Perpetuum mobile. Часть 3. День гнева

Венедикт Ли

Perpetuum mobile

Часть III. День гнева

1. О ДНЯХ НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ

Нойс отдалась течению уличной толпы, куда вынесет, там и пристанем... Одиночество? Если так, то особенное — когда токи чужих чувств омывают тебя, все сознания открыты тебе, а ты им нет. Кай не хотел отпускать ее.

— Если что-то случится...

— Ничего со мной не случится, — вяло отмахнулась Нойс.

— Ты чуть не умерла у меня на руках!

— Просто обморок. Пусти, хочу побыть одна.

Поутру она ушла с тайной квартиры, не обещав вернуться. Кай и та девчонка с двумя любовниками остались дожидаться (уже без надежды), сеанса связи с "Тритоном".

А Нойс, в тех же обносках, которые (совсем недавно!) купила для нее Лора, повязав на суорянский манер, голову полупрозрачным платком, побрела, куда глаза глядят. Рассвет над огромным городом, пробуждение тысяч и тысяч людей; они выходят на улицы навстречу новому дню — что он сулит? "Что он сулит мне?" Не все ли равно?

Сворачивая с широких проспектов, заполненных спешащими (кто на своих двоих, кто на велосипедах; молодежь предпочитала роликовые коньки) на работу людьми, в узкие, тихие проулки и, выходя вновь на шумные проспекты, Нойс постепенно обрела подобие душевного равновесия. Помогла в этом и накопившаяся к полудню усталость. Может, правда — хватит шляться?

Этот район Хонка ей был не знаком, впрочем, она не заблудится. Тесная улочка, прихотливо изгибалась, два дома на уровне второго этажа сливались друг с другом — по всему видно, объединяющую надстройку сделали позже. Несмотря на вошедший в силу день, в этом месте было совсем темно. Подходящая обстановка, чтоб тебя здесь зарезали или удавили. Нойс почти хотелось этого. Можно, конечно, и самой распорядится... Стилет, которым накануне она до неприличия напугала Кая, был спрятан в рукаве. Пожалуйста, бери, да действуй. Одного легкого укола в область сонной артерии будет достаточно. И почти не больно.

Нойс, нахмурившись, быстро прошагала темный участок пути. Дальше улица расширялась и становилась светлее. С угрюмой усмешкой Нойс старалась угадать, чем закончится ее странное путешествие. Ах, вот как!

Здесь, к увенчанному серебристым куполом зданию, сходилось множество дорог. Почему-то, даже в окружении высотных зданий Белая церковь отнюдь не казалась маленькой. Особенность архитектуры, приводящая к оптическому обману? Несколько прихожан поднимались по пологим ступеням. Нойс, неожиданно для себя, последовала за ними.

Ее слуха достиг отголосок хорового пения... Славься Мария. За то, что вымолила у Бога прощение для людей. Очень красивая мелодия. Профессионал сочинял. За циничным рассуждением, Нойс попыталась скрыть от себя то, что неожиданные переходы от низких нот к высоким, переливы голосов, особенно вступавший временами глубокий, грудной голос солистки, сильно ее тронули. Вот черт! Со слезами на глазах она остановилась на верхних ступенях у самого входа.

Один из священнослужителей, молодой, с обрамляющей круглое лицо черной бородкой, заметил ее.

— Войди, дочь моя. Здесь найдешь утешение.

Нойс выдавила:

— Разве дьявол нуждается в утешении?.. И разве может он сюда войти?

Ей не удалось смутить его.

— Враг — нет. А дитя божие — да. Входи. Что бы ты ни сделала в своей жизни, путь для прощения тебе открыт.

И Нойс последовала за ним. Священник не сказал больше ни слова, пока не стихли последние ноты, и не смолкли проникновенные слова гимна.

— Вам понравилось... Знаете, кто автор?

— Нет, — солгала Нойс.

— Аделина.

— О, да. Известная личность.

— Тайна псевдонима раскрыта недавно. Та, что выстрадала много, но Бог не оставляет детей своих. Помните это и надейтесь.

Нойс сердито заметила:

— Вы так часто поминаете всевышнего... А не хотите уйти отсюда безо всякой веры и не вернуться никогда? Не вернуться сюда телом, и не обратится вновь к Богу душой. Станете торговцем или чиновником или еще кем... может... клоуном в цирке, внешность у вас подходящая. Думаю, полчаса мне хватит.

В глазах Нойс плясали злые огоньки.

Вот тут она его всерьез напугала. Ощутила его страх. Настоящий, неподдельный. Парень утратил важную осанку, тревожно сплетал и расплетал пальцы. Голос его дрогнул, когда он, наконец, спросил:

— Это... доставит вам удовольствие?..

— Нет! — почти закричала Нойс. — Нет!!

И невольно восхитилась тем, как быстро он взял себя в руки.

— Вам ниспослан драгоценный и опасный дар... Вы некогда им злоупотребили.

— Да.

— Ваша теперешняя бравада — не есть желание творить зло, но лишь жажда заглушить стыд за содеянное ранее... Значит, вы на правильном пути.

— Сейчас я наговорила глупостей, извините. А раньше... Что было, то было. Я ни в чем не раскаиваюсь. Раскаянье — это досада на то, что совершенные тобой преступления не принесли ожидаемой выгоды. Я выгоды не ждала.

— Гордость обходится нам дороже, чем голод и холод... Вы это поймете.

— А по мне, так холод страшнее. Я — теплолюбивая.

— Из южных краев?

— Вроде того.

— Аделина тоже южанка. Попасть в лагерь в предгорьях Арктиды для нее было равносильно смерти. Злая воля Хозяйки тому причиной. Ожидание смерти — наихудшая из пыток. Наоми Вартан заставляла приговоренных перенести ее дважды.

— Аделина... Не настоящее имя, вы сказали?

— Та, кто верила. И была спасена. Ее отправили на север Магистрата, где затевался очередной строительный проект. Хозяйке не пришло в голову, что из Арктиды легче, чем с Острова, бежать в Эгваль. Говорят, она была ошеломлена, узнав, что жертва ускользнула. Дерзкая девочка, посмевшая плюнуть ей в лицо. Седа Лин.

* * *

— Седа...

Одиссей не сразу понял, что слышит собственный голос. Повторил непослушными губами:

— Седа...

— Лежи, ты еще слаб. Как спалось?

Теплая ладонь Хозяйки коснулась его щеки и, вместе с тем, словно новые силы влились в него. С трудом приподнялся. Где он? Незнакомая комната с единственным сводчатым, в частом переплете, окном.

— Седа?!

— Ее здесь нет.

Уперся руками в жесткое низкое ложе, попытался встать. Хозяйка, сидя рядом на полу в позе лотоса, насмешливо наблюдала за ним.

— Лежи, — повторила. — Слабость пройдет. После этого снотворного всегда так. Седа в порядке, так же, как ты. Но больше вы не увидитесь.

Рухнул обратно на постель. Прохрипел:

— Что ты задумала на этот раз?

— То была репетиция смерти.

— ...

— Хочешь, чтобы Седа осталась жить? Не отвечай, знаю. Слушай мое условие. Одди Гор будет сидеть в тюрьме. Как долго, решит ее высочество. Это будет комфортабельная темница, да и не темница вовсе. Но оттуда не убежишь. Только попробуй.

Она легко поднялась на ноги, прошлась небрежно, кинув беглый взгляд в окно. Было в ней спокойное безразличие, уверенность в себе и непререкаемости собственной власти. Было что-то такое, отчего Одиссей с запоздалым ужасом понял, что Хозяйка грозит всерьез. Одно неудачное слово, попытка возразить, и...

— Вам не жить обоим, — подтвердила Хозяйка.

Неужели она видит каждую его мысль?!

— Ты же не читаешь на улице все рекламные вывески. Лишь примечаешь что-то броское, новое. Или написанное красным цветом. А в твоем потоке сознания сейчас доминирует Седа. Мне это не нравится.

— Ты...

— С глаз долой, из сердца вон. Я отсылаю ее на север Магистрата, пусть поостынет.

— Ты, во что бы то ни стало, хочешь ее погубить! Лагерь ее убьет.

— Может быть. Я написала в ее деле: "Грамотна" и "Не использовать на физических работах". Дальше — как выйдет.

— Ненавижу тебя.

— На здоровье. Работай хорошо и ненавидь, сколько влезет. Их будет много, ненавидящих. Таланты. Гении. Помести двух гениев в одну банку, то бишь, лабораторию, отдел, институт... Один обязательно сожрет другого. Такая ваша порода, умников. У меня вы станете работать все вместе. А ненавидеть будете одного человека. Меня.

Одиссей подумал было, что толпа умников всегда обведет вокруг пальца одного сатрапа... Ты же, милая, даже обратный икс не проинтегрируешь.

— Минус логарифм икс. Школьные азы помню. А за малейший обман ждет тебя короткая прогулка в один конец. Не угрожаю, говорю, как есть. От меня не утаишься. А сделаешь, что хочу — свобода твоя награда. И не только. Я не скупая — озолочу.

В соседней комнате ждет тебя попутчик по этапу. Вставай и иди.

Ничего не оставалось, как встать и идти. Одиссей грубо толкнул дверь, неожиданно легко поддавшуюся, отчего неуклюже ввалился в комнату, много большую только что покинутой. Там, в одиночестве, у окна тоскливо горбился долговязый, встрепанный мужчина. Испуганно обернулся, нервно втянув живот.

Одиссей поспешно собрался с мыслями. И, глядя мужику в глаза, дежурно его приветствовал:

— Доброго дня.

— ...Э-э, восхищен вашей оптимистичной оценкой... текущего времени суток, Одиссей, — промямлил тот, безуспешно пытаясь принять когда-то привычную, горделивую осанку.

Великий математик Энвер Бернстайн.

...Семь лет трудились они рука об руку над задачкой, что подбросила им Хозяйка. И многие другие, вместе с ними. "Проблема разрешима", — воодушевила Хозяйка "невольников умственного труда". Они нашли решение и получили обещанную награду. По крайней мере, некоторые из них. Бернстайн и Гор были в числе тех, кому повезло. В первый же день свободы Одиссей кинулся наводить справки о Седе Лин. Жива. Слава Богу. Прошедшие годы он жил неутихающей болью о ней.

Доступ в режимное поселение получил не без труда, но в итоге утряслось. Где взятка, где былое знакомство... Одиссей смолоду легко сходился с людьми, это умение и в дальнейшем приносило ему хорошие дивиденды.

Севернее Норденка можно было увидеть настоящие снег и лед. Дни стояли холодные, замерзшие лужицы похрустывали под сапогами. Дул режущий ветер. Пряча лицо в воротнике тулупа, Одиссей шел по не мощеной улице, высматривая номера на стенах бревенчатых домов. Здесь. Забор из толстых штакетин, калитка без запора. Вот этот шнурок, наверное, от звонка.

Сердце тяжко билось в ожидании. Неужели он еще способен испытывать такое волнение?

Дверь со скрипом отворилась. Хмурый мужчина, привычный к холоду, потому что был лишь в домашних штанах и тонком вязаном свитере, показался на пороге.

— Чего нужно?

Одиссей коротко объяснил. Старый знакомый Седы.

— Она не выйдет к тебе.

Подразумевалось, незваного гостя даже на порог не пустят. Подразумевалось, что незваный гость повернется, поджав хвост, и, побитой собакой отбудет восвояси. Либо начнет выяснять отношения. Мужчина решительно сошел с крыльца и двинулся к Одиссею. Опасный тип. Выше ростом и заметно крепче.

— Чего тебе нужно от моей жены?

— Ничего, — коротко ответил Одиссей. — Убедиться, что жива и здорова.

Мужчина обернулся, крикнул:

— Седа!

Она встала в дверях. Мадонна с младенцем на руках. И та же девочка, которую он знал когда-то. Да, старше, взрослее... но эта была она. Его Седа. За краткие секунды, пока дверь снова не закрылась за ней, не было сказано ни слова.

Мужчина чуть заметно пожал плечами. Мол, убедился? Одиссей молча кивнул и пошел прочь. Через несколько шагов вдруг остановился, обернувшись.

— Будут проблемы — дай знать. Помогу.

— Спасибо, брат, — отозвался муж Седы.

Его имени Одиссей спрашивать не стал.

— Ваше высочество, — обратился к Хозяйке полковник Иомен. — Неприятное известие.

— Опять революция? Тогда я вас увольняю, Иомен.

— Никак нет. Бежали ссыльные.

— Какой кошмар. Неужели все сбежали? Вы уволены, мой дорогой Иомен.

— Ваше высочество, бежали пятеро. Известная вам Седа Лин и ее муж.

— Двое.

— И трое их детей.

— Мал-мала меньше. Да будет вам известно, Иомен, если забыли, напоминаю: дети ссыльных и заключенных сами таковыми не являются и пользуются всеми правами свободных граждан. В том числе, на передвижение. Бежали двое. А трое — путешествуют в сопровождении родителей.

— Какие распоряжения, ваше высочество?

— Ага. Вот оно что. По собственной инициативе поисками вы заниматься не стали. Обратились ко мне за указаниями. Когда, скажите, случился прискорбный казус? По глазам вижу, не сегодня.

— Третьего дня, ваше...

— Три дня!

— Если помните, вы были заняты инспекцией...

— ТРИ ДНЯ?!

— Ваше...

— Высочество! Да! Я, когда без каблуков, вынуждена просить вас нагнуться, чтобы дать по шее! Вы ждали достаточно времени, чтобы беглянка добралась до Эгваль! Вы всегда втайне ей симпатизировали — я не ошиблась в вас, Иомен.

И вот, когда дельце ваше выгорело, и достать эту сучку, без страшного дипломатического скандала (а он мне нужен?!) невозможно... вы делаете печальное лицо и идете ко мне, каяться. Я отпускаю вам этот грех, Иомен. А кто отпустит мои?

— Вы безгрешны, Ваше высочество...

Глава Ra Exelensa Gardano — Службы безопасности Ее высочества, вздохнул, развел руками и вышел.

Он не знал, что благоразумно проглоченное окончание фразы Хозяйка легко увидела в его голове.

"...Потому что не ведаете, что творите".

Нисколько потаенной крамолой не обиженная, Хозяйка, в задумчивости, машинально чертила карандашом линии в блокноте. Одна за другой, они постепенно сложились в портрет очень милой молодой женщины. Ее собственный. Скорчила гримасу. Подписала: Наоми Вартан. Мелкий политический деятель во времена Седы Лин.

На вопрос мужа, зачем сменила имя, Седа ответила:

— Не хочется ее дразнить. Она переживает не оттого, что высмеяли, обхамили и оплевали... натурально.

— Отчего же?

— Седа Лин пишет стихи лучше нее.

Одиссей скоро пришел к пониманию печального факта, что свобода и несвобода для него различаются не сильно. Раньше его стерегли часовые и шпики, приставленные Хозяйкой. Ныне он стерег себя сам. В атомном проекте он занимал ведущее положение, даже Бернстайн признал его заслуги в разработке математических методов расчета цепной реакции. Ученые часто — не только творцы, но и чиновники от науки. В этой иерархии Одиссей Гор поднялся выше многих. Ответственность не только за себя, но и за подчиненных ему людей... Осознание той невероятной мощи, что они себе подчинили — поневоле начинаешь смотреть на многие вещи иначе. Секретность больше не обуза, а тяжкая, но необходимость. Даже своенравие и деспотизм Хозяйки не вызывали прежнего яростного (в глубине души) неприятия. Разрушив его личную жизнь, она вознесла его почти на вершину властной пирамиды Острова, за деньгами тоже дело не стало — грех жаловаться. А женщины... что ж, не проблема, купит себе любую. Да и задаром на шею вешаются.

Совершенно секретно: Ее высочество, отягощенная прежними воспоминаниями, несколько раз бросала на него умильные взгляды.

"Ты теперь свободен", — ресницы взлетают вверх и опадают снова, голова лукаво склонена. За что он ее особенно не любил, так это за уникальное умение искренне и неподдельно лицемерить. Пошла к черту.

Да, юный революционер Крей был ею когда-то чуть-чуть увлечен. А Одиссей Гор, тридцати шести лет, чье имя и существование — ныне тайна для остального Мира — совсем другой человек. Извольте держаться делового этикета, Ваше высочество. Несколько раз она выражала мягкое недоумение тем, что он предварительно записывается к ней на прием, когда мог бы запросто открывать дверь в ее кабинет ногой. Потом свыклась с его официальной манерой поведения.