Водяной-2

Аральские волны.

Наконец-то! Моя импровизированная флотилия тронулась в путь, после суток суматошных сборов. Куча девчонок, девок, молодых женщин общей численностью в три с лишним десятка, да еще говорящих на разных языках — это просто сумашедший дом. И суметь их организовать и заставить грамотно собраться к переезду тот еще геморрой, даже для такого могущественного меня. Ну не убивать же их было? Но справились, благо, есть несколько пусть немолодых, но умелых мужиков, и теперь на четырех каюках движемся вниз по течению Сырдарьи, на север. Где-то там, в Аральском море, есть флотилия русского царя, и на северном побережье точно есть поселения купцов, разведчиков и солдатские станы. Русские сюда ломятся, пусть пока не могут крупными силами перебраться, но движение уже неумолимо. И это очень сильно нервирует кокандского хана, ибо тот мужик умный и понимает, что справится с мощью одного из сильнейших европейских государств не сможет. Потому и позволяет почти в открытую тут шляться английским, турецким и прочим шпионам. Надеется, и не без оснований на помощь. Как, впрочем, и хивинский хан, и бухарский эмир. Впрочем, насколько я помню, именно бухарский эмир оказался самым мудрым и хитрым, остался при власти, как вассал русского царя. При этом по его приказу зарезали не одного англичанина или русского, как, впрочем, и прочих. Даже основателя Большой Игры тоже зарезали. И вроде как только в двадцатом веке красные свалили эмира, установив советскую власть в Бухаре. Правда, афганский кусок был ими утерян, но большевики умели делать жертвы, сохраняя самое главное. Хотя нет, хивинский хан тоже за собой титул оставил.

Хмыкнув, я огляделся. Что-то я задумался малость не о том. Это другой, хоть и схожий мир. И хотя, насколько я могу понять, история идет по тому же пути, что и у нас, но может быть что угодно. А пока — задача минимум на это путешествие есть доставка в русские руки освобожденных рабов. Потому как почти половина освобожденных русские. Не скажу, что Россия сейчас земля обетованная, рабов на ней ныне многократно поболе, чем во всех ханствах этих земель, но моим подопечным я малость помогу. Да и дворянки среди них есть, и купчихи. Не говоря об одноруком казачине, что командует каюком, идущем в конце. Ну да, под моим мудрым руководством целая флотилия — четыре каюка, но это я повторяюсь, возможно, от волнительного ощущения всевластия. Ага, давлеющего бардака надо мной. Ибо на каюках весело. На них, кроме освобожденных, еще скотина и разный товар, что я конфисковал с битых мною и моими помощницами работорговцев, в основном ковры и хлопковая ткань. Попробую расторговать, если получится.

И потому я не тороплюсь, идем медленно и аккуратно. Да и девчонкам, которых я освободил завершающими, особо нервы трепать не буду. Итак до конца в себя не пришли большей частью, качественно их людоловы ломали.

Впрочем, сейчас на их челне дервиш, он там главный. Кстати, у Ёркина неплохие лидерские качества, да и у девчонок-мусульманок дервиш немалым уважением пользуется, хаджой его зовут. И остальные девицы тоже, дервиши, оказывается, в Китае довольно частые гости. По крайней мере, в тех местах, где мусульмане проживают, в Восточном Туркестане. Кстати, в Китае уже в этом году должна начаться первая опиумная война, насколько я помню. В тех английских газетах, что я читал, нагнетается вовсю. Плохие китайцы не позволяют доблестным английским, индийским, американским и прочим контрабандистам травить свой народ наркотой. И потому их, таких плохих, надо прижать к ногтю. Жаль я туда добраться именно сейчас не могу, вот уж помог бы я китайским коллегам. Ненавижу наркоторговцев не меньше работорговцев. Китайских людоловов тоже сильно не люблю, все китаяночки были отобраны у родных, и хорошо, если те остались живы.

Собственно, мне как водяному особо до людских дел дела быть не должно, так сказать. Но вот есть.

На третьем каюке однорукий казак ухватился своей единственной хваталкой за грубую пеньковую веревку, и свесился с борта, глядя вперед. Хмыкнул, углядев сидящего на корме первого кораблика водяного, бултыхающего ногами в мутной воде.

— Чего фырчишь, Михайла? — Его помощник, немолодой оренбургский крестьянин, Аким Потапов, нежно провел бруском по лезвию топора, выдернул из бороды волос и попробовал острие. Как он и ожидал, волосинка распалась надвое. — Не кипешуй, все уладится.

— Не уверен, Аким. Князь нас точно доведет до русских мест, но вот что будет дальше? Ладно власти, мы перед ними не виноваты никоим образом, а церква? Что попы скажут? Власти у них хватает, а мы с тобой, не забывай, своими глазами богиню Мару видали, кою уже еле-еле помнят люди. А она есть. И княже водный, вон он он. И русалки евоные, вон как ладно скачут. — Казачина ткнул рукой в вылетевшую из воды и со смехом крутанувшую сальто Марину. — Ой потрепят нас, Акимушка, помяни мое слово. Сильно потрепят. С девок-то спроса не будет, баба она и есть баба. Кого родителям, кого замуж, кого в монастырь. А мы мужики, с нас и спрос другой. Одна надежа, что попы наверх идут от земли в основном. Они порой сами землю пахали, помнят что и как. Может, у кого в окрестных землях тож водяные баловали.

— Не переживай. Княже нас в иную веру не переманивает, свои обряды проводить никому не мешает, сам лично нечисть и нежить лютой ненавистью ненавидит, помнишь, как Ёркин сказывал, про ведьму то спаленную? — Крестьянин аккуратно надел на лезвие кожаный чехол, и засунул топор за пояс. — Ну, помурыжат, потрепят душу. Так максимум, в монастырь какой-либо отправят дальний. Все лучше, чем раков кормить. Никто не знает промысел божий, Михайло. А княже без его дозволения такую власть бы тут не обрел, это точно.

— Помурыжат... забыл, что сейчас ты не голытьба перекатная? Сколько тебе княже золотых и серебряных отвесил? Неужто думаешь, что не заберут те же монахи? Или полиция? Ни паспорта у нас, ни прочих документов. Пока до Войска Оренбургского дойдет, потом до станицы, потом до поселка... потеряют следы мои денежки, и концов не найдешь. Если б не водяной, то не переживал бы так, мало ль казаков в полону возвертается, а ныне... Обязан ведь я ему, водяному-то, жизнью самой, волей, оружьем, даже казной. Коней каких знатных княже пожаловал, душа радуется. Знаешь, Аким, был бы гол как сокол, легче б было, а тут есть что терять, и терять это неохота. — Михайло стукнул кулаком по борту, и поглядел на трех своих кобыл, полукровок-ахалтекинок. Все три уже жеребые, потому казак их берег, папаши-то чистокровные ахалтекинцы-аргамаки. Вон они, на идущем впереди каюке, золотистый и вороной. Красавчики кони, ой красавчики. И ведь подарил их водяной бабам, Анне и Василисе. Ладно-то чешку он всласть повалял, а Василису даже не тронул, так, наукам просто поучил, и то только тем, за которые попы не спросят, специально насчет этого с дервишем советовался. Тот хоть и бусурман, но дюже ученый, и в Святом Писании разбирается не хуже митрополита Оренбургского. — Ай, ладно, чего кручиниться? Бог не выдаст, свинья не съест! Налей-ка мне винца того сладкого, а, Аким? Что-то промозгловато.

Погода на самом деле, хмурилась. Ноябрьское небо было затянуто тяжелыми, мрачными тучами, крепенько моросило, ветерок поднимался. Водяной оглянулся на казачину, помахал рукой, привлекая внимание, и указал поворот означенным жестом. Впрочем, этим он не ограничился, на третий и четвертый каюки заскочили русалки, и сказали поворачивать за передним мателотом. Михайло хмыкнул про себя, подумав, что он многим мудреным словам у водяного выучился, тот на учебу жадный не был, и обратился к русалке:

— Марина, а что стряслось?

— Маэстро сказал, будет сильный шторм. — Пожала точеными плечами беловолосая красотка. — Точнее не скажу. Сам на берегу спросишь, солдат. Но если маэстро хочет укрыть вас на берегу, то будет что-то очень неприятное. Для вас, людей, разумеется.

После чего взяла серебряный стакан с вином, что Аким хотел передать казаку, и отпила половину, удивленно причмокнула, и допила остальное, вернув стакан крестьянину. И без всплеска нырнула в воду, вынырнув уже около своего наставника.

— Вот оторва. — Восхищенно покачал головой крестьянин. — Красавица, каких поискать, серебра не боится — ну какая она нечисть? А?

— Нелюдь она, Акимушка. Нелюдь. И эта красотка, и ее сестрица сам знаешь, на что способны. Радуйся, что они на нашей стороне, не дай бог князя прогневить. — Михайло хмуро поглядел на пустой стакан в руке у Акима, забрал его, и сам налил себе вина из почти пустого кувшина. Вино, оно такая штука — вот оно есть, и вдруг его нет. И всегда его мало.

— Маэстро, вы всерьез беспокоитесь. В чем дело? — Заскочившая ко мне на челн Марина встала рядышком. Интересно, где она винца перехватила, и не споит ли она мне Хилолу? Подвержены ли русалки алкоголизму? Блин, это ж чудовищное стихийное бедствие будет — русалки в загуле. Надо будет обязательно проконтролировать этот вопрос.

— В том, что это все минимум на неделю. — Буркнул я, и ткнул рукой в низкие, сине-серые тучи, прущие с северо-востока. — Очень мощный фронт, так что зависли мы на неделю. Не хватает спутников метеонаблюдения, Марина, и здорово.

— Всегда есть что-то, нам в данный момент неподвластное. — Пожала с умным видом плечами девица, и отошла в сторонку, присев около Анны. Ну все, будет с ней чирикать на итальянском, минимум час. И Альбина к ним присоединится, купеческая дочка языковую практику упускать не собирается, очень практичная девица. И не подумаешь, что она в том самоубийственном забеге и заплыве участвовала.

Под моим взглядом на правом, северном берегу Сырдарьи, открылся потаенный ерик, до того капитально скрытый зарослями камыша. И закрылся после того, как четвертый каюк прошел в небольшое озеро. Все, от реки нас отделяет стена камыша, от Бекпакдала широкое поле батмака, здешнего илистого болота и полоса тугайного леса. А тут небольшая чистая возвышенность— островок с озером посередке.

— Так, все на берег, Михайло, командуешь организацией лагеря. Ставь шатры, навес для кухни, делайте нормальные отхожие места. Делать все добротно! Проверить груз в каюках, укрыть рогожами, чтоб не промочило. Загоны для скотины, привязи лошадям, свежей зелени нарежьте. Осторожнее, здесь змей полно, не напоритесь. Опять же, шустрее! Ибо идет нехилая заваруха. И шевелитесь, через пару часов начнется. Сразу поставь готовить горячее, потом выйдет ли, бог его знает, будете на сухомятке сидеть. — Рыкнул я на соскочившего на берег казачину, и поглядел на небольшой холмик метрах в трехстах. — А я пройдусь, ноги размну.

— Мастер, я с тобой. — Бросив под старой ветлой четырех очень крупных рыбин, сазанов по паре пудов весом, Хилола подскочила ко мне. Знатные рыбки, почти с русалку длиной. К ее добыче свою, состоящую из двух полутораметровых шипов, добавила Марина, и тоже направилась с нами.

Оставив за спиной управляемую заковыристой руганью суматоху, мы пошли по старой, основательно заросшей, но отчетливо видимой дороге. Набранное из тесаного камня дорожное полотно вело к отчетливо видимому мне строение, то ли часовне, то ли небольшому храму, то ли мавзолею. Сквозь камни проросли не только трава и кустарники, но и пара деревьев, в том числе здоровенная чинара, толстенная, обхватов в пять-шесть, не менее. А значит, здесь никого уже несколько веков не было.

— Куда идем, маэстро? — Брезгливо придавив толстого паука, поинтересовалась Марина.

— Стоп. — Я удивленно встал. — А что, не видите?

И показал рукой на когда-то роскошное, да и сейчас внушающее сооружение из бело-розового мрамора. Что-то величественное, но не сильно большое. Притом входа я не вижу. Или, если смотреть с другой стороны, выхода. Мавзолей или склеп? Храм все-таки, должен иметь дверь, иначе смысла в нем нет.

— Сейчас вижу. — Удивленно протянула Хилола, и чуть склонила голову набок. Привычка такая у девочки, когда рассматривает что-нибудь интересное.

— И я вижу, маэстро. Странно, похоже на старинные греческие мавзолеи. Откуда это здесь? — Марина подозрительно прищурилась, и чуть втянула носом воздух. Я уже заметил, что она как волчица, на нюх полагается.

— Искандер Двурогий?— Хилола поглядела на заходящее солнце, на мавзолей, и повернулась ко мне. — Усто, давайте не станем тревожить это место на ночь глядя? А?

Я довольно долго молчал, осматривая это хоть и основательно потрепанное временем, но тем не менее — явно уцелевшее здание. Хоть многовековые ветра источили песком и размыли дождями мраморные стены и мраморную же крышу, хоть и колонны на треть засыпаны песком и землей, а низкая дверь почти по самый верх занесена, но этот образчик явно античной архитектуры устоял. И более того — я не могу увидеть, что там, внутри. Четко очерченное пространство, за которое мои, прямо скажем, значительно превосходящие человеческие, способности к изучению окружающего мира, проникнуть не могут. Вот так-то.

— Не станем. Но и уходить с пустыми руками — дурной тон. Марина, Хилола, метнулись к Михаилу, принесите сюда кувшин молока, кувшин вина и свежий хлеб. — Я поглядел в свою руку, пальцы которой украсились отливающими сталью когтями, и усмехнулся. Надо ж, почти перетек в боевую форму. С другой стороны, береженого и бог бережет. И что-то мне подсказывает, что обычным людям сюда хода нет. Они б просто не увидели и этот холм, и даже в это озерцо сейчас не смогли б попасть.

Пока девчонки бегали до легеря, и трясли там казака с помогалами насчет моего заказа, я стоял ни на шаг не приближаясь к мавзолею, или что это такое. А когда русалки принесли мне требуемое, то неторопливо пошел вперед. Девчонки мои так же неторопливо шли за моими плечами.

Подойдя к основательно занесенной лестнице, я поднялся до террасы перед входом, и взял у своих учениц кувшины с молоком и вином, поставил их напротив входа, разорвал пополам лепешку, накрыл половинками кувшин. И спустился на пару ступенек.

— Мы пришли с миром. Мы не хотим тревожить это место, и тихо уйдем по окончанию непогоды. Примите наши дары. — После чего развернулся и пошел, прикрывая собой девушек. И спиной чувствовал чье-то любопытство, спокойное такое, оценивающее. Интересно, во что мы здесь вляпались?

— Маэстро, как вы думаете, у нас проблемы? — Невозмутимо поинтересовалась Марина, оглядываясь на мавзолей. И эта хладнокровная, с леденящим взглядом особа — итальянка? Точнее, на четверть испанка, на четверть арабка и на половину итальянка?

— Возможно. — Пожал плечами я, на всякий проводя частичный перекид, и делая себе морду лица как у тюленя. — Но решать стоит их по мере их поступления.

Хилола проследила мой взгляд и фыркнула. Ну да, Василиса. Девица решила открыть на меня охоту, потому я стараюсь с ней особо не пересекаться. Но и бегать от сумасбродной ведьмочки — себя не уважать. А с тюленьей харей даже не поговоришь особо, ты ей улыбаешься, она в ответ полную пасть клыков скалит. Отменная ипостась для отпугивания приставучих ведьмочек.

Но в этот раз не сработало. Василиса с каменным лицом попросила моих русалочек оставить нас для важного разговора. И, даже не дождавшись, пока они не отойдут подальше, обратилась ко мне: