Автограф

Встретились мы с ним случайно, в середине десятых. Я приехала в те места — Новороссия, Крым, юг России, пыльный светлый ландшафт — в том числе и для того, чтобы взять у него автограф, но встретила великого романиста в пути, не доехав до города, где он жил. Он остановил свой грузовичок у бетонной забегаловки, пристроенной к корпусам заброшенного завода, и вышел купить кефира и хлеба, а грузовичок в это время взял и покатился назад, набирая скорость. Я увидела, что он вот-вот впилится кормой в стену, прыгнула за руль и попыталась затормозить. Поскольку в грузовиках я не разбираюсь, у меня получилось плохо — кузов всё-таки краем куда-то въехал, что-то упало, треснув. Я выскочила из кабины и увидела, что сзади из грузовика вывалился длинный деревянный ящик. Крышка слетела, груз наполовину выпал на землю. Мне показалось, что это кукла, но, подойдя ближе, я поняла, что ошиблась.

В кузове ехал небольшой гроб. В нём лежало тело мальчишки, одного из учеников писателя. Пацан сбежал добровольцем на войну и погиб. Учитель забрал тело и вёз домой, чтобы похоронить. Мальчику было лет четырнадцать или пятнадцать, а выглядел он ещё младше. Белый несчастный трупик.

Я не стала навязываться в попутчики или просить автограф. Мы неловко положили гробик назад в кузов, я извинилась, не подавая виду, что знаю, с кем говорю, и грузовик уехал.

Через некоторое время, прибыв в город, я нашла адрес писателя в телефонной книге и просто позвонила ему в дверь. Жил он в небольшом деревянном доме, который построил вместе с учениками. Открыл, выслушал мою просьбу и взял у меня свои книги, чтобы подписать на столе в прихожей. Подписывая, он посматривал на меня, а я на него. Плотный и невысокий мужик в очках, с цепким взглядом параноика из-под поблёскивающих стёкол. Он подошёл ко мне со стопкой подписанных книг в руках, всё всматриваясь, и внезапно спросил:

— Простите, а кто вы — девочка или мальчик?

Вопрос был удивителен — с кем с кем, а с мужчиной меня не спутаешь ни по голосу, ни по виду. Это физически невозможно, даже если закутать меня в мужскую шинель. Но писатель спрашивал искренне. Вот почему он так на меня поглядывал — гадал, с кем имеет дело. Этот человек видел иначе, не так, как другие люди. Возможно, он видел вообще не плоть, не лицо и тело, а силуэт с фактурой идей и мыслей, поэтому и не мог понять, кто перед ним. А ему это было важно.

— Женщина, конечно, — ответила я и сложила книги обратно в сумку.

Я не была разочарована встречей — что-то такое подозревала. Я ведь читала и его книги, и блог.

Мальчика хоронили через три дня. Я узнала время и место из городской газеты, долго сомневалась, стоит ли идти. Пошла в последний момент, снявшись из-за столика в полупустом кафе, где сидела, рассматривая альбом из местного краевого музея.

Когда я явилась на кладбище, день клонился к закату, и похороны подходили к концу. Писатель был там вместе с учениками, отрядом скаутов-пионеров или как он звал их, своих волчат — замечательная здоровая ребятня в чистых белых рубашках, брюках и сапогах военного типа. Лето, жарко, должно быть. За строем учеников были свалены лопаты — мальчишки сами копали могилу другу. Мать погибшего там была, с нею бабушка в чёрном платке, ещё далеко не дряхлая, в кресле-коляске. Чуть дальше, не вместе с ними стоял отец, будто подрубленный и пожухлый, с мятыми следами пьянства на лице. Толпились ещё какие-то люди. У всех в руках горели свечи. По краям рыскало с десяток журналистов, держась поближе к столику с поминальной выпивкой.

Я остановилась метров за тридцать, села на скамейку у чужой могилы и смотрела, как уходил отслуживший службу священник, как пацаны опускали в могилу новенький гроб и вытаскивали верёвки и знамя. Над живыми и мёртвыми плыло благоухание из кадила. Плакала осиротевшая мать, судорожно цепляясь левой рукой за бабушкино плечо. Отец павшего героя нерешительно подошёл к бывшей жене — кажется, попытался её утешить. Женщина зарыдала громче. Писатель ступил вперёд в солнечном предвечерье, развернул плечи и занял место жреца.

— Смерть в бою входит в обязанности солдата, — вещал он. — Тот, чья смерть была не напрасной — хороший солдат. Воин, выполнивший свой долг. Беря в руки оружие, мы заранее соглашаемся отдать жизнь за Родину. И никто, идя в бой, не думает, что погибнет именно он — на любой, самой кровопролитной войне у солдата всегда есть шанс остаться в живых. Вернуться домой. Но многим не повезёт. Они вернутся в гробах.

...Хорошо вещал. Убедительно, не слишком длинно и ровно, словно обтёсывал стволики для табуреток. Веско, будто сажал в землю юные деревца. Я слушала, думая вот о чём: когда идут в бой солдаты — пусть даже юноши восемнадцати лет — у них больше шансов остаться в живых, чем было у этого пацана. Их мозг взрослее, они владеют абстрактным мышлением много лучше, а значит, анализируют на ходу и предугадывают ход боя — пусть несовершенно, но это несколько повышает их шансы. Мальчик пятнадцати лет, только вступивший в юношеский возраст, им уступает в этом — как бы храбр и ловок он ни был, его мозг незрел, способность сложно мыслить не развита в полной мере. А значит, у героя было меньше шансов, чем у его боевых товарищей-взрослых. Или же нет? Или всё это пустые умствования, а на самом деле мальчик в могиле имел не больше и не меньше шансов, чем любой воин современных войн, и с полным осознанием использовал их все? Пусть он погиб в одном из первых боёв, свой долг он исполнил. Не следует ли отбросить сомнения и анализ и поступить так же?

Очнувшись, я заметила, что потеряла нить. Звенела тишина. Писатель закончил речь, и мать перестала плакать. Люди бросали в могилу горсти земли и уходили прочь, к автобусу из похоронного бюро. Толпа редела. Отец героя успел уйти, оставив бывшую жену и тёщу у могилы. Солнце стояло над западным небокраем и било горизонтально прямой наводкой в глаза. Волчата, скауты-пионеры, взяли лопаты и забросали могилу землёй.

Я подошла, когда все ушли. Шаги затихли и шорох гальки под колёсами бабушкиного кресла, которое толкал рослый мальчик. Перевитые георгиевскими лентами венки и букеты делали могилу красочной весенней клумбой. Цветочный и еловый аромат её смешивался с плодородным духом разрытой летней земли. Я прочла имя мальчика на деревянном кресте в изголовье. Павел. Его звали Пашка.

Я раздвинула венки, цветы и ленты, сделала руками углубление в могильной насыпи — прямоугольное, небольшое, с учебник. Достала из сумки подписанные писателем книги и положила туда. Подгребла землю со всех сторон, прикрыла краями венков, живыми лапами елей.

Выпрямилась, отошла на шаг. Книги будто тонули в могиле. Я бросила их в неё, словно семя. Установила, как постамент. Думала, мне будет жаль, но нет. На душе было спокойно, легко. Пашка наверняка читал эти книги. То, что он почерпнул из них, его привело сюда. Пусть покоятся вместе с ним.

...