципе, и произошло. Ну, а если собрались все строить на 'классовом признаке' с нуля, так надо было к этому моменту подготовить профессиональную замену для оперативного перехвата власти. Чего не было даже в теории.

А если посмотреть на все метания после захвата власти, то вывод о неподготовленности большевиков к приему власти становится неоспоримым. Ничего даже в теории, не говоря уже о практике, не было готово. Размытое, неконкретное теоретизирование. В общем, 'метод тыка'. Потом, конечно, большевики все прилизали и представили свершившееся в выгодном для себя свете.

Ну и насчет доброго дедушки Ленина я уже давно не верю. Сейчас уже не лакируют его имидж и чаще и чаще всплывают некоторые его высказывания типа:

'...Прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом 'зелёных' (мы потом на них свалим), пройдём на 10-20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100.000 р. за повешенного...'

В советское время, это было засекречено, спрятано и закрыто за большие замки. Но время, постепенно, расставляет все по своим местам.

— Куда-то не туда мы свернули. Где — мы, а где — большевики? Я ведь чисто теоретически их вспомнил, — попытался я сбить Савелия Петровича с возникшей темы.

Но не тут-то было! Если тема его интересовала, то он старался выложить оппоненту свое видение в полном объеме. Так что пришлось слушать дальше.

— Поэтому, если хочешь что-то изменить в обществе, будь добр, подготовь все досконально — и теорию, и практику, и людей, в том числе. Чтобы потом не пришлось кого-то вешать! Как это случилось в семнадцатом. Переворот в Питере и гражданскую войну почему-то разъединяют, а это ведь неразделимый единый процесс. Если бы все было подготовлено и по всей Империи были расставлены люди для перехвата власти, тогда — да. Но этого не было. Захват власти растянулся во времени, пролил моря крови, разрушил государственность и экономику и привел к отколу части территорий России. Большевики сдавали все, что только могли, лишь бы удержать свалившуюся к ним в руки власть.

Нужно все делать, как сделал Сталин. Я — не в смысле его методов, после того, как он полностью пришел к власти, а именно — в плане контрреволюции.

— Какой еще контрреволюции? Он, по-моему, просто 'сильно левых' приструнил, — попробовал я снова. Хотя с этой теорией знаком был и, в некотором смысле, даже был с нею согласен.

— Нет. Он мудро оставил всю революционную риторику без изменений, а вот сущность — вывернул наизнанку. Построил новую империю, поняв, что мировая революция, на то время, это — мечта несбыточная. Правильно, между прочим, понял. Силами одного государства (притом — нищего на тот момент) мировую революцию сделать было невозможно. Абсолютно. А, вот, попытаться создать сильное государство, основанное на новых принципах, было можно. Но, так как особого времени на это не было, то ломал всех через колено. Правильно это было или нет — судить не берусь.

К сожалению, созданное им государство держалось на одном человеке — и когда его не стало, покатилось по наклонной к неизбежному концу.

Не думаю, что на эту тему Сталин не размышлял. Скорее всего, это была не стратегическая, а тактическая ошибка. Имея трех сыновей, он ни одного из них не стал натаскивать, как своего приемника.

Василий не оправдывал надежд с самого детства. По признанию самого Сталина, он, как отец, не имел возможности возиться с Василием. Так что, Василий на сто процентов оправдал характеристику, которую дал ему отец в 1938 году: 'Василий — избалованный юноша средних способностей, не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких 'руководителей', нередко нахал, со слабой или — вернее — неорганизованной волей'.

По сути, он так на всю жизнь и остался безвольным подростком и наглым барчуком. Судьба государства была ему 'до звезды'.

К своему второму сыну, Якову, Сталин всегда относился крайне презрительно, считая его слабохарактерным и малодушным, и информация о том, что его сын попал в плен, не сильно опечалила руководителя СССР, поскольку он списал все на малодушие Якова. Думаю, фразы: 'простых лейтенантов на фельдмаршалов не обменивают', скорее всего, может и не было бы, если бы в плен попал Василий. А может и нет... Это мое сугубо личное мнение. Во всяком случае я уверен, что ни в высокие партийные деятели, ни, тем более, в преемники Иосиф Сталин этого сына не готовил. А зря. Когда требовалось, Яков мог подчинить свой характер и достигать требуемых целей. То, что он был одним из лучших слушателей Артиллерийской академии, в которую поступил после МЭМИИТ, и как держался в плену, говорит о многом.

О среднем, незаконном сыне Сталина — Константине Кузакове, знают не очень многие. Наверное, из всех детей вождя он доставлял отцу меньше всего хлопот.

Рос без участия Сталина, даже не подозревая о родстве с Великим Вождем. Хорошо учился. Не обрадовался, когда узнал о своем происхождении. И поступил достаточно мудро. На вопросы: "сын ли он Сталина?" — Константин никогда не отвечал ни 'да', ни 'нет'. И, соответственно, его не могли обвинить — ни в отказе от родства, ни в примазывании к знаменитому папе.

Его карьера развивалась очень стремительно. Из простого преподавателя вуза он, в считанные годы, превратился в первого заместителя министра кинематографии. Видимо, одни соратники Сталина, продвигая Кузакова, хотели таким способом продемонстрировать вождю свою преданность, а другие — попросту втянуть его в 'дворцовые' интриги. И эта осторожность его и спасла.

Отец и сын, за всю жизнь, так ни разу и не поговорили друг с другом. И Сталин, когда его как-то прямо спросили о Кузаковых, ответил: "Не припоминаю". Но при этом передавал Кузакову, через своего помощника Поскребышева, личные поручения. Всегда подчеркивая: "Личные!"

И, наверное, что-то о Кузакове Сталин говорил младшему сыну, так как Вася Сталин, без каких-либо видимых причин, почему-то очень его боялся.

Может, что-то и имело место быть, но...

Идеология выродилась. Ее догматические остатки вдалбливались в людей через силу. Все эти институты марксизма-ленинизма так и не родили ничего жизнеспособного. А без настоящей национальной идеи государство долго не живет. Люди перестают верить — и фундамент рассыпается. Не в одночасье, конечно, но неизбежно...

Я больше не перебивал. Решил — пусть выговорится. В этот момент, я подумал о том, что от нашей реальности отделились две перспективные веточки, хотя мне все же не очень верилось, что там выйдет что-либо толковое. Больно уж глубока колея истории в нашей вероятности, во второй половине двадцатого века.

Когда Савелий Петрович замолчал, я быстренько предложил:

— И все же давайте вернемся к нашим баранам. Как бы мы ни зарывали голову в песок, но все больше и больше людей признают, что наша цивилизация двигается в никуда. Если не сказать резче. На флоте есть хорошее выражение: 'Ваш курс ведет к опасности'. Самое то для определения нашего положения. Даже открытие дорог к другим мирам мало что изменило!

— Ну, не скажи... Все же, колебания начались, и их амплитуда постоянно увеличивается. Появились наглядные примеры. Для истории прошел всего лишь миг. Так что, не все так быстро, как хотелось бы. Но даже у нас, в России, положение незавидное. Протеста 'широких масс трудящихся' у нас не наблюдается, а если что похожее и случается, то ОМОН быстренько все нивелирует. Пока у нас главным определяющим фактором служит то, в каком свете наши 'бояре' видят 'царя'. Хромая утка — значит, на свалку и продолжать движение. Хотя, в последнее время, начали намечаться некоторые сдвиги, но приведут ли они к позитивным результатам еще вопрос.

Поэтому я считаю, что идею с университетом нового человека нужно запускать. Очень хорошо все продумать — и запускать! Ты же прекрасно понимаешь, что люди идут за тем вождем или идеей, который или которая улучшает им жизнь. Ни больше, ни меньше! И если мы отберем у московской 'аристократии' эту кормушку, не предложив ничего взамен, то наша собственная жизнь станет насыщенной, яркой, но очень недолгой. Так что — нужно создавать опору!

Вернувшись домой я стал более интенсивно размышлять, примериваясь к идее. Маскировать истинные цели будем под лозунгом создания более выносливого и физически развитого человека. Чему и посвятим первые курсы.

Первые два курса — общефизическая подготовка и модификация возможностей головного мозга. Дальше — специфическая подготовка по направлениям: государственное управление различного уровня, дипломатическое, включая межмировые связи, военное, медицинское — это самое первое, что приходит в голову.

Что можно сказать про физическое усовершенствование?

Нет, речь не идет о физкультуре. Организм человека имеет большой запас возможностей. Установлено, что человеческий позвоночник, в экстремальных условиях, способен выдерживать нагрузку в десять тонн! Запасом прочности, которым человека наделила природа, он пользуется крайне редко — один-два раза за всю жизнь, а порой и никогда.

Этот запас используется только тогда, когда речь заходит о жизни и смерти. Страх и чувство самосохранения, в экстремальных ситуациях, 'разрешает' человеческому организму использовать этот резерв полностью. Большиство же людей используют свой неприкосновенный запас крайне редко. Такова полуофициальная точка зрения. Официальной на эту тему вообще нет.

На мой же взгляд — происходит стихийная инициация и люди, попросту, пользуются 'магией'. Иначе двух-трех, а иногда десятикратное, превышение среднестатистических резервов организма не объяснить.

Но часто, использовав хоть раз весь запас своих возможностей, человек потом, на протяжении всей своей жизни, не перестает удивляться, как это ему удалось. Находясь в смертельной опасности, когда угроза жизни колоссальная и смерть, кажется, неминуема, организм человека способен творить чудеса. Существует множество тому примеров.

Я запросил своего Искина подобрать информацию по этому вопросу — и вот что получил (отсортировав, конечно же, самые вопиющие факты).

Выносливость на примере бега и плавания.

Четко зафиксированный современный факт — американец Стен Котрел, за двадцать четыре часа без отдыха, пробежал двести семьдесят шесть с половиной километров. Рекорд же по дальности заплыва в океане принадлежит американке Стелле Тэйлор — триста двадцать один километр!

Устойчивость к холоду.

По данным канадских физиологов, исследовавших проблему человека в холодной воде, смертельное охлаждение должно наступить не ранее, чем через шестьдесят-девяносто минут. Но примеры доказывают, что организм человека может справляться и с этим.

Во время Великой Отечественной войны, советский сержант Петр Голубев, за девять часов, проплыл в ледяной воде двадцать километров и успешно выполнил боевое задание.

В 1985 году, удивительную способность выживания в ледяной воде продемонстрировал один английский рыбак. Все его товарищи погибли от переохлаждения — через десять минут, после кораблекрушения. Он же — проплыл в ледяной воде более пяти часов, а, достигнув земли, прошагал еще босиком по промерзшему безжизненному берегу — около трех часов!

Устойчивость к высоким температурам.

Учеными проводились специальные опыты для определения наиболее высокой температуры, которую человеческий организм способен выдержать в сухом воздухе. Температуру семьдесят градусов по Цельсию обычный человек выдерживает в течение одного часа, восемьдесят — пятьдесят минут, девяносто — полчаса, а сто четыре — только двадцать пять минут.