Жертва

Володя Злобин

Рассказ основан на правилах вселенной 'Mass Effect', но не относится к истории капитана Шепарда. Особенности этой вселенной (ретрансляторы, Цитадель, нуль-элемент, эффект массы, запрещённость искина и т.п.) сведены (без нарушения логики и нелепостей 'Mass Effect') к обычной фантастике. Тем не менее, полностью рассказ раскрывается лишь при знании эсхатологии 'Mass Effect'. Её краткая суть — каждые 50,000 лет в галактику Млечный Путь приходит Враг, гигантские кальмаровидные синтетические машины, вот уже бесчисленное количество раз уничтожающие все развитые органические расы во имя известной только им одним цели. Этого рока не смог избегнуть никто. Данный рассказ всего лишь история одного давно завершившегося цикла. Сам рассказ не выходит за рамки вселенной 'Mass Effect' и является вторичным, но расы из этого рассказа когда-нибудь перейдут в самодостаточное фант-произведение.

Поначалу эвакуация на радиоактивную планету Виктум, вращающуюся вокруг жестокосердечной нейтронной звезды, была встречена с истерическим смехом. Галактика горела, и те, кто был побогаче, предпочитали прятать свои яхты в поясах астероидов или переселяться на хорошо укреплённые миры-сады. На Виктум свозили тех, кто не мог позволить себе смерть в более приятном месте: раненых, больных, старых и просто бедных. Это были народы, чьи войска и правительства уже были уничтожены в Войне, а также народы и без того занимавшие в галактике презренное место. На испорченный тёмный мир стекались миллионы беженцев со всех рукавов выживаемой машинами Спирали.

Случались бунты. Беженцы, набившиеся в трюма космических грузовиков, расправлялись с охраной, захватывали корабли и прокладывали курс подальше от чёрно-фиолетового Виктума, светящиеся разломы которого дышали радиацией. Увы, в стороне от проторенных трас беглецы находили смерть ещё более жуткую, чем мог предложить им Виктум. Тихоходные корабли брались на абордаж, и пленные с безжалостным равенством отправлялись на переработку. Зачастую не было даже побега – одержимые мятежники сознательно доставляли органику пожинающему её Врагу.

По мере того, как пришедшие из тёмного космоса машины вскрывали самую неприступную оборону, в том, что для эвакуации был выбран именно Виктум, проглянулась некоторая логика. Оглушённые новостью о том, что Враг выпарил целую океанскую планету, на дне которой миролюбивая и скрытная раса пытались пересидеть жатву, выжившие убеждали себя, что только на негостеприимном Виктуме их могло ждать спасение. Ещё работавшая сеть военной пропаганды заверяла – нейтронная звезда уникальна, её излучение губительно для Врага, а если не для него, то хотя бы для его искусственных глаз, они никогда не найдут испорченный радиоактивный мир. На совершенные линзы машин переносилось несовершенство органического глаза, для видимого диапазона которого нейтронная звезда излучала лишь абсолютную тьму. Виктум омывался жестокими электромагнитными потоками, мгновенно выжигавшими всё живое, и только рассеянные по планете хемотрофные бактерии, выжившие в глубоких расщелинах, опутали чёрный шар сеткой фиолетовых капилляров.

У Виктума имелась атмосфера, недостаточно толстая, чтобы полностью рассеивать излучение звезды, но и не такая тонкая, чтобы испепелить хемотрофы, добросовестно окисляющие неорганические вещества. Из-за чудовищного давления, органика, сумевшая выжить на Виктуме, впечаталась в приповерхностную кору, повторив изгибы ущелий и врезавшись в трещину каждого камня. Из космоса казалось, что у чёрной пустой планеты есть своя кровеносная система. По ней вязко тёк холодный фиолетовый сок.

Хемотрофы могли переваривать планету ещё бесчисленные миллионы лет: исследовательские зонды обнаружили в её недрах залежи кремния и невероятную концентрацию радиоактивных руд. Несмотря на бесхозность и очевидное минеральное богатство, Виктум так и остался забытым миром. Запасы минералов были признаны извлекаемыми, но цена добычи сделала её нерентабельной. Всё, что находилось вне Виктума, выжигала коллапсирующая звезда, а всё, что смогло пробиться сквозь атмосферу, губило излучение самой планеты. Горно-обогатительные комбинаты были бы испорчены радиацией или смяты давлением, их экранирование потребовало бы строительства множества реакторов, а значит – тысяч и тысяч переселенцев, которым бы понадобилась ещё более изощрённая защитная инфраструктура... слишком большая цена, чтобы уплатить её Виктуму.

Вот почему приказ об эвакуации всех выживших рас на Виктум поначалу был воспринят как безумие. Подозревали, что отдавший его галактический Совет находится под контролем машин, решивших упростить задачу по сбору и переработке органики. Треснувшие уже правительства окончательно раскололись: опальные полководцы, сепаратисты, народы господствующие и угнетённые, пираты и контрабандисты принялись сводить счёты друг с другом, не замечая, как Враг зачищает одну планетарную систему за другой.

Первые беженцы отправились на Виктум, когда стало понятно, что самые сильные и укреплённые миры погибнут первыми. Радикалы, наводнившие чрева кораблей, шипели, что такая масса живых просто не сможет разместиться на радиоактивной планете; излишек выкинут за барьеры, если те вообще есть; и даже простое пребывание на орбите сожжёт всё топливо, подпитывая защиту от излучения нейтронной звезды. Каково же было всеобщее удивление, когда по прибытию на Виктум беженцев встречал немногочисленный, но дисциплинированный персонал, провожавший новоприбывших под множество защитных куполов, где каждый мог найти немного воды и еды. Во избежание расовых конфликтов, беженцы каждого народа селились в специально предназначенные для них купола. Они были гигантских, но всё же не безграничных размеров, и вскоре пришлось возводить новые купола. Боевой флот, зависший у Виктума, смотрел, как на чёрной планете расцветают голубые цветы защитных сооружений.

За них нужно было благородить только одно живое существо – учёного Кайля Аве. Именно он склонил остатки Совета отдать распоряжение о всеобщей эвакуации на Виктум. Никто не знал, какие доводы привёл самый известный из живущих ныне авелериан, но приказ был отдан, а вскоре галактическое правительство, эвакуированное на какую-то тайную крепость, было собрано Врагом, что придало заведомо безумному приказу парадоксальную достоверность. Если уж пали самые укреплённые миры, то в эвакуации на одну из самых негостеприимных планет должен быть хоть какой-то смысл. И знал его только сам Кайль Аве.

Раса авелериан была собрана Врагом одной из первых. Отчуждённый и даже высокомерный углеродный вид сразу же увидел в синтетических машинах великую эволюционную возможность. Технологии Врага сильно превосходили технологии расы Кайля, и для сверхискусных авелериан это было воистину соприкосновение с неведомым. Машины несли расам галактикам смерть, но это была смерть не в равных отношениях противостояния, не философский конфликт, а что-то принципиально иное, не имевшее понятного органического обоснования. А раз это было так, с Врагом можно было установить контакт хотя бы на основании собственной ничтожности для него – даже объединив большую часть своих флотов, расы галактики так и не смогли подбить ни один из головоногих дредноутов вторжения. Органическая жизнь не угрожала Врагу даже гипотетически. Для войны не было причин. Просто из глубины космоса подул чёрный ветер, который вымел с галактики накопившийся сор. Предположили даже, что причина геноцида лежит в плоскости эстетики. Враг мог уничтожать цивилизации из-за отвращения к органической форме жизни как таковой. Но вскоре выяснилось, что машины широко используют достижения биологии как в строении своих кораблей, так и перерабатывая захваченное население в наземные синтетические войска. Кроме того, Враг искоренял не всю органику. Он не трогал малоразвитые расы, копошащиеся в вонючем первичном бульоне, который только предстояло воспеть вышедшим из него романтикам.

Избирательность Врага подтолкнула авелериан к контакту. Раздосадованный Кайль Аве предупреждал о бессмысленности переговоров, но ему поверили немногие. Контакт состоялся. Делегации лучших авелерианских учёных, посланных навстречу вторгшимся армадам, оказались уничтожены. Выжившие подверглись сбору, и первыми на родной мир авелериан высадились безмозглые кибернетизированные гибриды. Высокий сухощавый вид, красивый и независимый, превратился в игольчатых смертоносных тварей. Они охотились за органикой, стараясь проткнуть её: ещё живой организм выбрасывал море адреналина, прицепляясь к которому наниды охотника брали тело под свой контроль, через поры выводили всю воду и заражённый, видоизменившись, пополнял армию наступающих. Высокомерных авелериан и без того недолюбливали, но после того, как большая часть их народа пополнила наземную армию Врага, ускорив поражение других рас, их и вовсе стали ненавидеть.

Кайль Аве мог лишь в бешенстве сжимать четырёхпалые лапы. Учёный был одним из тех, кто знал о существовании Врага ещё до его прихода. Он неоднократно показывал археологические свидетельства, найденные им у двух древних исчезнувших цивилизаций. Они наследовали одна другую и обе сгинули, оставив лишь смутные образы неких щупальцевидных металлических монстров, пожирающих планету за планетой. Кайль установил, что синтетические машины приходят примерно раз в пятьдесят тысяч оборотов вокруг звезды его родной планеты; установил также и вероятный облик захватчиков. Вздёрнутые длинные брюшки с синими прожилками и оружейные жвала-щупальца не произвели должного впечатления. Открытие объявили выдумкой, всего лишь олицетворением извечного мифологического страха перед потемневшими небесами. Самые авторитетные авелериане привёли тысячу свидетельств из первобытной истории народов: пиявки, каракатицы, пауки, клещи, все те, у кого так много лап, глаз и лиц, издревле вызывали страх двуногих существ.

В отчаянии Кайль даже организовал экскурсию в катакомбный комплекс, найденный в глубинах безжизненного астероида. Под тяжестью оледеневших толщ Кайль обнаружил несколько громадных залов, испещрённых загадочными символами. Это можно было бы принять за примитивное творчество давно исчезнувшего народа, но на мёртвом камне, лишённом атмосферы, не нашлось и следа органики, там ничего не существовало миллионы и миллионы лет, тогда как знаки были сделаны не грубым долотом, а лазером.

Первое циклопическое панно соотносило излучение атома водорода с временными и измерительными шкалами. По этой же химико-числовой логике был сконструирован простейший язык, чьи символы увязывались с понятными образами: планетами, звёздами, молекулами, живым существом, оружием и Врагом. Послание рассказывало о нашествии гигантских синтетических машин, уничтожающих все развитые формы жизни и указывало на цикличность этого пришествия. Камень поведал о безуспешных попытках остановить вторжение, о его тактике и стратегии, о толпах одурманенных предателей, поклоняющихся машинам или верящих в то, что их можно подчинить. Но, сосредоточившись на Враге, петроглифы ничего не говорили о тех, кто послал весть из прошлого. Всего и нашлось, что краткое предупреждение: 'Кто бы ты ни был, не ищи тех, кто оставил это послание. Время, когда мы ещё были, приведёт тебя в ужас'.

Чиновники Совета, привезённые Кайлем на астероид, сочли увиденное мистификацией – если бы прошлые расы захотели рассказать о чём-то важном, они бы сделали это куда как технологичнее, нежели через допотопную порчу камня. Кайль возразил, что если машины столь могущественны, как о них свидетельствуют, то им не составляет труда обнаружить любую техническую сигнатуру. Они наверняка считывали самое незаметное излучение спящих компьютеров, убежищ и кораблей – ведь от предыдущей цивилизации, руины которой иногда встречались на обитаемых ныне планетах, не осталось даже названия. Поэтому самый надёжный способ рассказать об угрозе через тысячи и тысячи лет – оставить послание в духе каменного века. Астероиду не грозила смена геологических эпох или движение тектонических плит. Он мог нестись сквозь космос миллионы лет, за которые бы погас любой квантовый компьютер. 'Камень – вот единственный способ передать послание во времени', – резюмировал Кайль. Неприхотливое изящество замысла поразило его. Составители послания позаботились даже о том, чтобы на астероид обратили внимание: он содержал колоссальное количество золота, платины, никеля и редкоземельных металлов.

Среди авелериан Кайля сочли одержимым. Из-за общей хрупкости и одинокого образа жизни, авелериане были склонны к волевой созерцательной деятельности. Это была раса мыслителей, в особенности учёных, которые добыли свой статус в галактике не войнами, на которых авелериане традиционно были слабы, а знанием. Каждый авелерианец искал его, сосредотачиваясь на каком-то отдельном аспекте. Зачастую этот аспект поглощал его, или, того хуже, оказывался пустой тратой времени, но столь гордые существа, какими были авелериане, редко признавали свои ошибки. Тогда появлялись одержимые – парии народа авелериан – агрессивные, спятившие существа, потерявшие всякую возможность продвинуться в авелерианской иерархии и потому с маниакальным упорством отстаивающие идею, поглотившую их.

Кайль Аве был сочтён авелерианами величайшим одержимым своей эпохи. В галактике, напротив, ему сопутствовал успех. На основе его теорий было создано несколько виртуальных игр, где, в том числе, можно было воплотиться в шкуре Врага. Как показывала статистика, первыми в таком игровом режиме обычно уничтожали расу авелериан.

Всё изменилось, когда машины действительно вторглись в галактику. О Кайле вспомнили, но вновь не прислушивались – авелериане сочли, что любой, кто обладает мышлением, нуждается и в его объекте. Машины безусловно были разумны, подозревали даже повсеместно запрещённый искусственный интеллект, а значит у Врага было осознание своей отдельности, которое делает возможным цели, мотивацию и разговор. В конце концов, в ходе своей эволюции даже самые гордые авелериане вынуждены были спускаться с отрогов гор в долины, где вели смертельные споры из-за спаривания и идей.

Кроме того, авелериане быстро поняли бессмысленность военного сопротивления. Лучшие умы дали галактике два неполных года. Вся надежда на выживание была возложена на контакт. Кайль оставался одним из немногих, кто доказывал, что Враг не заинтересован в беседе; авелериане столкнулись с парадоксальностью, которую бесполезно понять. Его не послушали, и заснеженный мир авелериан, мир гор, узких зелёных долин, землетрясений и ослепительно-синего неба был уничтожен. Секретные лаборатории, спрятанные в основаниях скальных массивов, оказались залиты расплавленной породой. Остатки населения отправлены на корабли-сборщики и переработаны в биомассу. Не пожалели даже иноземных туристов, облюбовавших крутые авелерианские склоны. Машинам было всё равно. Им не были нужны чьи-то знания и мольбы. Они вообще не проронили ни слова.

С тех пор авторитет Кайля Аве стал непререкаем. От того, над кем потешалось научное сообщество, ждали спасения. К великому ужасу, учёный пропал. Его сочли погибшим, но через сотни испепелённых миров и десяток собранных рас, авелерианец неожиданно объявился с посланием ко всей уцелевшей органике. Кайль объявил, что группе авелерианских учёных удалось выжить и в память о своём погибшем народе каждый из них берёт сокращённую приставку к имени – Аве. Для всех, кто разбирался в психологии авелериан, это было удивительно – авелериане, самый разобщённый вид в Спирали, любили краткость и исключительность. Они бы в жизни не стали делить себя с другими. Затем Кайль объявил, что всё это время группа Аве не бездействовала, а собирала необходимые ресурсы для эвакуации выживших на Виктум. Там лежал ключ к победе над Врагом. Разодранная на части галактика поверила авелерианину. От него ждали прозрения, чертежей могущественного оружия, хотя бы просто надежды.

У Кайля Аве не было ничего из этого.


В главном штабе на Виктуме шло совещание высшего командного состава. Прежней управленческой структуры, в которую входили все развитые расы галактики, уже не существовало. Общий Совет был уничтожен, местные правительства подавлены. Кто-то ещё сражался с Врагом на дальних подступах, но выжившая элита собралась здесь, под чёрным светом умирающей нейтронной звезды.

Высокий худощавый Кайль Аве наклонившись, неспешно вышагивал по небольшому залу. Авелериан часто дразнили 'птицами', от которых они произошли. Тонкие полые кости, общая хрупкость острого поджарого тела, покрытого короткими рудиментарными перьями, пристальный хищный взгляд, твёрдая носовая пластина, узкие сведённые плечи и выступающие лопатки – один из последних авелериан до сих пор не утратил надменности, присущей его виду.

– Это не машины, – снова ответил Кайль, – это сплав техники и органики, синтетическая форма.... существования, управляющаяся набором программ, образующих личность.

– Личность!? Они подобным нам? – раздался обеспокоенный возглас. Слишком обеспокоенный для военного, который его задал.

– Они гораздо совершеннее, – ответил учёный, – если у органиков есть эмоции, то у Врага есть... контуры. Каждый Враг индивидуален, но он включён в порядок, который эта индивидуальность не может нарушить. Такую иерархию мог породить только искусственный интеллект. Вероятно, именно он заставляет Врага возвращаться в галактику каждые пятьдесят тысяч лет и уничтожать всю развитую органическую жизнь.

– Сколько уже было... возвращений?

– Как минимум два. Наших учителей и учителей наших учителей. Это всё, что можно сказать наверняка. По моим предположениям, циклов было больше.

– Сколько!? – воскликнуло сразу несколько голосов.

– Сотни, тысячи. Может быть, десятки тысяч.

Некоторые не смогли сдержать вскрика. Раздались ругательства, нервные смешки. Кайль Аве вгляделся в лица офицеров. Генералы, адмиралы, высшие иерархи, вожди и гегемоны... все они выглядели жалко. Смятённый вид командиров позабавил. Кайль, как и всякий авелерианец, любил оказаться прав.

– Как... как это возможно? – спросил кто-то.

– Не ищите ответов... Время, когда мы ещё были, приведёт вас в ужас, – тихо вспомнил Кайль.

– Что!? О ком это?

– Это слова наших предшественников, когда-то давно пытавшихся остановить Врага. Я рассказывал о них ещё до вторжения. Если быть точным – рассказывал каждому из вас. Вот странно... рассказывал я, а выслушивать всё равно приходилось мне.

Военным осталось только скрежетать зубами. Кайль не перестал наслаждался их бессилием даже тогда, когда один из офицеров уже гневно кричал:

– Надменная птица!!! Кичишься, пока твои сородичи разрывают наших солдат на поле боя!? Это авелериане виноваты в том, что мы проигрываем войну! Это вы бездарно слили все свои технологии и учёных, вместо того, чтобы поделиться ими с Советом! И вас, Кайль, это ничуть не изменило! Вместо того, чтобы помочь армии, вы по-прежнему кормите её загадками! Когда войну закончится, клянусь, я вырву из вашей надменной гузки все перья, вставлю их в кусок навоза и запушу им в остатки вашей родной планеты!

– О, вы неплохо знакомы с традиционными авелерианскими развлечениями, – иронично заметил Кайль.

Воцарилось молчание, нарушаемое гудением защитных полей. Их пришлось сделать настолько мощными, что раздражающее потрескивание ощущалось даже в командном штабе. Кайль равнодушно смотрел мимо гневных изображений, представляя далёкие вершины гор. Он успел различить отлоги, с которых сошёл снег и даже чьё-то движение, когда главнокомандующий вежливо заметил:

– Прошу простить нас, Кайль. Мы на взводе... сначала мы теряли товарищей, потом целые миры! Мы не сможем повести солдат в бой, если сами не будем верить в победу.

– Достаточно было поверить мне, – холодно ответил учёный. Разумеется, вера в него особо не волновала Кайля. Просто авелерианец редко может удержаться от повторной издёвки.

– Мы поверили вам! Поверили от безысходности! Но теперь хотим знать, чего нам всем ожидать. Надеюсь, вы понимаете, что вскоре сюда устремится основной флот Врага, который захочет разделаться с нами одним ударом. Это на публику мы вещаем о ненаходимости Виктума...

– Виктум и есть мой план, – ответил Кайль. Перья на склонённой голове угрожающе встопорщились. В отличие от издёвки, ни один из авелериан не любил повторять очевидное.

– Эвакуация на Виктум? И всё!?

– Да.

Поднялась страшная ругань. Напуганная вояки переходили с общепринятого языка на местные и покрывали авелериан самыми последними словами. Жёлтые глаза Кайля безразлично наблюдали на ссорящимися командирами. Он чувствовал их страх. Этот страх был опасен. Именно в такие моменты Враг брал под свой контроль живых.

– Как вы знаете, – отстранённо произнёс Кайль, – Враг владеет техникой внушения: он может управлять любым живым существом. Для этого необязательно быть трусом или малодушным. Достаточно самоуверенности. Вы знаете, что стало с моим миром. Авелериане были убеждены, что если понять природу Врага, то с ним можно договориться, ибо между нами нет противоречий. Точнее, мы не являемся противоречием для Врага. Основываясь на своих открытиях, я отговаривал от такого шага. Меня не послушали, и я долго винил себя в слабости собственных аргументов. Теперь я склонен считать, что попытка авелериан договориться с Врагом была вызвана не разумной причиной, а холодом принесённого космоса. Авелериане попали под влияние Врага и вступили с ним в самоубийственный монолог. Больше я такой ошибки не допущу.

– Какой ошибки? – не поняли собеседники.

– Доверять кому-то кроме самого себя, – равнодушно ответил Кайль, отключил связь и уже для себя добавил, – Война с машинами слишком серьёзное дело, чтобы доверить её военным.

Теперь можно было облегчёно согнуться. Никто не заметил, но для совещания Кайль принял самую распрямлённую позу, которую только могла позволить физиология авелерианина. Она всё равно выглядела скорбной и задумчивой, но теперь учёный ссутулился ещё больше, отчего на спине выперли лопатки, а голова хищно свесилась вниз.

– Я еле удержалась, чтобы не сказать этим грызунам, что они говорят с самым скромным авелерианином за всю историю.

К стоящему у окна учёному подошла та, которую на языках других народов можно было бы назвать спутницей или женой Кайля. Она прислонилась к нему и задумчиво спросила:

– Но ты всё ещё доверяешь своей Единственной?

– Иное невозможно, – сухо ответил Кайль.

– Да? А то я уже подумывала объявить тебе кровную месть, – пошутила спутница, – жаль, что у авелериан она не распространяется дальше одной особи. Сколь многое упущено!

Авелерианка, почти такая же высокая, как и Кайль, взъерошила ему перья. Прикосновение трёх грубых коготков заставили учёного вздрогнуть. Четвёртый противостоящий коготь оставил за собой линию выпушенного белого пушка. Кайль Аве не выдержал и издал довольное урчание.

– Я выбрала тебя Единственным, потому что ты всегда был уверен в своей правоте. Даже тогда, когда тебя считали одержимым, я одна не смеялась над тобой. Да... я помню. Это был страшный день. Самый страшный день в моей жизни.

– Какой? – уняв мурашки, спросил Кайль, – Вторжение?

– Нет, ещё до него. День, когда я вдруг поняла, что ты во всём прав.

Кайль бросил вопросительный взгляд, и вскрикнул, когда коготки выдрали ему пух.

– Это был день, когда я выбрала тебя Единственным!

Кайль Аве остановил гладящую его руку. Жёлтые глаза, не мигая, рассматривали копошащийся лагерь. Острейшее зрение, доставшееся от предков, высматривающих добычу в скалах родного мира, различало мельчайшие детали. Лица, жвала, глаза, очереди, испуг, палатки, мелкая торговля, свары, дымок над кухней, как всегда беззаботные дети – всему этому предстояло исчезнуть.

– Я смогу остановить Врага, – произнёс Кайль, – Только это мало кому понравится.

– О да, – засмеялась Единственная, – я ещё не встречала здесь никого, кто был бы доволен этой планетой.

– Я доволен, – с тихим клёкотом ответил Кайль Аве.


Беженец Чак'ши с удивлением рассматривал центральную колонну энергетического купола. Устройство, создающее спасительное излучение, изображало божество с его родной планеты. Чак'ши знал, что изначально, ещё в архаических верованиях декхан, оно даровало тень так необходимую их засушливому миру. Но кто мог изваять его здесь, на Виктуме, да ещё с такой точностью?

Бог имел черты самих декхан, считавшихся одной из самых нелицеприятных рас в галактике. Невысокое, на коротких, но сильных задних конечностях с отросшими ногтями, закованное в прочный хитиновый доспех, божество возвышалось на постаменте, чуть запрокинув приплюснутую вытянутую голову. Она была безволоса и покрыта уродливыми короткими наростами. Вместо ушей – спрятавшиеся в костяных раковинах перепонки. Обычно зажмуренные глаза были широко распахнуты. Открытые глаза Бога связывались как с двойной звездой, восходящей над планетой декхан и безжалостно выжигающей всякую растительность, так и с благостью небесного обитания – там, где жило божество, не нужно было щуриться от вездесущего ветра с песком. Если переводить на языки других рас, его так и называли – Бог с распахнутыми глазами. Каждый декхан верил, что после смерти Бог дарует умершему чистое незамутнённое зрение, дабы он мог вечно наблюдать красоты звёздного неба. После смерти глаза декхана затягивались быстро затвердевающими плёночками, и долгое время умершему ритуально срезали два его защитных века. По легенде, отрезанные веки шли божеству на плащ. Бог укрывал им двойную звезду, давая засушливой планете остыть. Вскоре плащ начинал тлеть, Бог сдёргивал накидку, дул на неё, и декханскую ночь рассеивал неумолимый утренний ветер, возносящий на небо двойную звезду. Когда-то каждый умерший считал личным долгом отдать божеству свои веки. Теперь, когда планета декхан оказалась поглощена Врагом, увидеть здесь, на Виктуме, заботливо возведённую статую почти уничтоженного народа было просто оскорбительно. Ни Совет, ни другие расы не прислали декханам на помощь ни одного корабля. Никто не хотел умирать за солончак. Никто, кроме самих декхан.

С глаз Чак'ши медленно убрались две белые плёночки. Глаза, утопленные в огрубевших костяных впадинах, осторожно выбрались наружу. Декхане умели не только защищать зрение от режущего песка, но и прятать глаза в углублениях черепа. Матово-чёрные, практически без зрачка, они хорошо видели только в темноте. Народ декхан выполз на поверхность из нор, веками возделывал скудную почву, борясь с наступлением пустынь, и только когда вышел в космос, смог получить от своего Бога то, что тот обещал – смотреть на Вселенную широко открытыми глазами.

Статуя словно была запоздалым признанием декханских заслуг, скромной платой за то, что миллионы сородичей Чак'Ши остались умирать на засушливом куске камня, защищая который, они продержались дольше, чем любой из известных народов галактики. Именно декхане выиграли время для эвакуации остальных рас на Виктум. Именно они убили больше всего Врагов. И именно на декханах сэкономили больше всего. Раса, которую шовинисты всех мастей использовали как обоснование необходимости геноцида, всё-таки выжила и получила за это 'достойную' награду – статую Бога, готовящегося накинуть плащ на звезду.

Из-за хитинового покрова одежда декханам не требовалась. Бог пришёл к ним ещё из тех времён, когда раса не обзавелась хитиновой оболочкой. Декхане обладали внутренним и внешним скелетом, не имея при этом какого-либо сходства с насекомыми. Хитином декхане обросли из-за долгого пребывания под землёй, став носителем толком неизученного грибка. Его микроспоры, попадая в верхний слой подкожного жира, начинали расщеплять его и тем самым размножаться, постепенно покрывая тело носителя лёгкой, но прочной хитиновой оболочкой. Экзоскелет рос вслед за телом, оставляя нетронутым только голову из-за банального отсутствия жировых отложений. Тело не отторгало грибок, хотя то, что симбиот прижился на нём относительно недавно, указывало, что прежние случки были не такими удачными, и им наверняка помогла какая-то мутация. Из-за союза с грибами, подземники смогли закрепиться на поверхности. Экзоскелет отлично защищал тело от кварцевой сечки, и это стало началом медленной экспансией декхан. Чак'Ши был в её последней волне, только-только вышедшей в космос. Израненный декхан никогда прежде не покидал свою планету. Он был воином и встретил Врага среди родных песков, сражался с ним, был побеждён и отправлен на Виктум.

Хотя до заражённой планеты добралась крохотная часть и без того малочисленного народа, купол был переполнен. Воздух, еда, пища, всего этого было немного, но в родном мире их было ещё меньше, и вряд ли какой народ в галактике мог так быстро обустроиться на Виктуме. Декхане были способны вытерпеть не только местную радиацию, но и давление. От него защитил бы хитиновый панцирь. Пугало не это. Вокруг было что-то не так. Под куполом пахло обманом, ещё одной ложной надеждой. Чак'ши чувствовал это. Беженец помнил, как часть иерархов предлагала бросить города и уйти под землю, закопаться ниже священных кладбищ предков, туда, в Первые Норы, откуда однажды выполз их народ. Многие последовали этому примеру, и когда челнок уносил раненого Чак'ши с планеты, песок уже рыхлили видоизменённые машинами сородичи. Грибки отказывались произрастать на заражённых телах, и отваливающийся хитин обнажал мерзкие извивающиеся наросты-буравчики. Они крошили даже крепкий камень, и у Чак'Ши не было сомнений, что пришельцы докопаются до тайных святилищ его народа, и последний ожесточённый бой обязательно случится в полной темноте у подножия статуи Бога с распахнутыми глазами. И будет клёкот, будет лязг жвал. Последний декхан падёт, укрытый плащом, сшитым из век его предков.

А кто укроет сбежавших на Виктум? Этот точно переданный истукан? Он был куда изящнее грубоватого искусства декхан, и тот, кто добился такого сходства, невольно становился вором – развитые расы брезговали спускаться в подземные города декхан, а те, привыкшие защищать территории с пищей и водой, никогда не жаловали гостей. Столь поразительному сходству просто неоткуда было взяться, статую возвели по картинке, подглядывая, и сделали её лучше, чем оригинал, лишив изваяние мрачной подземной силы. Молчаливый Бог возвышался над декханом, и Чак'Ши знал, что его плащ лишь искусно обработанный камень.

Это разочаровывало.

Чак'ши ожидал встретить на Виктуме армию, готовую драться до конца, хотя бы фанатиков, решивших подороже продать свою жизнь, что-нибудь ревущее, извергающееся и совершенно безнадёжное, а получил растерянных собратьев, снующих у подножия украденного чужаками Бога. Тот, кто приказал воздвигнуть его, хотел дать народам надежду, которую можно было искать только у забытых алтарей, но в душе Чак'ши поднялась волна бессильного гнева. Мало того, что декхан бросили умирать, так их ещё и обокрали. Этот Бог не должен был быть здесь. Его место там, в обвалившейся тишине Первых Нор.

Следующие дни Чак'ши провел в тягостном бездействии. Он безразлично поглощал пищу, оживляясь только с новой партией беженцев, среди которых надеялся услышать вести о доме. Не находя таковых, Чак'ши брёл допрашивать лагерный персонал из авелериан, который отвечал вежливо, но неизменно: Виктум рад всем; эвакуацию организовал гениальный Кайль Аве; из-за излучения Враг не придёт сюда; пищи и воздуха достаточно для новых беженцев. Чак'ши слушал зазубренные ответы, тяжело выдыхал и тогда костяные наросты на голове издавали тихий разочарованный свист. Выросты и шипы были разными: изогнутыми, полыми, криво натыканными по всему лицу. Они заменяли предкам их первые орудия, помогая расширять жилища и перетирать съедобные корни. Со временем наросты пригодилось и на поверхности, спася немало декханских жизней.

Когда ветер, поднявший тучу секущей пыли, заставал путников врасплох, они могли найти друг друга только по свисту естественных наростов на голове. Ни один дехнан никогда не спутал бы этот гулкий низкочастотный звук. Чак'ши и теперь слышал его: при резких движениях и высоких словах, его сородичи тихо свистели, будто ветер подвывал у входа в нору. Вокруг гудел лагерь, гудели мерцающие купола, ворота, защищающие переходы между ними, гудело оружие охраны, гудело огромное табло с успокаивающими вестями от Кайля Аве и даже там, за защитными барьерами, гудела абсолютная непроглядная тьма. Частота, понятная только декханам, музыка их песчаного дома, голос каждого немого, юношеское бахвальство того, у кого свистит громче, единственный и неповторимый в галактике звук, под который матери пели свои колыбельные, вот всё, что осталось от крохотного народа декхан. Свист и был этим народом, словно из целой расы вытянули сердечную жилу, которая, оставшись совсем одна, теперь стонала, словно хотела что-то сказать.

Плёнки, почти зажмурившие глаза, спрятались в глазные мешочки. Заскрипели хитиновые пластины. До Чак'Ши вдруг дошла страшная и откровенная правда.

Никто не собирался никого спасать. Для удобства их просто свезли на бойню.


Каждый день Кайль Аве решал кучу совершенно несущественных дел. Беженцы задавали глупые вопросы, дрались, спаривались, тянули контрабанду, устраивали перестрелки и делёж скудных ресурсов, в общем, делали всё возможное для того, чтобы затруднить своё спасение. Кайль готовил Виктум к приёму беглецов больше года, но запасов всё равно не хватало, а беженцев на планете скопилось уже десятки миллионов. Кайль знал, что запасы кислорода, азота, аммиака, прочих атмосферных газов, еды и воды, завозной почвы, растений и бактерий ещё имеются, но кое-чего всё равно было мало. Не хватало беженцев. Беглецов должно было быть больше. Намного больше. Без них могло ничего не получиться.

Вот почему Кайль слал директиву за директивой, требуя поскорее разгружать пассажирские корабли. Гражданские капитаны выполняли требования неохотно, не понимая, зачем скапливаться на такой жуткой планете. Пришлось задействовать угрозы военного флота, который в ответ вновь потребовал информационного паритета. К тому же Враг, собрав огромные силы, двинулся к Виктуму. Адмиралы беспокоились, что машины разгадали замысел авелерианина и теперь хотели покончить со всей органикой разом. Оставшиеся корабли продержались бы всего несколько минут боя, и самые малодушные направляли свои посудины прочь, надеясь затеряться в космосе. Бегство флота вызвало панику у беженцев, и авелерианам, распределённым под каждый купол, было всё труднее их успокаивать.

По правде говоря, своим высокомерным поведением часть авелериан как раз и провоцировала бунты. В иные времена решение назначить авелерианина управлять другими народами, было бы признано самым абсурдным и скоротечным решением в галактике, но Кайль просто не хотел сосредотачивать всю группу Аве воедино. Она неизбежно бы раскололась, и начался бы типичный для авелерианских научных проектов шантаж, когда каждый, кому доверили закручивать болт, стремился стать генеральным конструктором. Назначения под купол были своего рода откупом, и народы, которые вошли в него, были от этого не в восторге.

К тому же провалился план Кайля о канализации недовольства. Религиозные символы, с дотошной точностью возведённые авелерианской версией ограниченного виртуального интеллекта, вызвали совершенно противоположный эффект. Под куполами мгновенно размножились эсхатологические секты, вешавшие об искуплении и Великом Конце. Уже начинались первые гонения на изгоев, объявленных виновными во вторжении Врага. Появились мессии, собиравшие толпы отчаявшихся верующих. Строились полузабытые храмы. С той же световой скоростью, с которой религия была изгнана из жизни после выхода в космос, она вдруг вернулась в неё, когда космос решил войти в мир живых.

Кайль Аве признавал, что допустил оплошность. Учёный самоуверенно полагал, что в час, когда был разъят сам ход вещей, народы найдут успокоение только в том, что бесконечно выше их понимания. Слепая надежда уравновесила бы скорое уничтожение Врагом всех известных цивилизаций. Тем более на Виктуме почти не было работы, и миллионы испуганных существ изнывали от причуд собственной биологии. Скученность беженцев требовалось куда-то направить, вывести накопившийся ток в иррациональное поклонение. Учёный видел лишь два варианта: заставить копать планетарную канаву или позволить массам обратиться к богам. И так как в религиозный мишуре просматривался хоть какой-то смысл, именно она была призвана дать Кайлю несколько лишних спокойных дней.

Сами авелериане избавились от божеств ещё на ранней стадии своей истории. Они попрощались с богами, как только поняли, что землетрясения вызывает движение тектонических плит, а грозы – массы воздуха и воды. Каменные алтари, сооружаемые в горных пещерах, оказались заброшены. Циклические божества, умирающие и возрождающиеся вместе с природой, так и не родились. Горы были горами – заснеженными охотничьими угодьями, где дольше всех продержалось божественное олицетворение охоты. Но ушло и оно. Когда ты можешь забраться на скалистый уступ, увидеть в далёкой расщелине едва заметное движение, спланировать, распушив перья и вонзить копьё (а лучше когти) в спину не успевшему испугаться зверю – боги попросту не нужны.

Авелериане без труда обеспечивали себя пищей, легко переносили холод и не воспринимали всерьёз неповоротливых хищников, от которых всегда можно было спрыгнуть вниз, расправив самодельные крылья. Когда-то авелериане имели настоящие крылья, но от них остались лишь торчащие из лопаток обрубки. Тоска о полёте какое-то время ещё питала представления, что однажды авелериане поднимутся выше гор и даже дала жизнь нелепому для горцев культу грехопадения. Он вспыхивал у той или иной пары, и она, отрекаясь от одинокого образа жизни, селилась в долинах. Их поведение казалось остальным авелерианам чем-то ненормальным, настоящим отшельничеством. Крохотные общины низовиков подвергались разорению, но именно они медленно двигали расу авелериан вперёд: занимались ремёслами и наукой, вели торговлю, и однажды долины всё-таки стали местом общего сбора. Там авелериане дрались, спорили, искали себе пару и вновь уходили в горы.

Независимость, отстранённость, красоты заснеженных вершин, где острейшее зрение позволяло рассмотреть нежный горный цветок и каплю крови, достаточно рано сложились у авелериан в идею созерцательного отсутствия. Божественное, то, что не принадлежит этому миру, но незримо присутствует в нём, стало для авелериан не чем-то постоянным, присущим камню и ящерке, а взглядом смотрящего, самим умением видеть. Пережидая пургу в складках древнего камня, или слушая то, как ползёт куда-то неугомонная скальная порода, авелериане видели в этом не силу природы, а силу смотрящего. Божественное рождалось в умении созерцать, и если было нечто, создавшее этот мир, авелериане знали – это было сделано для того, чтобы видеть, как в небе разлетаются звёзды.

Кайлю Аве пришлось вспомнить своё прошлое, ибо недавно, при инспекции нового горнорудного комплекса, добывающего и обрабатывающего кремний, к нему пристал какой-то декхан. В чёрных непроницаемых глазах, вылезших из раздвинутых складок, чувствовался зарождающийся фанатизм. Из дехнан получались лучшие шахтёры в галактике, что на самом деле было эвфемизмом тяжелейшего труда в забое. Многопалые конечности с острыми загнутыми ногтями легко разрывали даже самые твёрдые пласты, а кривые наросты на голове могли расточить любой ход. Декхане привыкли экономить воздух, водой их снабжала жировая прослойка, которой требовались лишь дешёвые углеводы, но, самое главное, сердца декхан до сих пор питали слабость к стеклянным бусам. Кроме того, хитиновый панцирь мог защитить от обвалов, из-под которых декхане, как правило, выкапывались сами. Вот почему на шахты, где они трудились, не завозили спасательного оборудования. Считалось, что если произошло обрушение, из-под которого не смог выкопаться даже декхан, искать выживших нет смысла. Впрочем, всё было ещё проще – полуграмотных декхан нанимала на работу какая-нибудь корпорация, которая затем обращала их в рабов. Это не очень волновало Совет, так как способности новооткрытой расы смогли существенно оживить галактическую экономику.

На Виктуме было немного работы, но для декхан её хватало. Кайль Аве планировал набрать из них шахтёров, которые бы добыли так необходимый ему кремний. На удивление авелериан, декхане, известные своей покладистостью, спускаться под землю не спешили. Особенно выделялся один, по виду вожак. По сколотой и пробитой хитиновой броне Кайль Аве понял, что перед ним воин и, судя по его отчаявшемуся виду, это был воин, лишившийся поля сражения.

– Наш Бог, авелерианин, смотрит на тебя широко открытыми глазами, – сказал Чак'ши, – а как смотрит твой?

Кайль Аве сузил золотистые глаза. Рядом угрожающе перестукивались хитином другие декхане. Их раса, зародившаяся на негостеприимной планете, выживала общими территориальными кланами, и божества у них были такие же общие. Декхане просто бы не поняли то, что мог сказать Кайль. Действительно... что он мог сказать, если от него сейчас, как на древних авелерианских состязаниях, потребовали бы выразить суть его воззрений? Там, на родной планете, Кайль молча бы оставил в снегу четырёхпалый след, но каменистая почва Виктума посмеялась бы над такой метафорой. Не поняли бы и декхане.

– Ты слышишь наши слова, авелерианец? – приблизившись, спросил Чак'ши, – Прислушайся и ты поймёшь, что мы разгадали тебя.

Кайль презрительно скривился. Декхане были для него дикарями, но сейчас эти дикари должны были спуститься в штольни и добыть для переработки как можно больше кремния. Учёный не хотел вступать в запутанный спор, тем более декхане как всегда говорили вопросами и намёками. Вербальные навыки землекопов были примитивны, у них наличествовало слабое зрение и никудышный слух, и между собой декхане предпочитали общаться без слов. Изъясняющийся на общепринятом языке декхан выглядел чужеродно и неестественно, словно заговоривший камень. Впрочем, этот Чак'Ши выглядел иначе. Он словно был личностью, причём личностью большей, чем сам Кайль. Его вопросы были туманны, в них сквозило превосходство, и то, что над представителем самой умной расы в галактике насмехался грызун из солончаков, негодная уродливая тварь, единственное достижение которой – ассимиляция вонючего грибка, на мгновение заставило Кайля Аве забыть о своём плане.

– Для загадок у меня мало времени, – процедил учёный, – скажите чётко, что вам нужно.

Чак'ши что-то ответил на своём пищащем наречии. Декхане одобрительно закачались, сталкиваясь друг с другом, и воздух наполнился звуком трескающейся скорлупы. Шахтёры были взбудоражены. Костяные впадины заполнились вылезшими глазами. Из-под ногтей высунулись мерзкие белёсые корешки. Кайль Аве вгляделся в глаза декхан и увидел своё отражение – ссутулившееся, высокомерное, смотрящее исподлобья. Через мгновение учёный усмехнулся. На Виктуме произошла встреча двух париев галактики: низших и высших, вершины и основания. Один встретился с другим и захотел ему что-то сказать. Интересно, что именно...? Янтарные зрачки Кайля дрогнули и расширились. Вдруг декхане догадались? Ведь чем примитивнее существо, тем точнее оно чует смерть. Неужто декхане поняли? Нет, такого не может быть! Не знает никто. Даже Единственная.

– Нам ничего не нужно от тебя, авелерианец, – казалось, Чак'Ши усмехнулся, – но мы будем следить за тобой. Ты не нанесёшь нам вреда.

Делегация декхан удалилась. Кайль Аве понимал, что на Виктуме вызрел бунт. Он не боялся его, так как все купола были изолированы друг от друга переходами, куда нельзя было попасть без разрешения группы Аве. Гораздо опаснее выглядели манёвры военного флота, мнение которого нельзя было игнорировать.

– Мы доверились вашей авантюре лишь потому, что вы единственный, кто предсказал появление Врага.

– А также потому, что Совет отдал соответствующее распоряжение, – заметил Кайль.

– Да... но Совета больше нет, – ответил один из офицеров.

Кайль Аве снова чувствовал страх. Мундиры боялись не врага, а неизвестности. Им был нужен приказ, согласно которому они могли бы доблестно умереть. Военные давно сделали для Кайля всё, что могли и, в принципе, только докучали ему. Лучшее, что они могли сделать – бросить бесполезные корабли и высадиться на планету. Все разумные существа были нужны Кайлю здесь, на Виктуме. Учёный опять объяснил это, но военные не хотели покидать корабли. В них они чувствовали себя в безопасности. Умереть в бою им казалось предпочтительнее, нежели быть заживо переработанным в биомассу.

– В этой войне у флота больше нет задач. Вы уже выполнили свою часть плана, – вновь объяснил Кайль, – и добыли для меня часть Врага.

В большой экранированной камере плавал оторванный металлический хоботок. По огромной щупальцевидной конечности пробегали затухающие синие огоньки. Все флоты галактики так и не смогли уничтожить ни одного дредноута вторжения, и только сконцентрировав в одном из сражений всю свою мощь, союзники откололи от машины значительный фрагмент, который был немедленно доставлен Кайлю Аве.

Совещание закончилось, но учёный знал, что главный разговор ещё впереди. Он склонился над приборами, незаметно изогнув шею. Раньше это помогало выслеживать добычу и замечать подкрадывающихся хищников. Теперь Кайль Аве наблюдал за своей Единственной. Как такового брака у авелериан не существовало. Его узам было нечего сковывать: санкционирующие совокупления божества были изжиты, а самка, даже потеряв самца, могла не только самостоятельно прокормиться, но и из-за незначительной разницы в весе защитить себя. Вместо брака авелериане выбирали Единственных. На охоте, в горном столкновении или, что чаще, спустившись в долины, где низинники уже накрыли столы, самцы и самки находили того, с кем были готовы оставить потомство.

Единственная Кайля Аве тоже была учёным. Она изучала наследие необыкновенно развитой и вдруг сгинувшей цивилизации и не видела ни одной причины, по которой бы та могла исчезнуть, пока однажды не услышала выступление Кайля в одной из долин. Он самозабвенно вещал о существовании Врага, циклах его прихода, доказывал синтетическую природу машин и власть невидимого искусственного интеллекта, решившего уничтожить органику. Кайль проиграл спор с разгромным счётом, и по старой доброй традиции в него полетели куски засохшего кала и обглоданные кости. Забрызганный говном и мозговым соком, униженный Кайль разозлёно побрёл прочь, в горы, и вот тогда для авелериан случилось воистину невиданное – проигравшего и оплёванного самца выбрали своим Единственным. Если бы не это событие, шокировавшее авелериан ничуть не меньше, чем приход Врага, Кайль, вероятно, свихнулся бы, став тем одержимым, что обычно срывались в пропасть и разбивались о камни, либо разрывались на части более здравомыслящими сородичами.

Единственные не были каким-то структурированным авелерианским институтом. Из-за физической соразмерности в этом союзе не было главных. Каждый мог вдруг уйти и каждый мог быть остановлен разъярённой половинкой. Самка, впрочем, чаще становилась подчинённой, зависимой от самца хотя бы на время беременности и защиты стоянки. Рождался обычно один, редко два детёныша, рано уходивших от матери. О столь скором расставании никто не скорбел. Для Единственных был важен лишь союз друг с другом. В нём раскрывались все желания, мечты, устремления пары, и утаить что-то от другого означало бросить его. То, что Кайль так ничего и не рассказал Единственной, по меркам авелериан было чудовищным оскорблением. В обычное время это означало бы немедленный разрыв, а то и драку со смертельным исходом, но Кайль неоднократно объяснял Единственной причину своей уклончивости.

Враг мог контролировать живых. Рисковать было нельзя.

Учёный подошёл к защитной капсуле, где парило разорванное щупальце машины. Кайль знал, что через обладание столь совершенными технологиями Враг одурманивал тех, кто хотел постичь его тайны. Кайлю не были интересны ни материалы, используемые для создания машин, ни хитроумные технические решения, ни даже их возраст. Его интересовали субъект-объектные связи, то, как Враг передавал информацию внутри дредноута-индивида и между подчинёнными кораблями помельче – эсминцами, истребителями, кораблями-сборщиками, простой пехотой. Выяснилось удивительное – машины являлись не простой суммой кода, а нечто большим, жутким гештальтом, который завершало что-то невыразимое, таящееся во тьме. Громадные корабли были личностями, но не полученными в результате дополняющих друг друга цельных программ, а мозаикой, смысл которой раскрывался только по завершению сборки.

План Кайля Аве заключался в том, чтобы добавить в эту мозаику такой кусочек, который бы рассыпал её.

Учёный смог расшифровать часть кода Врага и даже составить на нём простейшие алгоритмы. Оставалось внедрить их в сам носитель, и Кайль даже знал, как это сделать, но просто не смел поделиться открытием с Единственной.

В своём роде, Единственные авелериан тоже строились по архитектуре Врага – это был союз больший, нежели простая сумма их частей. Другие расы считали авелериан крайними индивидуалистами, но это было ошибочное мнение – авелериане существовали парами. В парах же были открыты все авелерианские достижения – порох, стекло, электричество и даже позже, когда для покорения космоса или расщепления атома понадобился труд тысяч и тысяч учёных, переселившихся в долины, их структурной ячейкой всё равно осталась пара. Это сильно затормозило прогресс авелериан, которые не могли концентрировать ресурсы на достижении нужной цели. В своё время это чуть не привело к порабощению их планеты коллективистскими расами. По счастью, главенствующие цивилизации быстро распознали в авелерианах колоссальный умственный потенциал и установили над ними протекторат – лучшие кадры для обучения в обмен на военную защиту. Пары авелериан, раньше уходившие в горы, разлетелись по всей галактике. И если для других рас это была бы трагедия, авелериане как всегда увидели в ней красоту.

– Помнишь, как мы впервые ушли в горы? – отвлёкшись от работы, спросила Единственная.

– Да, – кивнул Кайль.

– Ты был оплёван, один философ залепил куском навоза тебе прямо в глаз.

– В нос.

– Когда я приблизилась, ты чуть не бросился на меня. Я даже подумала, что придётся тебя убить.

– Типичная для авелериан мысль, – отозвался Кайль.

Единственная вдруг замолчала, а затем тихо предложила:

– Хочешь, мы уйдём снова?

– Куда? – удивился Кайль.

– Отыщем корабль, скроемся на неизвестной планете. Уйдём в горы. Нас никто не найдёт. Не будет же Враг искать каждого.

– Ему некуда торопиться.

– Тогда мы хотя бы умрём в горах.

Кайль Аве удивлённо посмотрел на Единственную. Перья на её шее и грудке были белыми. 'Самки остаются самками', – подумалось Кайлю, – 'они до сих пор имеют белый окрас, тогда как самцы тёмный. Самкам нужно было прятаться среди снегов, скрывая гнездо, а самцам скрываться там, где снег стаял, и поджидать тех, для кого пища – открывшаяся трава... К чему это я? Ах да... неужто исчезнет даже такая малость? Цвет перьев, форма костей – это ведь так важно. И почему я всё время размышляю в третьем лице? Потому что всё уже прошло?'.

– Ты слышишь меня? – повторила Единственная, – Давай уйдём.

– Ты не веришь мне? – вопросом на вопрос ответил Кайль, – Не веришь, что я могу победить Врага?

– Не то чтобы... – Единственная бросила на Кайля пронзительный зелёный взгляд, – Ты закрыт даже для меня. Это оскорбительно. Порой я даже думаю...

– ... что?

– Что ты одурманен Врагом, – мягко закончила Единственная.

– Это не так, – покачал головой Кайль, – просто в последнее время я часто думаю об истории авелериан. О ходе их развития. До сих пор толком не ясно, что заставило их пройти путь от строительства гнезда до космического корабля. Что могло вывести на путь эволюции? Моторика пальцев? – Кайль взглянул на неуклюжую четырёхпалую руку с противостоящим когтем, – Наши когти были созданы впиваться в загривок. Злаки? Мы их почти не едим, а тем более не выращиваем. Использование орудий труда? Зачем, когда моё тело предназначено для охоты? Почему предки не удовлетворились тем, кто они есть? Что вдохновило их?

– Красота, – уверенно ответила Единственная, – их вдохновила красота.

– Опять эта мистика, – отмахнулся Кайль, – вряд ли тот, кто засовывает клюв в нору грызуна, задумывается о том, хорошо ли он выглядит.

– Тогда почему ты признал меня своей Единственной? – раздался кокетливый вопрос.

– Никто другой не захотел бы спариваться со мной.

Единственная одобрительно рассмеялась. Честность авелериан доставляла удовольствие только им самим.


Вести о скором прибытии машин на Виктум просочились под защитные купола. Все догадывались об этом и раньше, но нелепость эвакуации на радиоактивную пустошь снимала сомнения, а разумные аргументы тонули в обречённом религиозном экстазе. Теперь же, когда с орбиты разбегался боевой флот, даже фанатики поняли – спасения больше нет.

Вооружённые авелериане и их сторонники ещё кое-как поддерживали порядок, но их было слишком мало, и толпы, в безумной попытке выжить, бросались то на штурм складов с продовольствием, то пробовали прорвать защитный барьер и оказаться во внешней тьме. Из-за излучения нейтронной звезды Виктум был чёрен, и только хемотрофы, не замечая агонии сложной органики, тускло мерцали фиолетовыми разводами. На дне расщелин они плели ветвистый узор, затекали в каверны и пещеры, продолжая свою маленькую битву с вечной холодной тьмой.

Чак'Ши оценивал собранный им отряд декхан. Угрюмые, с отсутствующими конечностями и пробитыми панцирями, они знали, что такое война. Чтобы не забыть о ранениях, заращённых хитином, декхане украшали памятные места безделушками, подкрашивали их или вставляли туда то, что ранило их. Декханского ветерана всегда можно было узнать по густому перезвону пуль и осколков. Лазерное и другое бестельное оружие до сих пор считалось среди них чем-то невероятно презренным. Но даже старой гвардии не хватало, чтобы взять штурмом укрепившихся в командном пункте авелериан. Требовалось больше сородичей, и Чак'Ши ходил от блока к блоку, убеждая, грозя и предсказывая.

Тем, кто ещё верил авелерианам, Чак'Ши напоминал, что никто не захотел спасать планету декхан даже когда те просили о помощи. Тем, кто отчаялся и думал только о себе, Чак'Ши указывал на сплочённость их вида, призывая колеблющихся воссоединиться с выходцами из родных городов. Но дольше всех Чак'Ши говорил с теми, кто боялся.

Лидер восстания с гордостью указывал, что только их народ смог нанести Врагу хоть какой-то урон. Для этого декханам даже не понадобились могущественные технологии. Достаточно было выманить медленно вышагивающие дредноуты Врага к священным солончакам. Там когда-то расстилались болота, от которых осталась одна лишь соль. Когда декхане ещё жили под землёй, просачивающаяся туда влага создала в пещерах величественные сталагмиты. Огромные, острые, твёрдые и отливающие металлом, они стали первыми святилищами декхан, единственным лесом на планете. Естественное обожествление влаги слилось с немногочисленными красотами, доступными декханам в их подземном царстве – высокими, почти подпирающими своды наростами. Первые декхане приносили там жертвы, и минералы были скреплены кровью многих поколений. Теперь они должны были принять новую.

Все святилища было решено принести в жертву. Декхане подкапывали солончаки, отступающий наземный отряд заманивал туда высадившийся дредноут, и неуязвимая махина, механически визжа, проваливалась вниз, прямо на древние алтари дехкан. Сталагмиты падали, крошились, но кинетические щиты Врага тоже не выдерживали, и дредноут насаживался на острые пики, одна из которых обязательно доставала до его ядра. Дальше в дело вступала пехота, бравшая штурмом обездвиженного Врага и закладывающая бомбы в прорехи его брони.

Декхане молча слушали нового вожака. Привыкшие не доверять друг другу, поделённые на территориальные группировки, они сидели или стояли, уперев конечности в каменистую почву Виктума. По меркам других рас, зрение и слух декхан почти отсутствовали, но долгое житьё под землёй научило их общаться иначе. Под ногтями на ногах у декхан прижилось одно паразитическое растение. Влача своё жалкое существование, паразит тянулся к влаге, ближайшим источником которой были сами декхане. Прикрепившись к носителю, растение отращивало из-под ногтей длинные тонкие прозрачные корешки, которые при каждом удобном случае впивались в почву. Оттуда растение брало нужные ему минералы. Часто случалось, что проснувшийся декхан обнаруживал себя прикованным к земле. Тем не менее, растение было полезным: врастая в землю, оно чувствовала все её колебания, и вслед за ним их мог чувствовать сам декхан. Этот симбиоз позволил разработать сложную систему невербального общения, и гул земли стал для декхан новым алфавитом. Поменялась сама иерархия декхан. Симбиоз с растением давал носителю значительные преимущества, но лишал подвижности. Чтобы начать чувствовать почву, нужно было как можно дольше оставаться неподвижным, и иерархами декхан стали особи, годами, а вскоре и всю жизнь не сходившие с места. Они прорастали вглубь так, как только могли, начиная чувствовать саму землю. Чем дольше врастал иерарх, тем больше уважения он имел. Со временем территория каждого декханского племени оказалась равна границам, в которых смогли прорасти его иерархи. Они могли заранее почувствовать подкоп противника, почувствовать пробившийся из недр ключ, уберечь от обвала, указать на питательные корни. И даже теперь, в космический век, настоящие, бессловесные беседы декхан начинались только через несколько часов, когда их корешки наконец-то проникали в почву, а тело становилось проводником низкочастотного гудения на голове.

По мнению остальных рас, в галактике не было ничего отвратительнее, чем торчащие из-под ногтей волосатые белёсые корешки, волочащиеся при ходьбе.

А декханам нравилось.

Под конец своей речи Чак'Ши доставал из-под панциря амулет. Это была отколотая часть Врага, небольшая пластинка, ещё не утратившая холодного сияния. Он забрал её с поверженного трупа машины, захлёбывающейся синтетической жижей. Декхане считали, что враг, с которого не взят трофей, ещё не повержен, и как бы ни были сильны армады вторжения, они не могли быть сильнее столь древней традиции.

Декхан зачаровал амулет Чак'Ши. Они издавна питали слабость к блестящим предметам. Их не интересовала редкость украшения или его цена. У многих декхан на шее болталось простое ожерелье из начищенных медных пластинок. Там, в темноте, красивым могло считаться лишь то, что отражало свет. На Виктуме в нагрудных украшениях отражались внимательные чёрные глаза. Они тускло смотрели на вешающего вожака.

Чак'Ши не хотел останавливаться на освобождении только одного купола. Предлагалось освободить всех беженцев, чтобы сообща дать отпор Врагу. Для этого Чак'Ши был нужен весь его народ, который не хотел воевать за кого-либо кроме своих сонорников. Почти все иерархи не пожелали быть отторгнуты от родной планеты, а те, которых удалось эвакуировать, находились в предсмертном состоянии. Корневидная структура декхан рассыпалась, новые иерархи вросли бы в Виктум за годы, и целый народ пребывал в жалобном недоумении. Возбуждёно гудела сложная система наростов, декхане путались и пугались, разбиваясь на новые группировки: пищеблочники, банные, спальные, складские...

Нужны были крайние меры.

Хитиновый панцирь декхан не покрывал только голову. Трудно представить ужас первых декхан, на которых стал приживаться грибок, но тот освоился достаточно быстро и там, где его поверхность раздражалась половым органом, соском или выделением отходов, грибок не успевал основать твёрдую оболочку, затягиваясь тонкой органической плёнкой. При желании, все наросты можно было счистить простым ножом, чем поначалу и предпочли заняться декхане, чтившие привычный уклад. Большинство же приняло грибок, смирившись с некоторыми неудобствами. Так, врач при родах, вооружившись столярным инструментом, освобождал причинное место от окаменевшего хитина. В истории декхан имели место казни, когда беременным декханкам не удаляли хитин, и тогда выдавливаемый ими ребёнок превращался в месиво вместе с породившей его матерью.

Декхан в галактике не любили. Это правда. Как и есть правда в том, что у каждой ненависти своя причина.

Ультразвуковое гудение дрожало над морем качающихся голов. Чак'Ши стоял у подножия Бога с распахнутыми глазами и держал нож с изогнутым лезвием. Чёрные глаза неохотно затянулись защитными плёночками. Чак'Ши схватил веки, оттянул их и срезал покров сначала с одного глаза, а затем с другого. Кровь тут же залила костяные впадины, но Чак'Ши нашёл в себе силы бросить скукожившиеся плёнки под ноги Бога, не ожидавшего такого подношения.

Декхане поняли всё без слов. Один за другим они подходили к статуе, доставали ножи и срезали собственные веки. Каменистая почва не впитывала кровь, и над ней плыл нарастающий гул, который из жалобного тонкого свиста стал злой свистящей бурей. У ног Бога выросла куча склизкой мокрой органики, и сотни, тысячи декхан, таращились вылезшими окровавленными глазами на широко смотрящего Чак'Ши.

Судьба владеющих куполом авелериан была предрешена. Доложив Кайлю о бунте декхан, начальник купола Исаил Аве тут же изолировал его. Никто не должен был покинуть купол. Даже сами авелериане.

– Восстание луговых собачек, – наблюдая за толпой, насмешливо хмыкнул Исаил. Высокий, крючконосый, с опалёнными перьями и протезом вместо левой руки, Исаил Аве был ответственным за содержание декхан. Как и другие начальники лагерей, он знал, что Кайль не ставил своей целью спасти эвакуированные расы. Единственное условие, которое он утвердил – удерживать массы в повиновении вплоть до прихода Врага. Если беженцы попытаются вырваться за пределы купола, их нужно было заблокировать, оставить без еды и питья, но ни в коем случае не давать им умереть.

Подобное отношение удивило даже безразличного Исаила. Авелерианин и без того ни во что не ставил другие расы, но столь хладнокровное отношение к судьбе целых видов заставляло задуматься. Очевидно, живые были нужны Кайлю для того, чтобы остановить Врага. Если, конечно, не брать в расчёт то, что он оказался одурманен. Естественно, Кайль не мог этого ни подтвердить, ни опровергнуть, предлагая поверить ему на слово.

Дерзость, неслыханная для авелериан. Может поэтому она сработала.

Исаил выбрал для присмотра декхан, расу малоизученную, скрытную и опасную. Исаил знал, что дни всех свезённых на Виктум сочтены, и ему хотелось провести их так, как положено авелерианину – гордо и труднее всех. Декхане не разочаровали. Они тут же сбились по территориальному признаку, распознав соноричей и соградцев по одним только им ведомым признакам. Говорили декхане крайне мало, зато обильно пахли. Проросший грибок источал неприятное подгнивающее зловоние, а водившиеся под панцирем паразиты заставляли декхан непрестанно чесаться, оставляя после себя кучи хитиновой крошки.

Купол быстро оброс невесть откуда взявшимся хламом, появилась грязь и ржавчина, ближайший кратер стал каловой запрудой, а снующие туда-сюда декхане выглядели так словно всегда тут жили. Не удовлетворившись модульными жилищами, переселенцы попробовали копать местную почву, но даже их когти и наросты оказались бессильны. Конечно, если дать декханам несколько десятилетий, они бы изрыли Виктум вдоль и поперёк, но сейчас, без возможности закопаться под землю, декхане чувствовали себя голыми. Мало кто из них признавал одежду, и Исаил не без брезгливого любопытства наблюдал, как, протыкая хитин, из-под панцирей возникают соски, члены и выделения кала. Там, где декхане испытывали затруднение, хитин срезался острыми ножами, которые декхане носили чуть ли не с самого рождения. Вероятно, это была единственная раса в галактике, которая использовала оружие для того, чтобы колупать себя, а не других. Впрочем, буквально на днях у статуи этого отвратительного божества случилась ритуальная дуэль. Двое декхан, решивших выяснить отношения, сначала долго сидели рядом, соприкоснувшись правыми лапами, а затем поднялись и взялись за ножи. К удивлению Исаила, подногтевые отростки успели туго переплестись, и противники оказались прикованы друг к другу. Дуэлянты стояли, тупо кромсая друг друга ножами, лишь иногда уклоняясь от ударов. Во все стороны летели кровь и хитин. Толпа низко гудела, подбадривая соперников. Те даже стали выдерживать ритм, ударяя по очереди.

По итогу погибли оба. Разочарованные декхане постояли, деревянно стукаясь друг об друга, а потом разошлись. Вскоре за трупами явилась подозрительная декханка, с ног до головы закутанная в грязную простыню, и начала с такой сноровкой срезать с погибших веки, что участвуй старуха в дуэли, у этих двоих не было бы никаких шансов. Вскоре подтянулись другие старухи, тоже замотанные в простыни. Возникла свара, в которой замелькали ножи, и разбрёдшиеся было декхане вновь одобрительно загудели.

Исаила так забавлял вверенный ему вид, что он даже выполнил просьбу одного израненного декхана о встрече с Кайлем Аве. Сама возможность того, что у неграмотного аборигена вдруг возникли вопросы к гениальнейшему из живущих авелериан, привела Исаила в восторг.

Но больше всего Исаила поражала голова декхан. Голокожая, приплюснутая, с уродливыми бугорками, рожками и каменными бородавками. Во вспыхивающих порой схватках, молодые особи сцеплялись наростами, упирались ногами и пытались повалить друг друга на землю. Питались декхане с раздражающей скрипучей нотой – при надобности роговые пластины во рту могли перетереть даже мелкие камешки, и декхане долго сидели кружком, врастая корнями. А ещё были глаза, которые декхан мог втянуть в глубину черепа, а затем выпучить, словно под панцирем у него были раздувающиеся меха. Казалось, что чёрные, круглые масличные шарики, высовывает из черепа какое-то скрытое существо на длинных жгутиках-ложноножках. Словно внутри каждого декхана был спрятан истинный его хозяин, что-то жуткое, отличное от остальных рас галактики.

Это оно заставляло сбредаться декхан в перестукивающиеся молчащие кучи. Это оно повелело отрезать им веки. Это оно затеяло бунт.

Исаил иначе взглянул на статую чужого Бога. Он оценивал её возведение как блажь, которая всегда сопутствует гениальности. Если требовалось держать беженцев под контролем, достаточно было подмешивать им в пищу наркотики. Тем более каждый вид с его физиологией был изолирован под отдельным куполом. Сложнее было там, где содержались смешанные пары.... Хотя до наркотиков ли было Кайлю Аве? Не хватало даже еды. А ведь вышло бы забавно. Целая планета торчков, ушедшая в эсхатологический отрыв. Бесчисленные миллионы галлюцинаций, озарений и подавляющей тоски. Сколько разочарований исчезнет, сколько тайн окажется разгадано? Когда Враг прибудет на Виктум, он соберёт лишь опустевшие оболочки, а духом... духом они давно покинут эту галактику. Вот он, единственный способ сбежать. Да что там! Не просто сбежать, а оставить могущественного Врага в дураках, накормить его порченной плотью, сохранив самое ценное – то, что отныне и до конца будет веять где хочет.

Исаил Аве довольно улыбался, словно не замечая, как отряд декхан пытается прорваться в командный пункт, Авелерианину льстило, что он походя придумал оригинальный план ускользания от Врага. Искусственный интеллект вышел бы к пределам своих компетенций, туда, в пресуществление и мистику. Исаил был из тех, кого по старой памяти называли низинниками, и он верил во многое, что считалось у авелериан глупостями. Собственную руку он тоже потерял не в бою, а после спора, но даже отсечённая конечность не смогла омрачить радость победы. И вот теперь этот спор и эта радость, всё, что было и то, чего никогда не будет – пройдёт, окажется собрано во имя неясной чудовищной цели. И то, что галактике её даже не объявили, словно все они со своими цивилизациями не видели дальше собственного носа, заставило обратиться к понятным мелочам. Исаил почти с нежностью вспомнил древних дикарей с вершины, предпочитающих жениться на собственных копьях; вспомнил, как ранние поколения низинников выкашивали болезни от впервые приручённого скота; и как итог вкусную мясную кухню, которая, наверное, худо-бедно и объединила авелериан. То, что этой расе суждено было пройти, не пугало. Но то, что следом должны были исчезнуть мелочи, вещи совсем незначительные и от того милые, опустошало до крайней степени. Словно Враг хотел уничтожить саму память, горькую ностальгию и спасительные миражи. Без них жизнь вновь стала бы суммой биологии, циклами возрождения и угасания, рождением, смертью и ничем иным. Больше нельзя было никуда вырваться и ничего понять. Из-за Врага исчезал великий нюанс, и Исаил Аве видел его в той тонкой смысловой плёнке, благодаря которой спаривание было не только спариванием, а война не только войной. Вспомнилось вдруг, что авелерианские поединки в горах часто заканчивались остриганием проигравшего. Перья шли на самодельный планер, который переносил охотника с вершины на вершину.

Неужто и это забудется?

А следом забудется память дождя, след бороны, крик ночной птицы, холод колодца – то, в чём сокрыта та великая тайна, которую хотел уничтожить Враг.

Конечно, здесь не помогут никакие наркотики. Это просто шутка. Баловство. Сможет ли Кайль найти настоящий выход? Способен ли он? Исаил быстро сравнил себя с Кайлем, и вдруг дёрнулся, а затем замер. В хищническом мозгу шла напряжённая работа. Тёмные зрачки расширились. Исаил неожиданно разгадал план Кайля, разгадал не во всех деталях и подробностях, но в главном, а главное было тем, что делало остальное неважным.

В том числе жизнь самого Исаила.

Заклекотав в восхищении, он нажал несколько кнопок, и сверхпрочные двери, в которые без толку ломились дехкане, разошлись в стороны.

– Что ты делаешь, Исаил? – вскричал один из авелериан.

Калека обвёл взглядом подчинённых. Вершинники, не чувствующие нюанс. Учёные готовились дать бой, строили баррикады, запрашивали помощь. Они не понимали безжалостную гениальность Кайля Аве. Несколькими командами Исаил заблокировал энергополя, отключив экранированные переходы. Теперь авелериане и декхане были заперты под куполом.

Выхода не было. Да он был и не нужен.

В командный зал входили захватчики. Заляпанные кровью и перьями, сжимающие ножи, кирки, с кровоточащими глазницами, откуда таращились чёрные глаза, с волочащимися по полу корешками, с запахами, с запёкшимся от попаданий хитином, раса декхан пришла задать подобающие ей вопросы.

– Выпусти нас и останешься жить, – без церемоний приказал Чак'Ши. На его панцире зияли свежие пробоины. Исаилу показалось, что оттуда тоже выглядывают чёрные матовые глаза.

Остальные авелериане вздрогнули. Они слишком хорошо знали о той лёгкости, с которой сородичи жертвовали друг другом. Протекторат, внешняя связующая воля – вот что было необходимо этой расе.

– Хорошо, – подумав, согласился Исаил, – тогда убейте их, – авелерианин кивнул на своих коллег, – Они преданы Кайлю и будут только мешать.

– Исаил, ты обезумел! Опомнись! – и когда Исаил ничего не ответил, из толпы авелериан раздалось истеричное, – Трус! Низинник всегда остаётся низинником!

Чак'Ши что-то проклокотал, и испуганные авелериане, не успевшие воспользоваться оружием, были зарублены декханами. Повернувшись к Исаилу, Чак'Ши бесстрастно сказал:

– Делай.

– Что делай? – улыбнулся Исаил.

– Выпусти нас.

– Не могу. Для этого нужны были они, – Исаил кивнул на перебитых авелериан.

Чак'Ши туго уставился на трупы, осмысляя случившееся. Медлительность только распалила самодовольство Исаила:

– Я не был в них уверен. Кто-то мог не выдержать. Как поётся в одной из авелерианских песен: 'Не верил я в стойкость юных, не видящих красоты'.

– Твои сородичи умерли в уверенности, что ты предатель, – задумчиво сказал Чак'Ши, – Они будут презирать тебя до конца времён.

– Я не в обиде.

– Ты знаешь, что твой хозяин хочет убить всех нас? – спросил Чак'Ши.

– Кайль не мой хозяин, – жёстко ответил Исаил, – возможно авелерианам никогда не доставало товарищества, но зато вместе с ним не было и хозяина. Вероятно, Кайль действительно пожертвует всем. Но это не жажда убийства. Это необходимость, плата, оружие... продление жизни всего будущего цикла. Что-то из этого. Мне всё равно не понять. И тем более Кайля не понять даже самому умному из декхан.

Глаза Чак'Ши двигались вслед за речью пленника. Притихшие воины тоже вслушивались в непривычные для них звуки. Казалось, за этим должно что-то последовать.

– Декхане выживут, – упрямо сказал Чак'Ши и достал длинный кривой нож.

– Мне бы не очень этого хотелось, – честно признался Исаил.

Его труп бросили на груду других авелериан. Тела лежали переломанным хворостом, сцепленным оголившимися костями и влажными перьями. Пробитые, раздавленные, порванные, лохмотья только что гордых тел, упирающиеся друг в друга лопатками и когтями, словно единый большой организм вдруг решил изорвать себя, трупы авелериан подсыхали, слипшись в мокрый податливый ком. Мотив многих авелерианских картин, расхожая метафора их стихов, страх, особенность и насмешка – весь цивилизационный авелерианский итог уместился всего на одном полу всего одной комнаты. Итог печальный и неукоснительный.

Такой же, как и у всех остальных.


– Ты ничего не будешь делать с декханами? – обеспокоено спросила Единственная.

Кайль Аве перевёл взгляд на изображение, где озадаченные декхане пытались разобраться с управлением запечатанного купола. Декханский гений разработал для этого два способа: нажимать на все кнопки подряд и крушить всё киркой.

– Не существует способа восстановить энергетические коридоры. Декхане заперты.

– Они опасны... их коллективизм может найти выход.

– Это ошибочное мнение.

– Почему? – вскинула перья Единственная.

– Хитин обманчив. В декханах нет ничего от насекомых. Разработка этого слуха была заказана одной авелерианской паре.

– Зачем?

– Как и всегда – боялись чужой экспансии.

– Но они же примитивны, – Единственная указала на декхана, ковыряющего панцирный зад ножом, дабы, наконец, облегчиться.

– И невероятно адаптивны. У них есть одна уникальная особенность: тело декхана может усваивать редкие микроорганизмы и даже минералы. Например, эта их броня. Или наросты на голове. На их родной планете было лишь две ценности – тень и влага. Каждый новорождённый проходил ритуал помазывания. В святилищах, располагавшихся под высохшими реками, набиралась сохранившаяся влага, которой кропили голову. А так как тамошняя вода богата на минеральные примеси, в трещинах и углублениях черепа выкристаллизывались знаменитые декханские наросты.

– Они усвоили минерал!?

– Более того – они смогли отращивать его на своём теле. После они догадались высверливать в рожках дырки и полости, что позволило наладить особую декханскую коммуникацию. Вероятно, это единственный народ в галактике, которым движет не культура, не биология, не технология, а бессознательное присвоение инородного объекта. Кости вырастили минералы – развилась звукопись, тональная поэзия, стало меньше потерь от природных бурь. Присвоили грибок – вышли на поверхность, углубили шахты, стали воинами.

– Получается, декхане примитивны лишь потому, что примитивна сама их планета? И если расселить их, то...

– Ну... – подумал Кайль, – почти. Насколько можно судить, их генетическое строение довольно просто. Декхане сформировались в настолько бедной среде, что эволюция оставила в них множество лакун, незаполненности, пустоты и серого цвета. Все силы были брошены на банальное выживание, и, строго говоря, декхане – это такой недодел, случайно выживший полуфабрикат, который учится существовать вслепую.

– Теперь я вижу, – Единственная бегло просматривала данные, – их генокод можно представить как сухую губку. Она впитает всё.

– Именно, – Кайль усмехнулся наивной, но точной образности, – родная экосистема законсервировала примитивность декхан, но стоит им расселиться по Спирали, как они вберут в себя столько разных микроорганизмов, что, вероятно, станут почти неуязвимыми и почти бессмертными. Как только Совет понял опасность попадания декхан на богатые миры, их экспансия попала под негласный запрет. Под видом пиратства излишек декхан вывозился на самоубийственные шахтёрские работы или на опыты. Попутно началась кампания по очернению расы. Она была объявлена заразной, отсталой, нетерпимой полунасекомьей ордой, не имеющей иных ценностей кроме ценности коллектива. Мне кажется, страх перед разумом улья чем-то сродни страху перед разумом искусственного интеллекта. Органика страшится целостности, каждая часть которой больше себя самой. Хотя какие из декхан насекомые? Они скорее грызуны, и когда я слишком долго смотрю на них, моя кровь бурлит.

Во взгляде Единственной читалось, что лучше бы Кайль смотрел на неё.

– Тогда почему их не остановили? – задала она резонный вопрос.

– Ты разве не помнишь прежние травоядные времена? Совет не мог устроить геноцид напрямую, поэтому некоторые даже обрадовались приходу Врага. Он сделал бы за них всю работу. Хотя почему 'сделал бы'? Сюда, на Виктум, я вывез последних декхан.

Единственная внимательно слушала рассказ Кайля. Интерес, проснувшейся в ней к декханам, быстро оставил учёную – самку занимал её избранный. Его золотистые глаза горели, клёкот лился из глотки свободно и живо. Кайль Аве выглядел абсолютно счастливым.

Это раздражало.

– Ты уделяешь больше внимания каким-то грызунам, нежели Врагу, который вот-вот вновь уничтожит всю разумную органику, – Единственная поборола желание выщипнуть чужое перо.

– В последнее время я много думаю о том, кто был до нас, – тут же померкнув, ответил Кайль, – я всё вспоминаю ту фразу, расшифрованную мной на камне, – закрыв глаза, учёный процитировал, – 'Кто бы ты ни был, не ищи тех, кто оставил это послание. Время, когда мы ещё были, приведёт тебя в ужас', – Кайль на мгновение остановился, – Сначала я думал, что эту надпись оставили наши учителя. Те, от кого расы галактики взяли так много технологий. Потом я думал, что это учителя наших учителей. Потом я установил, что этой надписи, этой пещере, этим следам – десятки миллионов лет. Следовательно...

– Враг приходил уже тысячи раз!

– Именно, – кивнул Кайль, – может быть поэтому я так глубоко погрузился в воспоминания и пристально слежу за чужими. Я не могу представить, что всё это обречено пройти. Мне кажется, воспоминания о жизни ценнее, чем сама жизнь.

– Что за глупости? Как следствие может быть ценнее причины? Всё равно что ребёнок был бы ценнее любви.

– Гм, – Кайль подмигнул Единственной, – это аргумент только для авелериан. Другие бы с тобой не согласились.

– В любом случае, как воспоминания о жизни могут быть ценнее самой жизни?

– Потому что жизнь – это совокупность инстинктов. Да, их сумма по итогу всё равно больше, чем простое сложение генетических реакций, но инстинкт всегда, от самого начала Вселенной, проигрывал и обречён проигрывать дальше. Любая раса, любой народ, любая особь, то, что обладает разумом и тот, кто его лишён – умрут. Все живые со всеми своими инстинктами продолжения рода заранее стоят на позиции проигравшего. Мы обречены на конец. Единственное, что не даёт отчаяться – память о тех, кто был прежде и уверенность, что мы сами станем этим воспоминанием. Помнишь древние авелерианские верования? Не ищи объекта поклонения, ищи позицию смотрящего. Я предлагаю ожить во взгляде на прошлое. Раствориться, стать наблюдателем былого. Быть вторым планом, бесцветной грунтовкой, без которой невозможна ни одна картина. Так обретается источник истинной жизни. Это победа над смертью.

Кайль остановился, чтобы поглядеть на плавающую в экранированной камере текстикулу Врага. Огни на её металлической поверхности повторяли узоры хемотрофов Виктума.

– Какая напыщенность! Тебя что, покусал низинник? – ухмыльнулась Единственная, – А ведь совсем недавно ты сам обвинял меня в мистицизме!

– Мистика слишком туманна, – Кайль свёл вместе торчащие лопатки, – а я чересчур разумен. Я думаю об ином и тем воскрешаю его к вечной жизни. Ты можешь поступить точно также. Любой может.

– И о чём же ты думаешь? – всё ещё подтрунивающе спросила Единственная.

– Я думаю о том, сколько любви прошло. И сколько ещё пройдёт. Сколько подвигов свершилось ради пыли и сколько народов превратилось в неё? Когда-то у молодой звезды кто-то разжёг свой первый огонь. И вот нет ни костра, ни рук, которых он грел. Нет даже той звезды. Справедливо ли это? Всем нам хочется что-то оставить после себя, и все мы обречены исчезнуть бесследно. Мне, не верящему в посмертие, нужна оптика и нужен смотрящий. В его глазах руины вновь сложатся в города, а кости повторят свой путь от любви до могилы. Красота исчезает не в ветхости, а когда её перестают замечать. Кому достанутся мои горы? Кто вспомнит о том, какие стихи мы выкрикивали в грозу? И какие стихи звучали до нас? Меня не трогает смерть тысяч цивилизаций. Инстинктам естественно гаснуть. Мне больно, что они жили напрасно, ибо на них некому сегодня взглянуть.

Кайль Аве поворотился к Единственной:

– Помнишь, кто-то предположил, что Враг ополчился на живых по эстетической причине? Якобы ему был противен сам принцип органики. Это не так. У Врага другая, непонятная мне цель. Но мне точно известно, что я должен сражаться с ним из-за сохранения красоты. Раз в пятьдесят тысяч лет он ослепляет галактику, лишая её возможности увидеть, что было в прошлом, а значит ещё раз, снова и снова, убивает тех, кто жил до меня. Я не могу этого допустить.

– Так что ты будешь делать? – спросила Единственная. Хищная улыбка медленно погасла, а по корешкам перьев пробежал лёгкий электрический разряд, растрепавший пух. Единственная нахохлилась, словно хотела защититься от подступающего холода.

– Ты желаешь знать это? – глухо спросил учёный.

– Да.

– И ты до сих пор не догадалась? – опять уточнил Кайль.

– Ты взорвёшь нейтронную звезду и выжжешь всю систему? А беженцы просто приманка? – напрямую спросила Единственная.

Из худой груди раздался насмешливый, но всё же одобрительный клёкот:

– Я не смогу взорвать нейтронную звезду. Это же просто гигантский атом. Там даже электроны вдавились в ядро. Расщепить его и Врагу не под силу. Но с приманкой – ах, как это по-авелериански – ты угадала.

– Ты используешь спасшихся? Как?

– Они уже использованы, – ответил Кайль, – кремний, которого в достатке на Виктуме, добыт. Наниты размножены. Они в крови у девяноста семи процентов беженцев. Попали туда с атмосферой, пищей, водой. Осталось дождаться Врага, привлечённого столь обильной жатвой.

– Зачем? – жадно спросила Единственная.

– Чтобы он всех нас убил, конечно.

– Ты... одурманен?

– Нет, – Кайль постучал по экранированному щупальцу машины, – но я не знаю иного способа доставить мой код в их синоптические сети. Враг высадится на Виктум, корабли-сборщики вычистят всю органику, и когда она отправится на переработку, в этом клейстере мои наниты начнут соединяться в простейшие программные цепочки.

– И ты планируешь взять машины под свой контроль? Очнись, ты сам говорил, что желание контролировать Врага первый признак одурманивания!

– Нет, – снова ответил Кайль, – я не представляю, каким образом можно взять Врага под контроль. Тем более к тому времени я уже буду мёртв. Мой план проще. Беженцев настолько много, что, когда их переработают, в получившейся кашице будет достаточно материала для нужных мне комбинаций. Наниты, соединившись в кораблях-сборщиках, отправят бесчисленное множество команд сначала на носители, где они оказались, а уже те – на головные корабли. Программы Врага окажутся забиты бесчисленными и неиссякаемыми запросами, поступающими изнутри его систем. К этому он будет не готов, и системы, надеясь выжить, просто отключатся.

– Навсегда? – ошеломленно спросила Единственная.

– Полагаю, в лучшем случае на несколько дней. Пока наниты не погибнут в агрессивной среде или их число перестанет быть достаточным, чтобы перетяжелять системы Врага.

– Но тогда в чём смысл? Это просто передышка перед полным уничтожением!

Кайль Аве позволил всего одну торжествующую улыбку:

– Вспомни, где мы находимся.

Зелёные глаза Единственной вспыхнули. Она вскинула голову вверх, замерла и вздрогнула. Наконец-то она поняла, зачем было эвакуировать выживших на Виктум.

– Их щиты будут отключены, – резюмировал Кайль, – тех, кто высадился на планету, прикончит радиация или, если кинетические щиты тоже выйдут из строя, раздавит гравитация. А излучение звезды выжжет тех, кто остался на орбите. Я поражу суть Врага, его программы, сам искусственный интеллект! Оставив нетронутой металлическую оболочку. Я съем орех не расколов скорлупы. Они не смогут восстановиться.

– Но в Системе соберётся не весь флот! – запоздало воскликнула Единственная, – Остальные доламывают сопротивление, охотятся за выжившими...

– Ты ожидаешь, что я и здесь что-то придумаю? Я смогу уничтожить от трети до половины флота Врага. Конечно, если бы нам удалось собрать побольше беженцев, это привлекло бы больше Врага... Но ты же видела какие они упрямые. В любом случае, оставшиеся машины убьют нас. Хватит и одного корабля.

– И в чём тогда смысл?

– В цивилизациях следующего цикла.

– Они смогут остановить Врага? – с надеждой спросила Единственная.

– Нет, Враг тоже их уничтожит. Но он будет ослаблен и сделает это не сразу. У выживших будет время, чтобы изучить Врага, разработать подходящее оружие, передать его чертежи дальше, и вот тогда, через сто тысяч лет, может быть, что-нибудь получится. А если не получится и у них, они передадут чертежи дальше, пока кто-нибудь не сможет ими воспользоваться.

– То есть ты пожертвуешь всеми оставшимися народами в надежде на то, что через сто тысяч лет кто-то сможет одолеть Врага?

– Да, – ответил Кайль Аве, – это будет занятная эстафета.

– Ты слышишь себя, Единственный!? – воскликнула авелерианка, – А что если Враг не захочет собрать живых? Он может просто выжечь всю планету! А что если наниты не выстроятся в нужной последовательности? А если они не смогут пробить защиту Врага? Что, если у него есть иммунная система? Ты не думал, что у синтетов может быть иммунная система? Что, если их щиты не отключатся? А если они устойчивы к радиации, ведь они как-то выжили в тёмном космосе целых пятьдесят тысяч лет! Шанс на успех настолько мал, что говорит только об одном...

– О чём же? – миролюбиво спросил Кайль и, отвернувшись, стал созерцать мерцающее щупальце.

– Ты одурманен и действуешь по приказу Врага.

– Это не так, – покачал головой Кайль.

– Я... мы верили тебе, потому что ты был единственный, кто предупреждал об угрозе. Но то, что ты говоришь – это... одержимость. Ты одержим, Единственный. Ты снова одержим.

– Тебе жаль тех, кто собрался на Виктуме? Пойми, все они мертвы. Я тоже мёртв. Мертва и ты, Единственная. Нет ни единой возможности спастись. Всё, что ты когда-либо знала, уже мертво.

– Ты не понял меня. Если бы на моём месте был не авелерианин, он, возможно, выступил против из-за слащавого жизнелюбия. Я авелерианка и говорю, что ты ошибаешься из-за своей одержимости. Этими жизнями можно распорядиться иначе.

– Как? – всё ещё миролюбиво спросил Кайль.

– Отправиться в бой... взорвать планету.

– Бесполезно, – отмахнулся учёный.

– Тогда... – авелерианка перевела взгляд на экран, где всё ещё бунтовали декхане, – нужно связаться с декханами. Снабдить их всей информацией о Враге, технологиями, а затем позволить расселиться по галактике. Они зароются под кожу мёртвых миров, выживут и за пятьдесят тысяч лет успеют...

– Уже разумней, – согласился Кайль, – но, судя по тому, что о Враге не было ничего известно вплоть до его пришествия, этот или подобный ему план доселе никогда не срабатывали. Прежде чем уйти, Враг вычистит всё. Он никого не оставит в живых. Даже декхан. Как бы глубоко они не зарылись, Врагу некуда торопиться.

Кайль хотел сказать что-то ещё, но не стал. Он вдруг понял, что участвует в споре, который уже бесчисленное количество раз закручивал всю Спираль: сражаться или передать знание о Враге дальше. Учёный готов был поклясться, что этот вопрос был следствием полового разделения: самцы стояли за безнадёжную драку, самки за продолжение жизни в следующих цивилизациях.

– И всё равно это лучше, чем погибнуть из-за твоей одержимости! – вскричала Единственная, – Я немедленно выхожу на связь с их лидером! Я не хочу разбираться, попал ли ты под влияние Врага или под авелерианское проклятие, но... что с тобой?

Кайль Аве дрожал. Мелкие перья подрагивали, тонкая фигура шаталась. Учёный испуганно смотрел на Единственную:

– Мне вдруг показалось, что я не смогу переубедить тебя.

– И...?

– И я испугался.

– Неужели? – Единственная быстро всё поняла, – Испугался, что придётся убить меня?

– Испугался того, что ты не моя Единственная.

– Это ещё почему!? – взъерошилась учёная, тут же позабывав о Враге, миллионах беженцев, плане по их уничтожению и даже о тепловой смерти Вселенной.

– Ты не понимаешь того, о чём я хочу сказать, – прошептал Кайль.

– Может, ты просто плохо объясняешь?

– Я говорю тебе о парадоксах, Единственная.

– О каких парадоксах!? – воскликнула учёная, – О жизни и смерти? Что на тебя нашло! Мы все на краю гибели!

– И новой жизни, – задумчиво добавил Кайль.

– О чём ты бормочешь!?

– Галактика живёт по принципу белое или чёрное. Знающие понимают, что белое станет чёрным. Но истина в том, что белое и есть чёрное.

– Ты точно низинник!

Кайль не обратил внимания на оскорбление. Лихорадочным жёлтым огнём он без конца смотрел на Единственную. Белая грудка, тонкие кости, плавность движений – одна из авелерианских пар доказывала, что в прошлом, когда раса ещё имела несущие крылья, летать могли только самки. Лишь они были достаточно безрассудны. Кайль запоминал Единственную и старался не проронить слёз. Всё закончится слишком скоро, и он даже не сумеет воздать любимой полагающиеся почести. Смерти на Виктуме подошёл бы большой погребальный костёр, на который можно потратить весь оставшийся воздух. Единственная бы сгорела, поднявшись в пустое чёрное небо пеплом, полном сытых нанитов.

Он не увидит этого. Смерть по-прежнему оставалась вещью, у которой нет и не может быть свидетеля. Здесь Враг был бессилен: есть красота, доступная лишь себе самой. Коричневые перышки у глаз Кайля намокли. Согласно древней авелерианской традиции приветствия, Кайль вскинул голову, обнажив беззащитное горло, и заговорил медленно, глухо, ни для кого:

– Вся Вселенная – это один сплошной парадокс. Наша жизнь лишь его слабый отголосок. Так, мы научились расщеплять атом сотни, кто-то даже тысячи лет назад. Но вот там наверху умирает звезда. Она сдавливает саму себя, превращаясь в великий атом. Кто сможет расколоть его? Никто не сможет. Мы можем расколоть атом, но не можем расколоть атом. Мы видим чёрный цвет нейтронной звезды, но в действительности он белый. Временное отрицание говорит нам, что прошлое или будущее не занимают времени настоящего, но откуда тогда я мыслю о прошлом и будущем? Вот почему мы, ещё живя, уже мертвы и вот почему, погибнув, мы будем жить. Воспоминания о жизни важнее самой жизни.

Последние слова Кайль выкрикнул почти безумно, с диким пещерным ужасом, и Единственная, словно сражённая криком, стала сползать по стене. В металле медленно, сначала дымком, а потом отверстием, проступила прожжённая дыра. Кайль отбросил пистолет, сделал несколько нетвёрдых шагов, и в отчаянии прислонился к капсуле с щупальцем Врага. Оно замерцало и, обманывая магнитное поле, прилипло к стеклу.

Холодное синее гудение уняло боль Кайля.


Вскоре Чак'Ши понял бессмысленность попыток вырваться из вольера. Тот мёртвый авелерианин не врал – купол был запечатан, и теперь, чтобы вырваться наружу, нужно было поступить так, как декхане поступили с собственной планетой.

Каменное изваяние в центре купола облепили копошащиеся жучки. Они прогрызли Богу локти и колени, забрались под панцирь, где гудела силовая установка, и высверлили глаза. Словно паразиты, декхане отложили в тело хозяина яйца, треснувшая скорлупа которых разметёт лже-Бога каменной крошкой. Вот она, истинная теодицея, сверхновая из камня, пресуществление песчаного народа, когда несовершенная плоть наконец-то дерзает одолеть того, кто обрёк её на страдания.

Взорванный Бог брызнул осколками, мелкая дробь которых простучала по хитину декхан. Плащ, который должны были накинуть на звезду, рассеялся взвизгнувшей крупой. Изваяние распалось, и колонна энергетического купола, оглушительно лопнув, начала оседать на землю.

Ложный Бог был повержен.

Словно в подтверждении чудовищного богохульства, небеса замерцали, а потом смеркли. Барьер, лишившийся энергии, истончался, и вскоре его пробила гравитация Виктума. Вместе с ней навалилась абсолютная тьма, и декхан с хрустом прижало к земле, куда-то назад, в полную изначальную темноту. Улетучивающийся кислород успел передать протяжный свист, и массы декхан, ответив ему, двинулись за своим вожаком.

Бескрайняя, невидимая, многорукая и многоногая толпа, скрипящая, ломающаяся, сталкивающаяся и гудящая, вышла на каменистые пустоши Виктума. Вдалеке, там, где нельзя было различить точного расстояния, их влёк голубой огонь купола Кайля Аве.

Экзоскелеты трещали от жуткого давления. Те несчастные, кто срезал или вовремя недорастил хитин, умирали от сплющенных органов. Глаза, залезшие под череп, бесполезно таращились в темноту – только бактерии хемотрофов, стелившиеся по каменистой поверхности, да горящие вдалеке купола служили им ориентиром.

Чак'Ши ступал первым. Он неотрывно смотрел на постепенно приближающийся купол, куда его однажды доставили на переговоры. Тогда он ничего не хотел сказать Кайлю Аве. Беженец просто хотел знать, где тот обитает. Теперь туда, словно в обещанные священные земли, брели декхане.

В паланкинах, откуда свешивались омертвевшие корешки, несли бывших иерархов. Матери тащили за спиной совсем крохотных деток. Ковыляли старики и старухи. Тот, кто не мог идти, полз, а тех, кто не мог даже ползти, сложили в наспех сколоченные телеги. Радиация пробиралась под панцирь, который лопался из-за дикой гравитации. Декхане, эти подземные жители, прекрасно видели в темноте, но на Виктуме темнота была чем-то большим, чем отсутствие света. Его видимый спектр был чёрный, и множество расщелин, пропастей, каверн и кратеров оказались заполнены расплющенной декханской плотью, пока те, кто шёл сзади, не перебирались на другую сторону по мосту из ещё живых, но обессиленных тел. Колёса телег накатали по ним упругую колею.

Вдруг в молчаливой толпе зажглись крохотные фиолетовые огоньки. Хемотрофы, привлечённые иноземными минералами, с первых дней беженства осваивались на головных наростах декхан. Они не могли светить под куполом, но здесь, в почти полной темноте, бактерии зажглись тусклым органическим светом, и теперь волнующееся море декхан могло видеть друг друга. Огоньки парили над головой тусклым холодным светом, и тех, кто шёл позади, больше не влекла темнота. Планета покрылась мурашками, и фиолетовая дрожь, волнующаяся, как море и гаснущая, как прибой, медленно катилась к одному из мерцающих куполов.

Мрачные, израненные, прожженные радиацией и смятые давлением декхане вплотную сошлись с внешним кинетическим барьером. Отдельные особи не имели сил продавить его, но сзади напирали бесчисленные волны других декхан, слипавшиеся в длинную изогнутую живую дугу, похожую на гигантское отрезанное веко, и своей возросшей массой она потихоньку продавливала защитный барьер.

Декхане дошли.


Кайль Аве догадывался, что после разрушения купола декхане могли выжить, и когда обожженная гурьба бунтовщиков, вооружённая кирками и ножами, вломилась под купол, Кайль ещё раз воздал должное приспосабливаемости этой расы.

Было даже жаль, что декханский марш смерти так ни к чему и не привёл.

Ещё до его окончания к Виктуму прибыл Враг.

На орбите висели сотни головоногих кораблей, выславших на планету силы вторжения. Часть дредноутов тоже приземлилась, медленно вышагивая к куполам горой синих орудийных огней. К тёмно-фиолетовому и насыщенно голубому цветам Виктума прибавились тягучие грозди мёртвых синих искр.

Сбор органики начался.

На командный пульт поступала череда запросов. Администрации куполов, представители всех рас, гражданские и отчаявшиеся авелериане – Кайля молили, ругали, требовали что-то сделать. Учёный не отвечал. Пусть его сочтут обманщиком или предателем, но наниты в его крови ничем не отличались от нанитов других жертв. Он тоже станет пищей, которой подавится Враг. Это было не просто справедливо, но даже поучительно – урок истинного равенства был преподан существом той расы, которая всегда ценила себя выше других.

Кайль почувствовал себя устроителем древнего ритуального пиршества. Их часто закатывали живущие в долинах, и ещё чаще они заканчивались побоищем. Бывало, низинники травили на них самые могущественные пары гор. Кто бы мог подумать, что мелкие склоки далёкой варварской планеты станут тем оружием, эхо которого однажды остановит Врага.

По-крайней мере, Кайль на это надеялся.

В целом, он должен был уже умереть. Оставалась небольшая опасность, что Враг возьмёт Кайля под контроль или сумеет выпытать его план, и учёный не раз подносил пистолет к сердцу, но снова опускал его. Останавливал не страх, а подмеченная перед самым концом деталь – представители всех рас, застигнутых нашествием Врага, отчаявшись, предпочитали уничтожать свой мыслительный орган, тогда как авелериане неизменно стрелялись в сердце. Может это было просто чем-то надуманным, ещё одной чёрточкой авелерианской спеси, но Кайлю нравилось считать, что именно здесь – в стремлении уничтожить сердце, а не мозг – крылась победа над энтропией Врага. Тот, ведомый совершенными алгоритмами, начал свою войну с покорения Цитадели, центра управления всей галактики, и это было логически безупречно, и, тем не менее, это же предопределяло неизбежное поражение Врага.

Однажды его остановит тот, кто будет думать сердцем.

Кайль снова взглянул на экраны. Декхане последовательно пробивались в командный центр, будто это могло что-то изменить. Их вожака, Чак'Ши, тоже вело сердце, наверняка четырёхкамерное, с двумя предсердиями и желудочками, которое, даже проиграв, не хотело сдаваться. Если бы узнать о приближении Врага заранее, хотя бы лет за двадцать, если бы сразу объединиться с декханами, что-то бы могло получиться...

Нет. Ложная надежда.

Всё, что было в силах Кайля – дать время следующему циклу, который, быть может, передаст в следующий цикл то, что уничтожит Врага. Словно бросить камешек в океан, надеясь, что рябь от него однажды дойдёт до берега.

Вот и всё.

И всё-таки декхане не сдавались. Они копошились уже где-то за бронированными дверями, надеясь прогрызть их и спасти себя, других... спасти хоть что-нибудь. Купол затрясся от попадания вражеского снаряда, освещение мигнуло, и двери, наконец, поддались. Несколько мгновений Кайль колебался – выстрелить ли в себя – но затем любопытство взяло вверх.

Учёный хотел поговорить с Чак'Ши. Не чтобы что-то сказать, а просто отдать должное существу, которое смогло одолеть сам Виктум. В этом упорстве было нечто завораживающее. Даже великое. Кайлю хотелось узнать, что именно.

Декхан предстал перед авелерианином сплющенными и прожаренным. От него почти явственно фонило радиацией, а вдавившийся в тело хитин обильно пропитала кровь. Но Кайля увлекло не это. Для существа, проведшего свой народ по пустошам Виктума, декхан вёл себя слишком спокойно. Он тяжело дышал, не двигался и молча смотрел на авелерианина. Чак'Ши не просто не бросился на того, кого винил в смерти своего народа, но даже не обратился к нему. Разве что непроницаемые чёрные глаза стали как будто светлее.

– Чего ты хочешь? – удивлённо произнёс Кайль Аве.

– Ничего, – последовал глухой ответ.

Авелерианин вздрогнул, вновь взглянув на Чак'Ши. В любой хитрый план может закрасться крохотная ошибка. Она ничего не изменит, но напоследок кольнёт самолюбие того, кто этот план составил.

– Я ведь говорю не с тобой, Чак'Ши? – с хищной улыбкой спросил Кайль Аве.

– Ты говоришь с тем, кого вы называете Врагом.

Синие капилляры, проросшие по телу декхана из талисмана на его груди, опутали чёрные выпученные глаза. Они озарились мёртвым голубоватым огнём.

– И что дальше? – спросил Кайль.

– Ничего.

Вылезшие из черепа глаза не мигали. Обычно декханам нужно было втягивать их обратно, чтобы обмыть слизистую, но Чак'Ши находился в подчинении Врага и не чувствовал боли. Авелерианин с сочувствием посмотрел на собеседника:

– Как давно вы контролируете его?

– Декхан сопротивлялся долго, – прогудел чужой ометалличенный голос, – и мы не мешали ему. Его стремление встретиться с тобой совпадало с нашим. Он просто доставил нас к тебе.

– Зачем вы хотели встретиться со мной? – похолодел Кайль.

– Ты пытался помешать нам, и теперь мы хотим отплатить: мы заставим тебя понять тщетность всех ваших усилий.

– Я не боюсь пыток, – проклокотал Кайль, – можете превратить меня во что угодно, это ничего не изменит.

– Верно, – озарились синие глаза, – и что бы ты ни придумал, это тоже ничего не изменит. Несметное количество циклов состоялось, и такое же несметное количество ждёт впереди.

Кайль уткнул пистолет себе в грудь. Он боялся, что его замысел будет разгадан или его схватят, но одержимый Врагом Чак'Ши не двигался с места.

– Нам незачем прикасаться к тебя, органик. Мы причиним иную боль. Ты убьёшь себя, не выдержав того, что тебе откроется. Мы не являемся злом, органик. Мы ваши спасители. Мы спасители жизни. Её стражи. Уничтожение нас означает уничтожение жизни, уничтожение вас означает спасение жизни. Если не пропалывать развитую органику, она неизбежно создаёт то, что пытается уничтожить всю жизнь вообще, и тогда – конец, камни и холод. После вашего уничтожения первобытные расы получат шанс развиться, достичь процветания и будут снова собраны, чтобы дать место новым всходам. И так будет до конца времён. Мы несём вам спасение через уничтожение.

– Спасение через уничтожение? – уточнил Кайль, – Мне нравятся многие парадоксы, но не этот.

Металлический голос проскрипел:

– Хаос должен быть упорядочен. Циклы не разомкнуть. Жизнь будет продолжена.

Кайль Аве гордо вскинул голову. Враг ошибся. В его словах чувствовалась извращённая разумность, доведённый до безумия алгоритм, тогда как жизнь – её истинное значение – была в чём-то принципиально ином, в том, что не могут схватить сами живые, способные лишь чувствовать и трепетать. Кайль Аве вспомнил пьянящее чувство высоты, холод гор и грохот распадков. Это была его жизнь, но возникла она не в простом наличии гор, населённых пернатыми охотниками. Авелерианами они стали, когда сумели выглянуть из собственного существования. Единственная была права. Жизнь начинается с возможности красоты.

И Враг не видел её.

Одержимый Чак'Ши всё ещё таращился на Кайля. Тот хладнокровно слушал вой дредноута, разрывающего защитный купол. Здание дрожало, но авелерианин крепко держался когтями за пол. Его золотые глаза были теплы и подвижны, как нагретая солнцем сухая трава.

– Я сумел нарушить ваше молчание, – сказал учёный, – Может, я нарушу не только его.

Приветствуя воинов следующих циклов, Кайль Аве с улыбкой выстрелил себе в сердце.

Грохот сбил с Чак'Ши оцепенение. Синие прожилки убрались к врезавшемуся в грудь талисману. Застонав, декхан схватился за пробоину в панцире. Затем он увидел подрагивающее тело Кайля, и, проковыляв к нему, поднял пистолет. Воин никогда не сдаётся без боя, и Чак'Ши подошёл к панорамному окну, за которым расстилался ещё отстреливающийся, но обречённый лагерь. Сборщики уже начали загружать упирающуюся органику в членистоногие корабли, а последние защитники отбивались от орд инфицированных существ. Чак'Ши почувствовал мрачное удовлетворение: пусть он не убил предавшего всех Кайля Аве, но зато, в отличие от этого труса, встретит свою смерть в бою, а после будет укрыт плащом, сшитым из век его народа.

'Не закрывай глаза, не закрывай глаза, не закрывай глаза', – вдруг зашептали в голове Чак'ши страшные, чужие голоса, – 'Твой Бог смотрит на тебя, твой Бог смотрит... твой Бог'.

С раздирающим лязгом над разрушенным куполом навис головоногий дредноут Врага.