Эпизод

От автора. Перечитала свои "Зеркала". Заново пережила всё то, что писала к главам Иля. И появилась идея этого маленького даже не рассказа, а эпизода — идея банальной, но вечной сказки.:) Иля, спасибо!

Мои последние две недели перед Новым годом чётко разделились на два этапа.

Первый — целая неделя — прошёл под болезненным впечатлением повторяющегося эпизода, который вызывал одинаково яркие (каждый день!) чувства ненависти и обиды. Вторая неделя заставила меня почувствовать себя отупевшей от того, что произошло. И очнулась я лишь за три часа до Нового года, когда вернулась от кузины домой и когда мама открыла дверь, чтобы пойти к соседке и помочь ей с праздничным столом. Она обернулась на пороге, потому что я шла следом — машинально закрыть дверь за ней.

— Люсенька, может, всё-таки пойдёшь? Хоть с нами посидишь?

Её слова... как мощный выплеск воды в моё лицо. Я вдруг чётко увидела, что остаюсь в одиночестве. И это на самый главный праздник года... На тот, который мне всегда чудился дверью из одного ограниченного времени — всего лишь год! — в другое. Вот-вот, а именно через три часа, невидимая дверь безвозвратно захлопнется — в прошлое. И я... буду куковать одна всю первую половину года? Слышала, что происходящее в эти часы потом сбывается в первом полугодии. Суеверие, но... И... что теперь?

Мама очень встревожена. Я не рассказывала ей, что случилось, почему вдруг начала сиднем сидеть — и не дома, а у сестры. Ну, естественно, у неё сидела, кроме того времени, когда надо ходить на работу. Не привыкла мама в последние месяцы, что я постоянно сижу в квартире. Надо бы успокоить. Но как? Стандартно — наврать:

— Мам, девчонки звонили, пригласили погулять в центре. Там будет ёлка. Они обещали принести закуски. Я захвачу бутылку шампанского — там и встретим Новый год. Не беспокойся обо мне.

В глазах мамы подозрение, что я всё это только что выдумала, но она отчаянно хотела бы, чтобы моя ложь оказалась правдой. Она улыбнулась и покивала мне:

— Что ж. Встретимся в Новом году! Счастливого Нового года, дочка! С наступающим!

— С наступающим, мама! Счастья и здоровья тебе! Привет соседям!

И закрыла за ней дверь. Сейчас она поднимется на два этажа и зайдёт в гостеприимно раскрытую дверь соседской квартиры, а там уже хозяйничают пожилые дамы с единственным пожилым кавалером, звонко болтая между собой и хохоча... Мама вернётся ближе к шести утра. Значит, можно спокойно никуда не ходить и объяснить ей, что уже пришла с праздника.

Постояла в прихожей, прислушиваясь к приглушённым звукам, с которыми наш дом готовился к празднованию: весёлые песни, невнятные, но знакомые голоса киногероев из телевизоров, включенных на полную громкость... Выключила свет и только хотела уйти в свою комнату, как за окном маминой комнаты, открытой в прихожую, раздался хлопок, засверкало, засияло разноцветными огнями. Внизу радостно завопили, закричали, засмеялись... Я медленно подошла к окну — посмотреть вниз, на бегающие фигурки, на сверкающие взрывы.

И слова "можно никуда не ходить" резко ударили по ушам и вернули меня в первую неделю, когда ежедневный кошмар неумолимо повторялся и нагло не желал уходить в глубины памяти, чтобы остаться там посеревшим от времени воспоминанием...

... Две недели назад... Две недели назад Всеволод приехал за мной, чтобы мы вместе погуляли на дне рождения его друга-одноклассника. Поцеловал, едва я села рядом, и одобрительно хмыкнул, принюхиваясь к мягкому дыханию моих духов.

— Ты была права. Эти лучше.

Мурлыкнув от удовольствия, я, счастливая, потёрлась щекой о рукав его кожаной куртки. Мне нравилось воображать себя тощей кошкой, взятой с улицы, — о чём Всеволоду, конечно же, необязательно знать. Мне нравилось воображать, что мой любимый — громадный боевой пёс, лохматый и свирепый, но ласковый для одной-единственной кошки в его жизни. Мне нравилось слушаться его, лишь изредка своенравно выставляя коготки, а то и шипя — по мелочи. Например, в выборе духов. А ему явно нравилось время от времени брать меня за шкирку, чтобы безапелляционно перетащить туда, где, как он считал, мне место. Место всегда оказывалось тёплым и уютным, потому что мой сильный и надёжный пёс оставался рядом. Я мурлыкала и далее, а Всеволод, глядя на меня, усмехался и снисходительно повторял: "Все бабы как бабы. Одному мне повезло — досталась богиня!"

Может, поэтому я самонадеянно решила, что всё это навсегда...

Я всё забыла. Из того, что там, на днюхе было. Только те несколько минут... Они уничтожили меня — ту, которая была. А новой меня так и не появилось... Осталось лишь впечатление чужой громкой радости — фоном, и впечатление мельтешащих лиц — народу было много. И эпизод, который почему-то мне чудится придавленным, тёмным и отодвинутым от праздника в никуда... Отодвинувшим меня от всеобщего праздника.

... Я до упаду натанцевалась со всеми, кто подходил. Мало. Есть мужчина, от кого не хотела бы отходить до конца вечера — и танцевать только с ним. С ним всегда мало... Открыв дверь в одну из комнат в той квартире, я увидела человека, на котором красовался вязанный мной джемпер. Это Всеволод! Я узнала его, хоть и стоял он спиной ко мне. Обрадовалась, что можно подбежать и обнять его сзади — в помещении, кроме него, никого! Всего лишь ещё одна капелька счастья среди сияющего ливня, в котором я, счастливая, всегда купалась, будучи рядом с любимым, — ощутить его тепло!.. И внезапно услышала голос человека, которого Всеволод нечаянно закрыл собой от меня:

— ... И вот она говорит, что эта твоя Люська...

— Люся, — спокойно поправил Всеволод.

— Да фиг с ней — Люська она и есть Люська. Шалава — между нами говоря...

Ничего не понимая, всё ещё с загадочной улыбкой на губах, я шагнула в комнату. Увидела именинника, который, активно размахивая руками, объяснял Всеволоду, насколько он слеп, не заметив, как пригрел на своей груди хитрую и вероломную змею, которая меняет мужиков, как перчатки, в то время вот как его сестра — настоящий ангел... Он замолк, заметив меня за плечом Всеволода. Всеволод на его досадливый взгляд (чёрт, поймала на вранье!) не спеша обернулся ко мне. Серые глаза будто инеем покрылись, замороженные. Молчание длилось не менее минуты.

— Не хочешь оправдаться? — ровно спросил он.

Его слова будто пощёчина... Почувствовала, как уродливо раздулись крылья моего носа — так жёстко я попыталась сдержаться и не зареветь прямо перед ним. Заледенев всеми мышцами лица, я ответила так же безразлично, лишь раз глянув в лицо Всеволодова дружка — лицо, наполненное уже смесью любопытства и превосходства (и что, мол, ты теперь скажешь?).

Я бесстрастно проговорила:

— Богини не оправдываются.

И повернулась, чтобы быстро уйти. Сбежать.

За мной никто не поспешил. Я оделась — и снова посмотрела в гостиную только потому, что из неё донёсся хохот других гостей. Заглянула... Повезло, что сердце окаменело раньше. Поэтому я равнодушно восприняла, как Всеволод в медленном танце нежно прижимает к себе сестру именинника... Окаменело, как же... Лифтом не воспользовалась. Бежала по лестницам, снимая с себя все его подарки, ревела так, что к первому этажу задыхалась до заикания... Ослепнув от слёз, чуть не врезалась в вошедшего в подъезд человека. Поняла только, что передо мной знакомый, который имеет какое-то отношение к Всеволоду. Знакомый этот схватил меня за плечи, когда я отшатнулась от него — испугался, что упаду. Я закачала головой: "Нет! Нет, не надо!"

— Отдайте ему! — сунула в его ладонь все побрякушки.

Пока он, растерянный, спрашивал, что это такое и кому надо отдать, я обежала его и выскочила на улицу.

Приехала домой, внесла в чёрный список мобильный Всеволода: он не знал, где я работаю — встречались после звонка. На следующий день встретилась с общей знакомой, отдала ей всё остальное — из подарков Всеволода. Кроме белья, конечно...

Та ещё с сомнением перебрала привезённое и спросила, сочувственно глядя на меня:

— Ты уверена?

— В этом — абсолютно, — чуть ли не легкомысленно ответила я. Но сердце сжалось: "Была бы бабой — оставила бы. Богине — от предателя ничего не надо!" И та же баба втихомолку, по-своему, по-бабьи, завыла откуда-то из далёких углов души.

Потом я спряталась в доме своей двоюродной сестры, думая, что сумею превозмочь удар... но не сумела — и калейдоскоп завертелся. Я только и видела перед глазами ту комнату, с Всеволодом и его другом, — и танцующую пару. Я оценивала краткий диалог с ним — и себя со стороны: наверное, я была слишком высокомерна, надо было попробовать оправдаться, как и предложил Всеволод. Нет, не надо! Почему я должна оправдываться в том, чего не было? Почему я должна оправдываться в навете? И... так Всеволод меня видел? Такой? Готовой гулять со всеми? И я полюбила его, не умеющего разглядеть?.. Потом оценивала девушку, вцепившуюся во Всеволода, и вновь пыталась понять, я ли так пристрастна, что думаю — она вцепилась. Или так было на самом деле?.. И снова Всеволод... Как легко он бросил меня, едва лишь прозвучали слова клеветы... Неужели я что-то проглядела? Проглядела его готовность отделаться от меня? Ведь слова его друга — такой удобный повод?.. Не помню ничего, что бы встревожило меня в его отношении ко мне. Не помню!..

А когда моя голова была готова лопнуть от перебираемых обид, с ужасом себя спрашивала: "Зачем тебе постоянно всё анализировать?! Всё в прошлом! Всеволод поверил дружку, и та девица уже присвоила моего... нет, уже чужого Всеволода!" А душа плакала-ныла: разве он чужой? Он твой — со всеми его достоинствами и недостатками! Он твой! Твои руки помнят его сильное тело. Твои губы помнят напористость его губ. Твоё тело помнит властную уверенность его желания... "Я не хочу думать о нём! Не хочу! Всё позади!"

Врала себе, как могла.

Ничего не позади. Я всё ещё сгорала в той сцене. Я стояла за спиной моего любимого, слушала весёлый голос и лёгкие слова его друга... Я всё ещё ёжилась, обдаваемая холодом отторжения... И не понимала: за что?!

Новый грохот за окном заставил вздрогнуть.

Нет. Если я не хочу в тысячный раз вспоминать всё это, надо уйти от одиночества хотя бы на время... Пусть не с подругами, но я должна оказаться в толпе, которая не даст крутиться перед глазами тем двум эпизодам, из-за которых я готова себя ненавидеть.

Не накрасилась — только оделась для зимних гуляний, взяла наличку на вкусненькое, если захочется. И вышла в мир, холодный и ветреный, где вместе с позёмистой вьюгой бегали наперегонки дети и взрослые, устраивая свои цветные калейдоскопы в небесах, спрятанных под снежной круговертью.

Первый же порыв снежного ветра в лицо, и я вздохнула. Да, на улице в такую погоду не помучаешь себя воспоминаниями о том, что мучительно больно отзывается в душе... Пока брела к остановке, раздумывала, где бы встретить Новый год так, чтобы среди людей, но чтобы не приставали. Странно звучало — на вкус: среди людей, но в одиночестве. Не слишком трудная задачка?..

Но вспомнила-таки местечко — одна из кафешек на набережной, круглосуточная. Там народ веселится до утра в Новый год, насколько я помню. Праздновали с подругами там разок...

И я решительно пошла, а потом побежала к последнему, возможно, троллейбусу, идущему к набережной. Правда, он не доедет, но полчаса на то, чтобы дойти до кафе, у меня есть. Сидя в ледяном помещении, скукожившись от подступающего холода, я лихорадочно думала: "Может, всё-таки позвонить девчонкам? Вместе встретим!" Но мобильный не вытаскивала — прекрасно знала, что ради меня подруги менять планы за скоротечные минуты вряд ли будут. Новый год же...

А потом изо всех сил неслась по улице, спускающей к заливу, а затем поднимающей к набережной. Бежала, обгоняя спешащие парочки, и даже робко радовалась, что не одна я тороплюсь к той кафешке, которую помнила. А потом забыла о прохожих. Ёлка, стоявшая у кафе, почему-то вселила в меня уверенность, что теперь всё будет хорошо! Пусть искусственная, но она так радостно сияла огнями, так радостно гомонил вокруг неё народ, хохоча водивший шуточные хороводы, что я замедлила шаг и улыбалась, подходя к ней.

Когда я проходила между ёлкой и стеной кафе, мне послышалось — в оживлённом галдёже прозвучало моё имя. Удивлённо прозвучало, как будто кто-то не ожидал меня здесь увидеть. Я обернулась. Нет. И правда послышалось. Никто ко мне не подходил, не подбегал, так что я, пожав плечами, вошла в помещение кафе.

Цены здесь были — ой-ё-ёй. Неудивительно — Новый год же встречать, на всю ночь. Но я была готова на всё, лишь бы не остаться в одиночестве. Получив свой билет на предстоящую ночь, я постояла немного, глядя, как остальные радостной толпой жмутся к стойке, забирая вожделенные бокалы с шампанским. Когда одно местечко освободилось, я быстро шагнула к бармену, и он выдал мне бокал, источающий запах прокисшего яблочного компота из маминых закруток, и одну очищенную мандаринку. Кожица на одной полупрозрачной жёлтой дольке была срезана, и я сразу испачкала сладким соком пальцы. И сильный мандариновый аромат вдруг пробудил во мне детские мысли, что Новый год — это сказка. Надо только загадать, как только начнут бить куранты! И тогда... тогда сбудется!

Даже улыбнуться сумела, поспешно отходя от стойки и присоединяясь к толпе, которая нетерпеливо подпрыгивала перед широким экраном, на котором появились кадры с заснеженной Москвой. Правда, старалась встать так, чтобы быть как можно незаметней. Не хотелось ни знакомств, ни общения. Хотелось тупо и бездумно смотреть на всех и слушать чужие разговоры, представляя себя частью этой толпы... В дверь продолжали вламываться опаздывающие — их встречали ликующими воплями: многие собирались встречать Новый год компаниями.

Затем на экране появился редко падающий хлопьями снег, а на его фоне — президент. Я смотрела на экран, не видя ничего, только считала пролетающие за спиной президента снежинки...

Стало тихо. Даже те, кто вполголоса переговаривался с нетерпением теперь смотрел только на экран.

Внезапно входная дверь открылась, впустив крепкий морозный воздух с улицы в слегка влажноватый кафешный. Кто-то рявкнул:

— Билета нет — не впущу!

Народ удивлённо обернулся. Я тоже, но за спинами ничего не сумела разглядеть.

— А-а, ну ладно, — неожиданно спокойней сказал охранник на невнятное бурканье.

Дверь снова закрылась.

Президент закончил речь и поздравил всех.

Собравшиеся в кафе забыли об инциденте, снова прикипев взглядами к экрану, на котором появились кремлёвские куранты. Народ хором начал скандировать:

— Раз! Два! Три!

— Люся!

Повелительный зов Всеволода заставил вздрогнуть всех.

— Здесь она, — отозвались за моей спиной.

Оцепенев от происходящего, машинально слушая торжественный бой курантов, я съёжилась и даже не оглянулась на того, кто дал Всеволоду направление, в котором он теперь пробивался сквозь толпу. А люди забыли про экран, с живейшим интересом глазея на пока ещё далёкого от меня Всеволода, перед которым, впрочем, энергично расступались те, на кого он шёл. А он именно что шёл на них. Он будто не видел, кто мог стать ему преградой. Наконец люди начали отступать и передо мной, сообразив направление странного типа.