Синдикат

Звон тетивы — и вновь стрела уходит мимо.

Никто из нас еще из ста не выбил сто.

Андрей Вадимович Макаревич

Август 1802 от Сошествия Праматерей. Полдень.

За поворотом дороги может быть только еще один поворот, пыльная обочина, бледно-голубое августовское небо. Еще, скорее всего, за поворотом дороги могут оказаться такие же скучные поля с черно-серыми росчерками галок — и ничего, совершенно ничего интересного. Мерное движение вдоль одинаковых холмов, полей, кивающих клёнов — их верхушки тронула уже желтизна, отчего скука становится более ощутимой. Грохот повозок, плавный шаг лошади иногда срывается на легкую рысь, опять переходит на шаг. Влад поравнял свою гнедую с лошадью Шеппарда.

— И всё-таки, что должен сделать человек, чтобы стать предателем — вопрос так и остался открытым.

— Чтобы стать предателем, или чтобы считаться предателем?

Минуты три тишину нарушали только всхрапывание их лошадей, стук копыт да скрип колес впереди идущей телеги. — И моих мозгов, хотелось добавить Владу. Как ни странно, Шеппард не выдержал первым.

— Давай так. Что заставляет тебя ехать на твоей замечательной гнедой рядом со мною, глотать дорожную пыль и от скуки болтать о всякой ерунде, можешь ты мне сказать?

— Ну, ты же знаешь, Клаус. Каждый из нас, независимо от призвания, должен пройти ценз охраны. Я, и моя гнедая тоже — мы глотаем дорожную пыль потому, что принадлежим...

— Это так. То есть, существуют некие правила.

— Как то есть некие? Вполне себе определенные правила...

— Ну вот. А что заставляет тебя делать то, что написано в этих определенных правилах?

— Ну... выходит, что я этого хочу. Не хотел бы — не делал, разве нет?

— То есть ты, Владислав Светлана Анна, прямо сейчас хочешь не веселиться в тавернах Ниара, не делать двусмысленные комплименты симпатичным девицам, не трепаться с такими же, как ты сам, балбесами про свои ночные подвиги — о нет! Все, чего ты хочешь — это потная спина лошади, бесконечная дорога, и наша сомнительной ценности беседа.

-Нет, почему же. Ниар, девицы, мои друзья (некоторые из них в самом деле изрядные балбесы) — всего этого я, конечно же, очень хочу. Но для меня куда важнее Логос, и его правила. Ты же понимаешь, Шеппард.

— Ну да. А еще холодной водички. И половину печеной курицы...

— Целую! Целую курицу. И шиммерийского розового.

— Вот. Но ты здесь, а не в Ниаре. Почему? Давай так. Каждому из нас постоянно что-нибудь, да нужно. Эти нужды заставляют нас делать то, что мы делаем. Так?

Влад взлохматил широкой ладонью свои пшеничного света волосы, зачем-то привстал в стременах, оглянулся назад, будто опасался, что некто подслушает их разговор с Шеппардом.

— Конечно, так. Ребенку ясно. Если я что-нибудь делаю, я ведь делаю это не просто так. А...

— Именно. Есть вещи, которые заставляют тебя делать то, что ты делаешь. Назовем их интересами. Но ты ведь не можешь делать несколько вещей сразу? Ну то есть, можешь, например, охранять этот караван и одновременно болтать со мною о ерунде. Но кутить в Ниаре и охранять одновременно караван здесь — не выйдет у тебя. То есть, ты из всех своих интересов выбираешь самые интересные для тебя сейчас — и делаешь то, чего хотят от тебя эти вот интересы. Так ведь?

— Ну... наверное, так.

— А все ли они на самом деле твои, эти интересы, Влад?

— А чьи же могут они быть, ведь действуют-то они на меня, меня ведь заставляют вот говорить, скажем, с тобою, Шеппард!

— Вот когда ты, скажем, курицу хочешь. Целую. Это, без сомнения, интерес твой. Хотя... ну ладно, считаем, что твой. А вот когда...— Шеппард привстал в стременах и указал пальцем на небольшой флаг, что слабо колебался на первой из повозок, которая приближалась уже к повороту. Серебряная на бледно-синем, в цвет неба, фоне Светлая Сфера, казалось, подмигнула им с флага — так вот, когда мы делаем то, чему учит нас Логос — нами движет интерес Логоса, который мы принимаем, понимаешь?

— Так-то оно так, только ... — начал говорить Влад. А потом фигуру ехавшего ближе к голове каравана Сержа будто размыло, лошадь его резко взяла вправо, уходя за вторую повозку. Одновременно Шеппард вдруг оказался на своей вороной впереди и справа.

— Бам! — громыхнуло в голове у Влада. И пришло ощущение легкости, свободы и веселого куража. И впереди идущие повозки, лошади, всадники — все будто застыли в вязком тягучем киселе. И движения Шеппарда и Сержа стали для него не размытыми, а просто очень быстрыми. А это означало, что Влад, как и Шеппард, как и остальные охранники каравана, вошел в боевой транс. За всем, что делал он дальше, Влад наблюдал как бы со стороны — вот расчехлил он арбалет, вот взвел рычаг, натягивая тетиву — раз и другой. Вот лошадь его ушла влево, за повозку. Где-то позади него сместился вправо и чуть дальше замыкающей повозки Борис. На Бориса Влад не оглядывался, но почувствовал, что тот уже занял нужную позицию. И сразу же, без поиска и перехода почувствовал Влад направление, в котором было нужно искать. Это было весело — весело и легко. Так смешно и медленно двигалась под ним лошадь, так быстро и точно делал он то, что было нужно делать. Вот почти скрытые за поворотом дороги чахлые заросли и болотце за ними — вот линия, вдоль которой нужно вытянуть свое внимание: на конце этой линии то, чему быть в этом мире не должно. Вскинуть арбалет, сжать линию внимания в одну точку — и послать в эту точку стрелу.

Раз. Два. Арбалет снова взведен. Болт на ложе — ну разве не весело?! Вот поворот дороги стал ближе, и открылись за ним те, кому не следует быть в этом мире, под этим небом, рядом с этими людьми.

— Делай семь-четыре, слышит он голос Шеппарда, вскидывает арбалет и ждет.

— Два! Четыре! Семь! Восемь!

Семь? Ага, вот он, мой седьмой. Линия внимания. Точка. Выстрел.

Взвести арбалет. Раз, Два. Болт. Пятна по ту сторону прицела движутся, как и все остальное — туго, медленно, будто облака в небе. А вот одно из них — быстрее, но как-то рывками.

— Три! Восемь! Восемь! Двенадцать! Линия. Точка. Выстрел.

До чего же весело — стразу две стрелы летят в него, но летят очень-очень медленно.

Восемь — все! Линия. Точка. Выстрел.

Тот, что двигался рывками, рванулся в сторону еще один раз — и упал в дорожную пыль. Заржал, забился замечательный буланый жеребец под Сержем.

— Борис. Влад. Делай тринадцать — полный. Клаус Шеппард достал два коротких арбалета и привстал в стременах, выходя к повороту дороги. Серж с такими же небольшими арбалетами в руках метнулся вперед, по другую сторону фургонов. Но Влад уже ничего этого не видел. Радость куда-то ушла. Он летел на своей гнедой по полю в сторону леса, а чуть сзади и слева громко всхрапывала лошадь Бориса. И даже в волшебном, блаженном трансе мучила, грызла его мысль: "Так мы и не договорили с Шеппардом, что же есть предательство". И чтобы не думать эту мысль, механически перебирал Влад в памяти своей опорные точки поблизости, как будто не было важнее и нужнее в этом мире повода для размышлений.

Доппельмарк, сосновый лес, со стороны реки, две мили на закат солнца.

Выкатив глаза

Согнувшись от страха

Дыша тяжело

Перекошенным ртом

Придавленный сумраком

Я бежал по шоссе

Позади

Растянувшись осенней цепочкой

Меня преследовало

14

Черных

Птиц.

Егор Летов

Октябрь 1776 от Сошествия Праматерей. Вечер.

Хармон Паула смотрел на стол. Темный от времени, чуть истертый тут и там. Да и комната не слишком светлая. На темном этом столе не было ничего. Почти пуст был стол — если не считать небольшого предмета.

Хармон Паула смотрел на Светлую Сферу.

— А может, она тоже смотрит на меня? — подумал вдруг Хармон. Смотрит, как я бегу, и смеется надо мною? Как долго можно бежать, и как долго могу я прятаться? Рано или поздно меня найдут и догонят. И тогда Сфера посмеется надо мною в последний раз. И тогда, скорее всего, начнет смеяться над кем-то еще.

Его уже почти настигли — дважды. На переправе через Холливел в самой середке Пастушьих Лугов трое всадников заехали на почти уже отчаливший паром, один из них указал на Хармона пальцем. Тогда отменно сработала охрана каравана, к которому прибился Хармон: они не стали ждать действий всадников, а ударили первыми. Двое остались лежать на пароме, один вместе с конем кинулся в Холливел. Ни стрелять вслед, ни догонять его никто не стал. Лошади убитых, их оружие и одежда достались хозяину каравана, веселому круглому коротышке с длинной бородою. Купец тихо посовещался с командиром охраны, хитро взглянул на Хармона.

— За тобой пришли ребята, а?

— Как знать — ответил тот — только чего такие серьезные люди хотеть-то от меня могли?

— Тебе лучше знать, дружище. Тебе...

Хармон лишь вздохнул. Второй раз было хуже. В Сердца Света, совсем недалеко от станции рельсовой дороги. Двое. Похожие на тех троих, в Пастушьих Лугах. Увидав их, Хармон дернул Низу за руку и опрометью кинулся бежать. Лабиринт улочек уводил их дальше и дальше от станции. А за одним из поворотов оказался третий. Без лишних слов он чиркнул коротким мечом по плечу Хармона. В глазах потемнело от боли, ужас сдавил горло. Спасла Низа: девчонка швырнула в страшную фигуру старым деревянным ведром, что валялось в грязи, и удивительно ловко, быстро и уверенно воткнула нож в бедро злодея. Потом был быстрый бег, свистящее дыхание, чувство страха и опасности в самой середке мыслей Хармона. Они добежали до станции как раз чтобы успеть в отходящий искровый поезд. И вот — Оверон, постоялый двор, пустая комната, стол и отчаяние.

— Что мне делать? Что делать мне? Мне не уйти, невозможно убегать вечно! Но ведь должен быть выход, правда?! В следующий миг Хармон понял: вот и решение всех проблем. Хармон Паула, купец, женоубийца, вор и плут наконец-то сошел с ума. Потому что в голове его раздался мягкий, спокойный и будто очень-очень счастливый от самого факта разговора с Хармоном Паулой голос.

— Купи друга.

* * *

Тюрьма славного города Оверона производила замечательное впечатление. Коридоры выглядели уютнее постоялого двора, всюду было чисто, даже почти не воняло. Правда, это был верхний, "господский" этаж. Что было на нижнем, Хармону Пауле смотреть не захотелось.

— Да, дружище Хармон, да! Я ведь провожу здесь очень, очень большой кусок своей жизни. Как ни крути, а это мой второй дом, да-да.

Начальник тюрьмы города Оверона, Ченнэл Майк Дороти, выглядел довольным — ему удалось поразить старого знакомца, купца Хармона. Так что вытянутое, удивительно лошадиное лицо Майка выражало гордость.

— Ты, поди, ожидал увидеть здесь свинарник, а? Скользкие стены, вопли заключенных — ну признайся, дружище! Впрочем, если надо, есть у меня и то, и другое, и еще кое-что. Но не здесь, дружище, не здесь. Интересуешься, а?

Хармон покачал головой. Голова болела. Весь вечер и почти всю ночь они пили вино со старым знакомцем, бывшим начальником смены в тюрьме Оверона. Хармон привозил для его дочерей пестрые платки из Шиммери, и особым образом вяленое мясо из Закатного берега, до которого Майк был большой охотник. Они любили поговорить за кружкой Пентийского белого обо всём на свете: тюремщик с лошадиным лицом был в душе философ.

Вчера, когда Хармон пришел к нему в гости, застал Ченнэла дома. Дочки старого знакомца чудо как подросли, сам Ченнэл выглядел молодцом, жена его Мардж все так же изумительно готовила (так Хармон сказал Ченнэлу, да не очень, пожалуй и приврал). А сам Ченнэл, оказывается, заменил старого начальника тюрьмы, и вообще жизнь пошла в гору. Война обошла Надежду стороною, но тюрьма полна клиентов, Оверон наводнили беглецы, в основном из Альмеры и Фаунтерры, но попадались также из Южного Пути.

— Выкупить кого-нибудь из тюрьмы? А зачем тебе, старый плут? Нужен охранник для каравана? О, твой друг Майк кое-что для тебя припас, припас — вот увидишь! Завтра, завтра увидишь, друг мой купец.

И вот замечательная Оверонская тюрьма (по крайней мере, замечателен этот этаж), Ченнэл, Хармон и степенный охранник с широкой бородой лопатою. Коридор долог и гулок, медленно идут трое вдоль железных дверей.

— Чтобы перестать убегать, надо остановиться... надо остановиться... а если остановиться, то побежать уже, пожалуй, не хватит сил... не хватит сил — стучит в ушах у Хармона Паулы, и хочется жить.

— А ведь я совсем забыл свое искусство, свою любимую игру. Я давно перестал читать людей. Когда бежишь ведь некогда читать, бросить взгляд на обложку — вот на что хватает времени. Вот этот с бородою — что ему жизнь? Дома дети: поди, любят его. Жена худа и ворчит без устатку, а дети вот любят. Он добр, вечером берет их на колени, и рассказывает немудрящие сказки, и пьет кислое вино в субботу в таверне с другом, или, может соседом. А если Майк скажет ему сейчас меня пытать — будет мучить не хуже, чем тогда в яме пытали, вот ведь как. А Майк? — Хармон поворачивает голову и долго смотрит на Ченнэла, начальника тюрьмы Оверона, и улыбается ему. Ченнэлу нравится его работа — думает Хармон — ему нравится его жизнь. Он, пожалуй, любит допрашивать своих постояльцев, долго говорит с ними, и ищет способы заработать деньги, и находит их, вот что интересно. Это его игра — как для меня читать людей.

— Расскажи мне о парне, за которым мы идем, Майк — просит Хармон.

— Ха! Но так тебе не будет интересно потом, да, бродяга — хохочет Майк— а вот придем — увидишь, увидишь, честное слово.

Они подходят к двери, и бородатый охранник в сером мундире тихо, почти беззвучно открывает заслонку зарешеченного окошка. Важно и неспешно делает шаг в сторону, дескать — прошу! И тут до Хармона Паулы доходит: Джоакин Ив Ханна... Джоакин, клоун и герой с Печального холма — вот кого я там увижу, ну конечно. И хочется сжаться, спрятаться, уйти.

За дверью камеры голый по пояс худощавый мужчина в странной позе: почти лежит на полу, руки согнуты наполовину, а носки, если присмотреться, самую чуточку отрываются от пола. Но странно: он совсем не напряжен в этой дикой позе, будто лежит на берегу реки. Лицо повернуто к двери в профиль и на этом лице застыла безмятежность.

— Надо подождать, господа хорошие — басит охранник. Чуть-чуть осталось.

— Чего осталось? — не понял Хармон.

А выкрутасы свои, значит, закончит. Раньше говорить не будет.

— А вы заставить говорить не пробовали?

Майк смотрит на торговца и усмехается: — Я не знаю, почему он пошел со стражей сюда — сообщает, наконец, он — мы тут пробовали, конечно, научить его распорядку дня... трое вылетели из камеры, как птички из разжатой ладошки. А старшего смены взял, значит за руку, так вот, и говорит: "Вы меня не обижайте, пожалуйста. И все у вас в жизни будет хорошо. А как на суд меня позовут — так и скажите".

— И когда суд?

— А не хочет судья Балкс дело с ним иметь. Все тянет да откладывает.