|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пролог
— Ну же! Вы согласны, Эмеральд? — злой мужской голос яростным шёпотом рычал мне в лицо. Обладатель его казалось, пытался проломить коленом мои несчастные рёбра и, возможно, сожрать мою печень и при этом он очень красочно чертыхался. — Отвечайте! Или я вытряхну вас из этого демонова платья при всех! И сделаю то, что должно! Да-да, именно. Выпорю, и никакой ваш папенька не поможет. Он сбежал!
Бред какой. Я заболела что ли?
— Мм..? — потянулась к угасающему свету, и в ответ раздалось ликующее:
— Слава небесам! Объявляю вас мужем и женой. Поднимите невесту!
Ну я ж говорю, бред. Только щёки горят сильно почему-то. Правда что ли температура свалила? Ничего не помню...
Глава 1
День был чудесный. Пара стояла в расписании на этот год очень удачно, так, что мне не приходилось даже особенно отвлекаться от основной работы.
Я взмахнула рукой, отпуская студентов на волю и, опомнившись, прокричала в схлынувшую за двери толпу:
— Пухлянски!
— Руслана Алексеевна! Ну сколько можно?!
Я махнула на него рукой — пусть не воображает.
— С тебя цифра к коллоквиуму! У тебя оптика самая широкая.
— Да помню я! — проворчал Булкин, несчастный ребёнок, не могли материну фамилию мальчишке дать что ли? — Я уж и так даже во сне на ваш парад планет смотрю. Что уж там такого-то?
— А надо не во сне. Надо в зеркала, — сказала я, застёгивая портфель. Понимал бы чего в направленном свете.
— И это, Руслана Алексеевна, вы перестаньте меня так, при всех...
— Вот когда килограммов двадцать скинешь... Для начала.
— Да вы что? На самое дорогое! — ужаснулся студент, и похлопал себя по толстому пузу. Ему и правда надо было срочно худеть. Отёк у парня был явный, и поджелудочная с печенью тоже заметно сбоили, судя по маске лица. — Да и трудно это. Сами разве не знаете?
— Трудно, Пухлянски, с диабетом жить. И с гипертонией. А худеть — не, не трудно, — что я ещё могла ему сказать? И как замотивировать? — Жрать меньше надо, и спортом заниматься! Глядишь, дольше проживёшь!
Моя пара стояла у них в расписании как раз после большой перемены, и каждый раз, заходя в аудиторию, я видела, как он спешно доедает пиццу из огромной коробки. Мрак и ужас...
Я смахнула всякую мелочь со стола в ящик и закрыла его на ключ. Имеющий уши, да услышит...
— И помни, без медосмотра я тебя до зачётов и экзаменов не допущу! Липовую справку не покупай — вот её как раз сожрать заставлю!
А там мать пусть сама разбирается, чай взрослые люди.
В спину мне донеслось нечто не слишком приятное и потому едва слышное за гомоном десятков голосов, но я уже выходила в коридор и потому предпочла не расслышать.
— Руслана Алексеевна, Руслана А-алексеевна!
Я мученически закатила глаза и остановилась.
— Ну что тебе, Пахрачёв?
Парнишка, весь взъерошенный, тяжело отдышивался в сторону, но смотрел решительным взглядом.
— А-а. Ты опять... — разочарованно протянула я, пытаясь незаметно слиться с толпой студентов или прикрыться Булкиным, как раз в этот момент проплывающим мимо.
— Я нет... То есть.., да, конечно... Фух.... Но сейчас нет.
Господи, да что вы все разговаривать-то не умеете?
— Не знаю, как ты с такой дыхалкой по горам бегаешь, но с коридорами она явно не справляется. Коротко и по существу. У тебя три секунды.
— Вот, — мальчишка ткнул в меня одновременно кулаком и горящим взором, и я потянулась к очкам. Как довольно заулыбался Пахрачёв, я, конечно, уже не увидела.
— Если ты надеешься, что за это я всё-таки возьму тебя летом в Анды... Что это, Саш? — я осторожно перебирала пальцами по лёгкой металлической трубе с кривой ручкой и толстыми стёклами, отчётливо напоминающей карликовый телескоп.
— Мы летом в Саянах были. С клубом.
— Нашёл? — линзы были непривычные, слоистые и наверняка нерабочие. Я понюхала трубку и осторожно потёрла тёмный край, покрытый нечитаемыми под окислами символами.
— Можно и так сказать, — пробормотал студент и усмехнулся: — Джина нет, мы проверяли.
Я посмотрела на развеселившегося паренька поверх узких прямоугольных очков и строго объявила:
— Отнесёшь в лабораторию, я после занятий посмотрю. Если хочешь поучаствовать, велкам.
И прогуливающейся походкой пошла дальше.
Я уже говорила, что день был чудесный? Так вот, он действительно был. Солнце светило, студенты шуршали. Ничего не болело... что в определённом возрасте уже воспринимаешь, как истинную благодать.
Да и хорошо мне тут было. Университет я обожала с самого детства, когда ещё папенька с собой на работу брал. Здесь было прекрасным всё: запах старого лака, скрипучий паркет, облезающая краска вон там, у лестницы и высоченные двери, гул молодых голосов... Это были одновременно неизбежность и призвание, наверное.
Отец научил меня всему лучшему, что во мне было: любви к звёздам, к людям и к жизни.
"Без звезды в сердце вы нищи", были его слова, которые я из курса в курс повторяла студентам. "У каждого должны быть свои небеса" и "Звёзды доверяются только чистому сердцу".
И они доверялись — им, мне, нашему маниакальному энтузиазму. Так. Что-то я отвлеклась.
В общем, я с удовольствием вышагивала по коридору факультета астрофизики и посматривала в окна галереи, через которую лежал мой путь. Снаружи была звонкая, сочная весна в самом своём расцвете, умытая утренним дождём и тут же обласканная солнцем. От этого к ощущению счастья прибавилось предвкушение неизбежного чуда, словно в юности. А в груди что-то тоненько волновалось. Не иначе, Пахрачёв на меня слишком сильно надышал после пробежки, чтоб ему там икалось до ужина.
К концу последней на сегодня лабораторной он заглянул в дверь, и я махнула, "заходи".
Парнишка просочился вдоль стены ко мне, и мы тихонько остановились у окошка.
Пока остальные корпели над работой, я рассматривала под увеличительной линзой Сашкину находку. Это была составная из нескольких частей трубка, явно на остатках частей какой-то из монтировок, экваториальной, скорее всего, потому что колёсико часов тут прослеживалась явно.
— Мало света, — пробормотала я себе под нос, и Сашка неожиданно предложил:
— А пойдёмте наверх, пока пара не кончилась, там и посмотрим.
— Не, не успеем, — я попробовала подковырнуть колёсико, и мне показалось, оно чуть заметно сдвинулось. — Мне лабораторные собирать пора, а наверх, даже если через ступеньку, их там девяносто три, на минуточку. Нельзя так с пожилыми людьми.
— Ру-русла...на Алексеевна! Вы что говорите такое? Вам лет-то не больше... — Пахрачёв смущённо заткнулся.
— Точно тебе говорю, девяносто три. Все почему-то думают, что больше. Я про ступеньки сейчас, если что. — Колёсико явно шевелилось, но что-то ему мешало. У меня от напряжения даже переносица вспотела. Труба была однозначно очень старая, и потерять её по моей неосторожности было бы обидно.
— Ну точно на комплимент нарываетесь, — облегчённо выдохнул мальчишка и вдруг опять напрягся, — Или вы меня разыгрываете?
— Ну какой розыгрыш, Пахрачёв, ты чего?.. Мм... Я сейчас сделаю одну вещь, за которую коллеги, если узнают, меня казнят особенно извращённым образом, поэтому ...
— Могила, — с готовностью кивнул мой верный аспирант.
— Пожилой человек, это разве старый, Саня? — спросила я, доставая под изумлённые взгляды студентов вэдэшку из ящика с инвентарём. — Самой страшно, не говори ничего. Так вот, друг мой, это человек не старый вовсе, а тот, кто пожил и имеет некоторый опыт с этой жизнью справляться. Ну вот, как-то так. А теперь — не дышите!
Я осторожно капнула из пипетки на крошечное, почерневшие от времени колесо, и на дугу с символами, а сама отошла на всякий случай подальше, чтоб не сглазить, наверное, и чтоб раньше времени не начать хватать и проверять.
К тому моменту, как я приблизилась с бумажными салфетками и тонкой силиконовой уплотнительной лентой к окну, лабораторные лежали у меня на столе, а аудитория опустела. Только Сашка настороженно сопел, сидя на первой парте.
Я аккуратно убрала остатки масла и, насколько было возможно, оттёрла дугу. Если мне не слишком изменяла память, руки мне следовало оторвать по самые уши. В назидание и чтоб не повадно было тянуть их к разным бесценным предметам.
Но было поздно. Звёзды сошлись так, что я до этой трубы первая дотянулась. Оставалось надеяться, что безвозвратно там пострадала только отломанная часть монтировки, которая отломалась задолго до встречи со мной, судя по почерневшему неровному краю скола.
Я очень тихо и, по-привычке стараясь не дышать, повернула малюсенькое колесо и чуть не выронила трубку, потому что под пальцами едва ощутимо затикал механизм...
Эта доисторическая хрень очевидно работала, очень медленно двигаясь на моей дрожащей ладони.
Сашка вскочил. Я остановила его жестом — не сейчас.
И повернулась к окну, чтобы лучше видеть.
Ну а потом, какой астроном удержался бы от того, чтобы посмотреть в окуляр? Я, кстати, удержалась, соображения хватило, но посмотрела на символы, которые медленно наливались фиолетовым светом и выстраивались в круг. Я отодвинула окуляр от себя на расстояние вытянутой руки, привычным жестом направляя его мутные стёкла в горизонт. Символы на трубе засветились ярче, застилая лучами окно предо мной, линзы вспыхнули розовым и белёсым, я услышала далёкое Сашкино "....Ана!" и всё померкло.
А потом случилось "Поднимите невесту" и прочий вопиющий в своей сюрреалистичности бред.
Кто, скажите мне, примет агонистичное мычание за согласие соприкасаться рукавами, учитывая, что меня при этом пытали. Да-да, щёки не от смущения горели, и, судя по запредельной чувствительности, лицо моё сейчас было размером с Юпитер, то есть очень большим, а видом, как Марс... — красным и безжизненным.
Почему-то было очень нехорошо и, по всей видимости, какие-то проблемы с глазами.
Наверное, я упала.., подумала отстранённо.
И тут меня рывком вздёрнули вверх и крепко ухватили за локоть. Я тихонько вскрикнула "Ай!". И тут же со змеиным шипением:
— Я же предупреждал! — мне на палец очень плотно село массивное кольцо...
Кольцо. Мне. На палец.
А палец, стало быть, в длинной красной перчатке...
Хороший новостей было, как говорил отец моих детей, обе. Если я сплю, то нечего зря время терять, надо спать дальше, а если не сплю, то самое время без промедления этим заняться. А там, на свежую голову, будет, о чём поразмыслить — это всегда полезно и приятно. Оставалось заставить себя разлепить глаза, чтобы подтвердить или опровергнуть какую-нибудь из версий.
Нарастающий шум на периферии меня несколько беспокоил, но не настолько, чтобы я захотела выглянуть из-под красного полотна, закрывшего моё лицо, когда меня поднимали. Но пришлось. Сильная рука небрежно сдёрнула ткань назад, и я с неудовольствием узрела бесстрастное лицо обладателя злого голоса, который сейчас очень больно сжимал мою несчастную руку. Ту самую, что с громадным кольцом.
Вырисовывалась ещё одна, несомненно, хорошая новость, которая была в том, что если это красочный сон, что было вряд ли, то со мной, как с женщиной, по-прежнему всё в порядке. Если же это бред замученного работой сознания, то я готова так бредить и дальше — объект передо мной был вида зрелого, судя по крепкой, широкоплечей фигуре и прихваченным сединой тёмным вискам, и харизматичного — шейный платок и пышные белоснежные кружева на груди были очень... экстравагантны.
Вид мужчина имел надменный, если не сказать отталкивающий, вероятно, благодаря жутким чёрным глазам, брезгливо расчленяющим меня сейчас на субатомы, и что-то в мыслях меня убеждало, что он ужасно старый, в морщинах и шрамах.. и вообще очень страшный и злой. Было ощущение, будто это отголосок чьих-то чужих мыслей, потому что мне самой он таким не казался. Напротив, производил впечатление весьма и весьма. Лет ему могло быть, как тридцать, так и сорок пять. Но не больше. Уж точно не прям старый-старый. Для мужчины — не возраст вообще. Мои сверстники выглядели примерно вот так же. В прямой зависимости от степени потасканности, конечно. А вот эта его маска демонического спокойствия на лице отчего-то пугала.
Единственное, что выдавало истинные чувства моего собрата по обстоятельствам — это лихорадочный румянец на благородно высоких скулах и чрезмерно выступающие желваки на угловатой челюсти, да ещё губы, плотно сомкнутые в кривую, тонкую линию.
Мужчина старательно избегал смотреть на меня, а тот единственный раз, когда его взгляд вскользь мазнул по моей персоне, на его лице коротко вспыхнула бесконечная досада, что странно отозвалось во мне облегчением и внутренней удовлетворённостью. Я хотела было оглядеться вокруг, чтобы сообразить, что ещё тут происходит, но мужчина, эрд Тааль, как неожиданно подсказала мне память, вдруг опять наткнулся на меня взглядом и, в очередной раз гадливо поморщившись, накинул мне на лицо покрывало...
Все, что я могла теперь видеть — красный подол, мешающий мне идти и забор чужих ног, призванный не дать нам с супругом преждевременно покинуть друг друга. А покинуть, судя по отголоскам волнения в моём сердце и мыслях, хотелось...
Мысли вообще были странными, точнее, именно мысли были совершенно точно моими, чего невозможно было сказать о воспоминаниях и знаниях о себе, которые обнаружились в пугающем объёме в моей голове и мне не принадлежали. Среди хаотичной массы информации, вспышками всплывающими в голове, я прекрасно осознавала, что зовут меня Эмеральд, в девичестве Моренье, лет мне от роду почти семнадцать, и брак этот мной до обморока не желанен, что, собственно, со мной во время церемонии и произошло: хлопнулась, аки трепетная лань, прямо в страшные объятия неминуемого супруга. Бедняжка. Супруг потрясения не оценил, и теперь мне должно было спотыкаться от ужаса и заламывать руки в надежде, что чудовище меня не покарает. Бред какой-то.
Страшно подумать, чем этот мужик мог так бедного ребенка напугать. Кроме уже знакомого "старый" и "страшный" мне в голову больше ничего не являлось. Ах, вот еще: "у него есть ЛЮБОВНИЦА!". Да-да, именно так вот капс локом. Я прям даже покрывало, прячущее меня от публики, попыталась приподнять, чтоб убедиться. Правда? Любовница? Я разочарована. Потому что эрд Тааль производил впечатление человека серьёзного, и сильного, на которого всегда можно положиться и способного содержать минимум трёх любовниц. Минимум! Но уже точно не скучную и скромную одну. Ну да ладно, потом разберёмся.
Голоса стихали при нашем приближении, а стоило нам пройти мимо, пространство взрывалось громким шёпотом. И не буду лукавить, я прислушивалась изо всех сил и даже притормаживала, чтобы уловить как можно больше.
"...Даже не дождался!", — скрипел струшечий голос слева, "...думал, её подменят. Кто в здравом уме согласится...", — сокрушался мужчина с другой стороны прохода, по которому мы шли, "... я бы не смогла..." — с томным придыханием вторила ему женщина где-то рядом. "Отличный альянс! Бенжи право...", "...очень бледен".
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
