"Невысказанное"

Катика Локк

Невысказанное

Я усмехаюсь про себя, когда мужчина снова получает от ворот поворот. Я следил за ним почти весь вечер. Сидит за барной стойкой, пьет дешевый виски и пристает ко всем парням, оказавшимся в пределах досягаемости. Ну, почти ко всем. Вампиры его не интересуют. Не могу сказать, что виню его. Я бы тоже не остановил свой выбор на живом трупе. Хотя, пожалуй, и его я бы не выбрал, но он меня заинтриговал. Что уже немолодой мужчина делает в ночном клубе с названием "Крылья Феи"?

Хотя, наверное, следит за эльфами. Парочка их — один светлый, с серебристыми волосами, второй темный, с черными крыльями — как раз подходит к бару заказать выпить. Мужчина что-то говорит — я не слышу через зал, — эльфы обмениваются жалостливыми взглядами и отворачиваются. Мужчина, нахмурившись, смотрит в свой стакан с виски. Ему явно очень хочется секса.

Я рассеянно провожу пальцем по выпуклости у себя в кармане. Я ждал друга, но, похоже, он не придет. Нет смысла тратить эту ночь попусту. Встав из-за углового столика, я обхожу танцпол, не сводя глаз с клубка извивающихся тел в центре... В любую другую ночь я был бы там, но не сегодня. Мне нужно больше, чем просто прикосновения.

Я останавливаюсь рядом с ним и облокачиваюсь на стойку.

— Эй, Маази, — зову барменшу, перекрикивая музыку. — Можно мне пиво? — Она снимает с полки стакан и наполняет его из бочки под стойкой. Я смотрю на мужчину. Может, он совсем не так стар, как мне показалось... Лицо усталое и загорелое, каштановые волосы подернуты сединой, но темные глаза умные и внимательные, плечи — широкие, и все тело стройное и подтянутое. Он смотрит на меня, взгляд скользит по моему телу, и я самодовольно усмехаюсь. Я красивый и знаю, как этим пользоваться: большие глаза, длинные пальцы и ноги — у меня есть все, чтобы заставить даже эльфов подыхать от зависти.

Маази подталкивает ко мне стакан, а я подвигаю к ней небольшую горстку серебряных монет. Мужчина откашливается.

— Эта задница только для того, чтобы на нее смотрели, или можно устроить тест-драйв? — спрашивает он, и я с трудом сдерживаю смех. Неудивительно, что все его посылают. Если бы мне было чем заняться, я бы тоже ушел. Но вместо этого подношу пиво к губам и прислоняюсь спиной к медным перилам бара, делаю глоток и сморю на мужчину поверх стакана.

Он неловко ерзает, вертя в руках свое виски, тоже делает глоток и замирает.

— Почему нет, — наконец отзываюсь я. — У тебя есть имя?

Он колеблется в нерешительности.

— Тайресс, — отвечает он, и волосы у меня на затылке начинают шевелиться. Я бросаю взгляд на его ладонь, но он сжимает стакан — ничего не разглядеть... Каждый инстинкт кричит бежать, убираться отсюда, но я заставляю себя стоять на месте. То, что его имя начинается на букву Т, не обязательно означает, что он Охотник.

— Я... Кей, — отвечаю, поднося стакан к губам. Пиво выплескивается на пол, когда Тайресс вдруг хватает меня за руку и тянет ее в тусклый луч света над барной стойкой. На ладони хорошо виден шрам — укус-метка от моего родителя, и я выдергиваю руку.

— Проваливай, животное, — бросает он сквозь зубы, и я начинаю пятиться. Черт, в самом деле Охотник, и он теперь знает мое имя! "Крылья Феи" — это городская безопасная зона, так что он не станет убивать меня в клубе, но я же не могу торчать тут вечно. Темные глаза прожигают насквозь, и я делаю шаг назад, когда он встает со стула. — Мне следовало догадаться, что самой распущенной шлюхой во всем клубе окажется гребаный вервольф, — говорит он и проходит мимо меня вглубь здания.

— Эй, ты в порядке? — Я смотрю на Маази и ставлю пиво на стойку.

— Да, — отвечаю. — Ты знала, кто он? — Она кивает.

— Я собиралась предупредить тебя, но не успела. — Я оглядываюсь, но он уже растворился в толпе. — Забудь, Кей, он придурок... Приходит сюда каждую пару дней, оскорбляет посетителей, потом идет в туалет и там дрочит. Но по крайней мере пока он здесь, он не убивает наших на улицах, так? — Не могу поспорить с ее логикой. Я снова поднимаю пиво, и Маази уходит обслуживать группку вампиров. Дрочит в туалете, да?

Шикарно.

Помедлив секунду, я отодвигаю от себя стакан и иду между танцующими к темному коридору в задней части здания. Останавливаюсь у мужского туалета и оглядываюсь на зал, но никто не обращает на меня внимания... Я молча приоткрываю дверь и проскальзываю внутрь. Музыка здесь звучит приглушенно, и я на мгновение замираю под мигающим светом и слышу в одной из кабинок быстрое, прерывистое дыхание.

Он ошибся; я не вервольф. Я кот-оборотень. Не леопард, не лев, даже не пантера. Просто обычный полосатый кот. Зато когда я иду по улице в своем зверином обличии, люди не разбегаются в панике. Запах хлорки и дешевого хвойного освежителя жжет ноздри, я меняю форму и бесшумно крадусь вдоль стены. Притаившись за унитазом в соседней кабинке, я заглядываю под перегородку. Он сидит, спустив брюки, и мастурбирует. Неудачник...

Пригибаясь к полу, подбираюсь ближе, и у меня перехватывает дыхание, когда я вижу его лицо. Он ничего не замечает. Сидит, откинув голову и закрыв глаза, интересно, о чем он думает, когда трогает себя. Может, стоит спросить?

Я прыжком оказываюсь в его кабинке и перекидываюсь обратно, отчего в лицо ему ударяет слабый поток воздуха.

Он распахивает глаза, в его взгляде читается шок.

— Привет, — говорю я и усмехаюсь. Он бросается на меня, притискивает к двери кабинки. Я слышу треск дерева, но замок выдерживает. Он вдруг опускается на колени, одновременно выдергивая ногу из штанины, так что я вижу костяную рукоятку ножа. Охотник вытаскивает длинный серебряный клинок, и я с бешено колотящимся сердцем пинаю его — туфля попадает ему по руке, нож отлетает и катится по полу туалета...

Сжав кулаки, Охотник начинает подниматься, но я хватаю его за рубашку и отталкиваю, так что он теряет равновесие, запутавшись в брюках. Он неловко припадает к стене кабинки, и я выворачиваю ему руку. На мгновение единственными звуками в туалете становятся приглушенная музыка и наше неровное дыхание.

— И? — наконец говорит он. — Давай, убей меня. Твои мохнатые друзья будут под впечатлением — большой злой волк поймал старого Охотника в отставке в туалете со спущенными штанами.

— Вставай, — говорю я, сильнее придавливая его к потрескавшейся краске. — Не знал, что Охотники могут уйти в отставку, — добавляю, прижимаясь к нему и засовывая руку в карман.

— Много ты знаешь, — цедит он сквозь зубы. — Какого черта тебе нужно?

Я ухмыляюсь, открываю тюбик с любрикантом, согретым моим телом, и смазываю пальцы.

— Ты, — говорю я, опускаю руку и проталкиваю скользкий палец в его задницу. Он вздрагивает, словно в него выстрелили, с губ срывается крик, и он пытается увернуться. — Расслабься, дружище, — подбадриваю я, добавляя второй палец... — Я не люблю делать людям больно.

— Ублю... да я тебя... сукин сын, прекрати... я убью тебя, — шипит он, и все кабинки в туалете сотрясаются от его попыток высвободиться.

— Не делай вид, что не хочешь этого, — парирую я, вынимая из него пальцы и обхватывая все еще твердый член. Он ахает, его тело застывает, когда я провожу пальцами по всей длине. — Если бы ты не повел себя как гребаный расист, сейчас это было бы в моей заднице. — Его член подрагивает, когда я выпускаю его из ладони, высвобождая из джинсов свой. Я выдавливаю на головку остатки смазки и приставляю к его анусу. Он издает полузадушенный звук, когда я оказываюсь внутри, всего несколько толчков — и мой член в нем по самые яйца.

— Я тебя... прикончу, — хрипит он между рваными вдохами.

— Валяй действуй, — отвечаю я, обвив рукой его талию, — другого от Охотника и не жду.

Я притягиваю его ягодицы к себе, и он вскрикивает и хватается свободной рукой за мою. Правда не пытается заставить меня отпустить его, просто сжимает мое предплечье, когда я вхожу в него снова.

Он хочет этого. Хочет так сильно, что все тело дрожит, каждый мускул напряжен. Я начинаю трахать его, медленно и неглубоко, и он едва сдерживает стоны при каждом движении. Через какое-то время я выпускаю его руку и сжимаю бедра, вгоняя член еще глубже. Подавившись криком, он поднимает руки и, до побелевших костяшек цепляясь за перегородку, толкается мне навстречу.

Пока я вбиваюсь в него, ни один из нас не говорит ни слова, горячее тело сжимается вокруг меня. Вскоре я чувствую, как тяжелеет внизу живота — словно он наливается расплавленным свинцом. Я сейчас кончу. Рука соскальзывает с его бедра и обхватывает член, срывая низкий стон с губ, когда я начинаю дрочить ему. Мои движения прерываются, бедра содрогаются, я делаю последний рывок и кончаю. Секунду спустя его мышцы начинают сокращаться, и он, задыхаясь, пачкает спермой перегородку.

Я отпускаю его и делаю шаг назад, ноги подгибаются — я их почти не чувствую. Я только что трахнул Охотника в туалете "Крыльев Феи". Да смилостивится надо мной Чейн; мне крышка...

Я обращаюсь в кота и проскальзываю под дверцей. Слышу, как он натягивает брюки, кабинка трясется. У двери туалета я превращаюсь обратно в человека — коты не умеют открывать двери — и оборачиваюсь. Когда он толкнул меня к дверце, ее заклинило, она не открывается. Я улыбаюсь от облегчения.

Трах! Он выбивает дверцу ногой, я дергаю ручку двери и бросаюсь в толпу. Через секунду появляется он, его лицо красное и мокрое от пота, зло сверкая глазами, он осматривает клуб в поисках меня.

Наконец он направляется к двери, но я не двигаюсь с места, скорчившись под пустым столиком...

Господи, я идиот. Охотники в отставке не убивают Оборотней, но обозлившиеся и жаждущие отомстить Охотники — наверняка. О чем я только думал?

Два дня после первой встречи с Охотником я живу на улице, охотясь на мышей и следя за своей квартирой. Он так и не появился, и я решаю, что в безопасности. Кей — не такое уж редкое имя, а Сива Дельта — город большой. Поэтому, выкупавшийся и свежевыбритый, я сижу на диване, потягиваю пиво и смотрю повторы программ, разбирая почту и счета, в животе урчит — я заказал пиццу с пепперони.

С пустой бутылкой в руке я собираю конверты и рекламные брошюры и иду к мусорному ведру у двери. Кто-то стучит, и я вздрагиваю, бутылка с грохотом падает в ведро. Я задерживаю дыхание и жду, но никто не сносит дверь с петель, так что это не он. В животе снова урчит, и я вздыхаю от облегчения. Это просто доставка пиццы.

Вытаскивая бумажник из заднего кармана, я открываю защелку, распахиваю дверь и вижу не прыщавого подростка с горячей пиццей в руках, а хмурого Охотника, целящегося из пистолета прямо мне в голову. Спасает только инстинкт. Я меняю форму, прежде чем он успевает нажать на курок. Бегу в спальню и выпрыгиваю в окно — всегда оставляю его открытым. Лапы проваливаются между прутьями решетки пожарной лестницы. Обращаюсь в человека и, хватаясь вспотевшими пальцами за перила, несусь по ржавым ступенькам наверх, на крышу.

Под босыми ногами хрустит гравий, подбегаю к дальнему краю здания... Соседний дом достаточно близко, чтобы перепрыгнуть. Никогда не пробовал, но тут не больше восьми футов. А если превратиться в прыжке, это смягчит удар. Сердце стучит где-то в горле, отхожу подальше для разбега. Сзади слышится шум, и я разворачиваюсь как раз в тот момент, когда что-то с глухим звуком ударяет в дверь крыши изнутри. Управляющий всегда держит ее закрытой, но Охотника это не останавливает. Я вздрагиваю, когда раздается выстрел, снося с двери замок. Смотрю на край крыши, даже если удастся перепрыгнуть, что мешает ему меня пристрелить?

— Твою мать, — бросаю сквозь зубы, разворачиваюсь и несусь к двери, когда она распахивается. Я налетаю со всей силы, стальная дверь ударяет мужчину и выбивает пистолет у него из рук.

Я смотрю, как он подскакивает по гравию и замирает у тарахтящей установки для кондиционирования...

Переступаю порог и вижу Охотника — ухватившись за дверной косяк, он сложился пополам и пытается отдышаться. Вскидывает голову и смотрит на меня с отвращением, а потом бросается, врезаясь плечом мне в живот и сбивая с ног. Он тянется к моему горлу, но я откидываю его руки и бью в лицо. Он отлетает назад, кровь из разбитой губы пачкает подбородок, а я с трудом встаю на ноги. Бегу к лестнице, он кидается за мной, хватает за рубашку и толкает вперед. Я спотыкаюсь и налетаю на закрытую дверь. Он пытается скрутить меня, наваливается сзади, но я выворачиваюсь, перехватываю его запястье и машинально прижимаю к двери его, выворачивая ему руку. Дежа-вю.

— И что теперь? — спрашивает он, задыхаясь. — Снова меня трахнешь?

— Нет, — отвечаю я, — наверное, сегодня твой счастливый день. Я не взял смазку.

— Зато я взял. — Эти три слова словно повисают в воздухе. С какой стати ему брать смазку, если, конечно, он не хочет трахнуться? А если хочет, то зачем пытается меня убить? Или... или дело в том, что он не может позволить Оборотню трахнуть его, как бы сильно ему этого ни хотелось. В конце концов, он же Охотник. Я протягиваю руку и ощупываю его карманы в поисках любриканта. Пальцы задевают член — он уже твердый — и я ловко расстегиваю пуговицу и молнию на джинсах. Он помогает свободной рукой, спуская их вместе с трусами.

Я задумчиво замираю и все-таки выпускаю его вторую руку.

Он, рыча, разворачивается и заезжает кулаком мне в лицо, так что я отлетаю назад. Чувствую, как по лицу течет кровь, он же поправляет джинсы и кидается к пистолету, но я цепляюсь за ворот его рубашки и впечатываю его в дверь, выходящую на лестницу.

— Не смешно, — говорю я сквозь зубы, отворачиваюсь и сплевываю кровь на гравий. Одну руку кладу ему на поясницу, удерживая на месте, второй тянусь и обыскиваю его сапоги, чтобы отыскать нож, который видел в ту ночь. Прижимаю холодную сталь к его горлу, и он застывает, все тело каменеет. — Если не хочешь, чтобы я запихнул его тебе в глотку, не пытайся делать так снова, — шепчу я. Черт, как болит лицо!

Я вспарываю ножом его рубашку и отрываю длинную полоску ткани. Когда я связываю его руки за спиной, он не сопротивляется, но его дыхание учащается. Вытаскиваю смазку из его кармана и перекладываю в свой, разворачиваю его к себе и толкаю на колени. На мгновение он кажется удивленным, растерянным, но я расстегиваю свои спортивные штаны, и его губы сжимаются в тонкую линию. Я прижимаю кончик ножа к его шее, заставляя откинуть голову и посмотреть мне в глаза.

— Укусишь меня, — говорю я, — и я укушу тебя, усек? — Его лицо бледнеет, и я чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. Я никогда никому этим не угрожал. Быть или не быть Оборотнем, это только твой выбор, это не угроза, не наказание.

Кончик ножа скользит ниже, и я достаю член из брюк.

— Открой рот. — Он зло смотрит на меня. Я прижимаю нож сильнее, но останавливаюсь. Может, ему и нравится эта игра, но мне — нет. Первый раз, в мужском туалете, был другим, спонтанным, глупым. Сейчас все больше походит на изнасилование. Я отбрасываю нож. — Забудь, — говорю я и, делая шаг назад, застегиваю молнию. — Я пас.