|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В подземной камере было темно — единственная лампа, стоявшая на краю Железного стола, давала слишком мало света, чтобы осветить все подземелье целиком, и в углах притаилась темнота. В круг света попадал только сам Стол, приземистый трехногий табурет и край грубого деревянного топчана. Лежавший на топчане человек не спал, но назвать его состояние "бодрствованием", пожалуй, было бы изрядным преувеличением. Мужчина лежал совершенно неподвижно, равнодушно глядя в потолок, и, если бы кому-то вздумалось подойти к узнику и посмотреть ему в глаза, их поразило бы их отсутствующее выражение. Расслабленная поза арестанта, как и его самоуглубленный взгляд, могла бы навести на мысли о любителях аварского дурмана, левая рука безвольно свесилась до пола. Мужчина не обращал на это ни малейшего внимания — вплоть до того момента, пока его пальцев не коснулось что-то мокрое.
Узник отдернул руку, а потом, изумленный непривычным ощущением, перевернулся на бок и уставился на пол. На каменных плитах действительно поблескивала вода. Большая, покрывающая уже половину пола лужа постепенно расползалась, и ее блестящая поверхность отражала свет единственной масляной лампы. Не веря собственным глазам, арестант свесился с топчана и погрузил в воду раскрытую ладонь, не обращая внимания на мокнущий рукав.
Вода оказалась настоящей — и очень холодной.
И вдруг — как будто промелькнувшая перед глазами вспышка света — откуда-то из глубин его памяти всплыло далекое, но все равно до боли яркое воспоминание, в котором они с Лейдой стояли на самом верху мраморной лестницы, уходящей под воду. Крикс все еще слишком плохо видел после нападения, да и подолгу оставаться на ногах ему было пока что тяжело, но эти неудобства с лихвой искупало то, что Лейда держала его под руку. Она сразу же отмела его слабые возражения, что он вполне способен идти сам, и заявила, что, если она и согласиться пойти с ним в Подземный город, то только при условии, что он не будет строить из себя героя и позволит ей себе помочь. В тот день он показал ей усыпальницу дан-Энриксов, Поющий зал и то место, где он вытащил меч Альдов из огня — но дольше всего они задержались, как ни странно, ни возле разрушенной печати Альдов, а на галерее, примыкавшей к подземному озеру.
Меченый чувствовал, что Лейда, впервые увидевшая Подземный город, с удивлением смотрела на зеленую, мерцающую воду и причудливые отблески, которые она отбрасывала на каменные своды подземного зала. Но еще сильнее Лейду занимал вид странной лестницы, которая располагалась в таком необычном месте — так, как будто бы кому-нибудь действительно могло бы прийти в голову спуститься на дно озера. Крикс помнил эту лестницу : самые верхние ступени проступали под водой достаточно отчетливо, следующие за ними казались размытыми, а дальше лестница как будто растворялась в темной и таинственной зеленоватой глубине. "Куда она вела, когда здесь не было воды?.." — поинтересовалась его спутница. Сопровождая Крикса по всему дворцу, Лейда успела уяснить, что, несмотря на его трудности со зрением, нет никакой нужды все время уточнять, о чем она говорит. "Думаю, что вода была всегда, — ответил он. — Скорее всего, Альды построили эту лестницу просто для красоты. Чтобы каждый, кто смотрит на ступеньки, чувствовал, что ему хочется спуститься вниз".
"Ты тоже пробовал?" — предположила Лейда утвердительно. Меченый усмехнулся и кивнул.
"Когда я начал втихаря ходить в Подземный город и случайно обнаружил это место, то я первым делом закатал штаны и полез в воду. Но, честно говоря, это было не так приятно, как я думал. Эту воду никогда не прогревает солнце. Ты даже не представляешь себе, насколько она холодная... Все равно, что купание в колодце. У меня мгновенно начало ломить все кости".
Лейда рассмеялась и, выпустив его локоть, присела на корточки, явно решив на личном опыте удостовериться в правоте его слов. Мгновение спустя до Крикса донесся чуть слышный плеск, с которым она болтала в воде рукой.
...Узник почувствовал, что по его спине ползёт озноб. Подземный город, Лейда — сейчас все это казалось куда более реальным, чем жёсткий матрас на его лежаке или зловещий силуэт Железного стола. Меченый беспокойно огляделся, чувствуя себя, как человек, который только что очнулся ото сна и не может сообразить, где он находится. Он смутно помнил, как его тащили вниз по лестнице, но затруднился бы сказать, когда это произошло. Может быть, с того времени прошло всего несколько дней — но, может быть, и несколько недель... Память разматывалась, словно моток пряжи: стражник, которому он едва не вывихнул запястье. Долгое, тяжелое, как опьянение, беспамятство, и проникающий до самых внутренностей холод, исходящий от Железного стола. Встревоженные взгляды дознавателей. И там же — или все же раньше? — подмастерье мага, предлагающий ему люцер...
Меченый помнил, что он оказался здесь после того, как обратился к Трибуналу с просьбой продолжать допросы с ворлоком. Речь, несомненно, шла о чем-то очень важном для него — но, кажется, дело было не в том, чтобы доказать судьям свою невиновность. В голове вертелась мысль, что он пытался выиграть немного времени — но для чего?.. Этого он не помнил, и чем больше он об этом думал, тем острее ощущал полнейшую беспомощность.
Узник страдальчески наморщил лоб, и, спустив ноги с лежака, с нажимом помассировал виски. Надо сосредоточиться. С головой у него, конечно, не в порядке, и он явно позабыл массу важных вещей, но, с другой стороны, теперь он помнит, кто он, и способен мыслить связно... или почти связно... Для начала следует подумать о какой-нибудь понятной и простой задаче, мысли о которой бы не вызывали ощущения, что в его памяти разверзлась черная, пугающая пропасть, поглотившая что-то безумно важное.
Ну, например: сейчас он встанет, подойдет к двери и позовет охрану. А потом сообщит им о том, что по полу его камеры течёт вода. Может, если они поймут, что он пришёл в себя, они переведут его наверх?..
Меченый встал с топчана, подошёл к двери и постучал — сначала осторожно, потому что не хотел, чтобы охранники вообразили, что он снова начал буйствовать, и не списали это на его безумие. Никто не отозвался, и Меченый упрекнул себя за недогадливость — ну разумеется, кому из стражников захочется торчать возле двери холодного подвала? Они, без сомнения, заняли пост наверху лестницы. Придя к такому выводу, Крикс начал стучать громче и настойчивее, а потом, удостоверившись, что стук никто не слышит, закричал, зовя своих охранников. Но каменные стены поглощали звуки его голоса, и Меченный, еще немного поколотив дверь, признал бессмысленность своих усилий, и, отойдя от двери, уселся на топчан.
Ладно. Видимо, придётся подождать. Он сможет сообщить о луже, когда ему принесут еду. Пару минут Меченый размышлял о том, который теперь час, но должен был признать, что понапрасну тратит время. Все отдушины, через которые в подвал проникал свежий воздух, вели не наружу, а в тюремный коридор, и света через них не поступало вовсе. Масляная лампа, стоящая на краю Железного стола, никак не проясняла ситуацию — она могла гореть много часов подряд. Ну, словом, никаких вещей, по которым возможно было бы определить час дня и даже просто время суток, внизу не было. Больше всего дан-Энрикса пугала мысль, что снаружи сейчас может быть утро, и после того, как ему принесут завтрак, маги решат провести очередной допрос. При одной мысли, что его несчастная, растерзанная память снова разлетится на куски, узника прошибал холодный пот. Пусть лучше время будет ближе к вечеру. Тогда ему скоро принесут ужин, он расскажет о текущей по полу воде, и, может быть, сегодняшнюю ночь ему удастся проспать в одной из камер наверху.
Меченый грустно усмехнулся, забавляясь скромности своих запросов. Провести хотя бы одну ночь в обычной камере, откуда можно будет видеть дневной свет — самая подходящяя мечта для человека, которого постоянно заставляют повторять, что он — племянник императора!.. Правда, последние Хегг-знает-сколько раз он выговаривал эти слова бездумно, словно детскую считалочку, но сути дела это не меняло.
Волны за бортом казались черными, словно кипящая смола. Нойе плавал на разных кораблях с одиннадцати лет, но никогда еще не видел ничего подобного — а ведь еще совсем недавно Альбатрос не побоялся бы сказать, что он знает о море все, что только можно знать. Он мог предсказывать погоду по форме волн и по оттенку воды за бортом, и вплоть до появления на "Бурой чайке" Алвинна ни разу не встречал кого-нибудь, кто мог бы лучше него самого управиться с веслом. В отличие от моряков с материка, которые всегда держались так, как будто с нетерпением ждали возможности сойти на сушу и почувствовать твёрдую почву под ногами, Нойе, как и большинство других островитян, чувствовал себя на корабельной палубе так же уверенно, как и на берегу. Море было его домом — таким же надёжным и уютным, как и суша.
Кэлринн, перешедший на "Бурую чайку" вместе с Алвинном и Эстри, долго донимал его расспросами об островных обычаях, а потом огорошил Альбатроса рассуждением, что та свобода, которую чувствовали его соплеменники на море, объяснялась тем, что жизнь на Островах, мол, испокон веков была настолько неуютной и суровой, что привыкшие терпеть лишения на берегу островитяне попросту не замечали качки, холода и тесноты. Слушая Отта, Нойе только качал головой, скреб бороду и усмехался, изумляясь склонности имперцев изобретать кучу сложных объяснений для самых простых вещей. Сколько бы Отт ни разглагольствовал о Дальних островах, о скудной, каменистой почве, о холодных зимах и нехватке дров, из-за которых люди якобы не ощущали трудностей, с которыми сопряжены морские путешествия, Нойе прекрасно знал, что это ерунда — хотя, пожалуй, не нашёл бы верных слов, чтобы втолковать это Кэлринну. Разве что — попытаться опровергнуть его мысль на собственном примере?.. Сыну гета Норана, в отличие от большинства мальчишек из рыбацких хижин, даже в самые холодные зимние месяцы жилось не хуже, чем любому из имперцев. В доме его отца всегда было достаточно еды, чтобы хватило не только хозяевам и слугам, но и многочисленным гостям, которые порой задерживались на недели или даже месяцы, постели были мягкими и теплыми, а деревянные полы в хозяйских комнатах выстилали толстыми коврами из уложенных одна поверх другой звериных шкур. И на корабль Нойе привела любовь, а вовсе не нужда. Первый морской поход запомнился ему пронзительным, ни на что не похожим чувством счастья, которое ощущаешь, когда ледяная, остро пахнущая водорослями вода перелетает через борт и окатывает тебя с ног до головы, и мокрая одежда облепляет тело — но вместо желания согреться и обсохнуть у огня ты чувствуешь только безудержный восторг.
Вплоть до сегодняшнего дня Нойе не представлял, что шторм может заставить его чувствовать себя напуганным и даже — стыдно выговорить! — беззащитным перед взбунтовавшейся стихией. Но сегодня все было по-другому. И, судя по хмурым, напряжённым лицам остальных гребцов, это зловещее отличие почувствовал не он один.
Альбатрос понимал — то, что ему придётся сказать Кэлринну, тому определённо не понравится. Но выхода у него не было. Вздохнув, Нойе направился к корме, покусывая кончики усов и заранее предвкушая неприятный разговор. Сутулящийся и отчётливо дрожавший Отт выглядел мокрым и продрогшим, но с палубы не уходил, упрямо вглядываясь в промозглый сумрак за бортом. Натянутый над его головой навес не защищал от косых струй дождя, но все-таки отчаянно хлопающая от порывов ветра парусина создавала ощущение какого-то укрытия.
— Боюсь, что нам придётся сменить курс, — без предисловий сказал Нойе, когда Кэлринн обернулся в его сторону. — Гребцы промокли и замерзли. Ветер усиливается. Если мы не воспользуемся случаем пристать к Фелунду, то другого шанса может уже не представиться. Такую непогоду лучше переждать на суше.
Отт нахмурился.
-Но мы даже не знаем, когда этот шторм утихнет! Мы не можем ждать, пока погода не наладится. Сам знаешь, Крикс просил поторопиться.
— Ну, не горячись, — заметил Нойе примирительно. — Море одно на всех. Если уж мы не можем плыть в такую скверную погоду, то аварцы и предатели с Томейна — и подавно. И к тому же, если мы утонем, дайни вообще останется без помощи. Разве не так?..
— Не так, — резко ответил Отт. — И не пытайся делать вид, как будто ничего не понимаешь. С того дня, как мы взялись за поручение дан-Энрикса, все идет шиворот-навыворот. Сначала нас надолго задержали во дворце Аттала. Потом мы еле-еле доплелись до Серой крепости — практически весь путь прошли при встречном ветре, хотя Датис говорит, что в это время года погода может меняться каждый день. Потом мы свернули с курса, потому что за нами погнались суда береговой охраны... По отдельности все это выглядит вполне естественно. Но если бы все шло, как надо, то мы были бы в Адели больше месяца назад. Хочешь сказать, что тебя это не смущает?.. А Аттал?! Меченый попросил его о помощи, он согласился поддержать нас против Олварга — и сразу же погиб! И что-то мне подсказывает, что у остальных, кто получил письма от Крикса, сейчас тоже не все гладко. Они там, в Адели, надо думать, недоумевают — где вся помощь? Почему никого нет?.. Но если так пойдет и дальше, никого не будет. У меня такое ощущение, как будто мы пытаемся грести против течения. Кто знает, может, это буря вообще не началась бы, не будь мы так близко от столицы. Недостаточно просто хотеть попасть в Адель — надо еще суметь туда прорваться. И я думаю... нет, я даже уверен в том, что времени у нас не так уж много.
Альбатрос вздохнул. В безветренный и ясный день слова Кэлринна Отта показались бы изрядным преувеличением, но сейчас, посреди этой липкой и холодной мглы, мрачные рассуждения "посланца высших сил" звучали до отвращения правдоподобно. Нойе боялся допустить, что Кэлринн прав, и эта буря как-то связана с их приближением к столице.
-Думаешь, это магия? — уточнил он. Отт с раздражением повёл плечом, как будто был уверен в том, что Альбатрос и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос.
-Ну да, — нетерпеливо сказал он.
— А если этой магии проще убить всех нас, чем допустить, чтобы мы достигли своей цели?.. — прямо спросил Альбатрос.
Серые глаза Кэлринна запальчиво сверкнули, но на этот раз Нойе не дал ему заговорить.
— Даже не вздумай открыть рот и заявить, что битва с Олваргом "важнее" этого, — предупредил он хмуро. — Это тебе не баллада. В песнях безрассудство и готовность умереть всегда вознаграждаются — но мы сейчас не в песне. И на этом корабле, помимо нас с тобой, моя жена и дочь. Уверен, Крикс бы меня понял, — припечатал Нойе, хотя в глубине души был совершенно не уверен в том, что это так. В конце концов, откуда дайни знать, что ощущает человек, когда у него есть жена или ребёнок?..
Отт поморщился, но Альбатрос почувствовал, что его аргумент подействовал на собеседника. Нойе подозревал, что Кэлринн успел привязаться к Айрис, которая постоянно липла к Эстри, словно банный лист.
— Я до сих пор не понимаю, как вам в голову взбрело тащить с собой девчонку, — отвернувшись, буркнул Отт. Но Нойе понимал, что Кэлринн возмущался просто для проформы, и поэтому покладисто сказал :
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
